Уже летом 1381 года в отношениях Москвы и Орды вновь наметилась напряженность. После отъезда из Сарая московских «киличеев» Толбуги и Мокшея Тохтамыш отправил Дмитрию Иоанновичу и «ко всем князем русским» посольство во главе с царевичем Акходжой (Акходзей), а с ним «дружину 700 татаринов».
Добравшись до Нижнего Новгорода, посол вдруг «возвратися воспять, а на Москву не дерзнул ити». Акходжа ограничился тем, что отправил к великому князю нескольких «своих товарищей не во мнозе дружине». Но и они въехать в Москву не решились. Такое еще в недавние времена представить было трудно.
Раньше ордынские послы вели себя на Руси как полновластные хозяева. Они разъезжали где хотели, делали что хотели, не церемонились с местным населением и не слишком считались с русскими князьями. Проезд ордынских послов, которых всегда сопровождала большая охрана, подчас напоминал военный набег. Попытки перечить представителям Орды, а тем более притеснять их воспринимались как покушение на власть «восточного царя» и жестоко карались. И вот теперь посол великого Тохтамыша не осмеливался даже приблизиться к Москве, с которой хан оставался в мирных, союзнических отношениях. Вероятно, Акходжа побоялся, что русские усмотрят в появлении на своей территории вооруженного татарского отряда претензию на восстановление прежнего подчинения Орде и предпримут ответные меры. Посол помнил об участи печально известного Сарайки в Нижнем Новгороде, но мужеством предшественника не обладал.
Страх знатных ордынских сановников перед Москвой, даже не враждебной, говорил о многом. После Куликовской битвы в Орде стали опасаться Москвы.
Пока в беззаботной, уверенной в своей безопасности Москве веселились и пировали, отмечая рождение княжича, в нескольких сотнях верст к юго-востоку земля уже дрожала под копытами тысяч степных коней. «Царь» Тохтамыш шел на Русь. Его вожделенной целью была Москва. Пришла пора отомстить за Куликово поле, развеять страх, который с тех пор испытывали татары перед Москвой. Тохтамыш не стал повторять ошибок Мамая. Он не дал русским времени подготовиться к войне и напал неожиданно, «изгоном». Чтобы весть о нашествии не достигла Москвы своевременно, в Волжском Булгаре были захвачены русские купцы. Их ограбили, лишили денег и товаров, а торговые суда послужили ордынцам для переправы через Волгу.
Войско Тохтамыша скрытно и стремительно двигалось по окраине Нижегородского княжества. Тем не менее нижегородский князь Дмитрий Константинович узнал о его появлении. Известие это всполошило его тестя Дмитрия Донского. Нижний Новгород еще жил страхом, внушенным поражением на Пьяне и чередой татарских погромов. Княжество так и не успело оправиться от неоднократных опустошений. Сил сопротивляться не было. Не оставалось времени, чтобы собрать войско. Дмитрий Константинович решил изъявить покорность Тохтамышу. В знак этого он послал к хану своих сыновей, Василия и Семена. Они нашли след татарского войска на Серначе и присоединились к нему уже в рязанских пределах.
На границах своего Рязанского княжества Тохтамыша встретил Олег Иванович. У него было еще меньше возможностей и желания сопротивляться «восточному царю». Для рязанского князя Дмитрий Иоаннович продолжал оставаться врагом. Олег упросил Тохтамыша не воевать Рязань и в благодарность за это обвел татарское войско тайными дорогами вокруг своих владений и указал удобные броды на Оке. Переправившись через пограничную реку, ордынцы обрушились на Московское княжество ураганной мощью. Первым пал Серпухов. Не успевший подготовиться к обороне город был взят «изгоном» и сожжен дотла. Его жители попали в ордынский полон.
Несмотря на все меры предосторожности, Тохтамышу не удалось достичь полной внезапности. Дмитрий Иоаннович все-таки узнал о приближении татар к границам Московского княжества.
У московского князя на ордынской границе («на пределах ордынских») были «поборницы суще земли Русской», они-то и дали знать в Москву о наступлении Тохтамыша. Он спешно приступил к подготовке отпора, «нача полки совокупляти». Но было уже поздно. В князьях «обретеся разность, не хотяху помогати». Рати из дальних городов союзных княжеств не успевали собраться к Москве. Длительный мир и добрососедство с Тохтамышем породили на Руси благодушие и самоуспокоенность. Если в период «розмирия» с Ордой, когда каждый год ожидали прихода Мамая, Дмитрий Иоаннович, по-видимому, постоянно держал часть войска сосредоточенным в столице и вокруг нее, то теперь он не озаботился мерами предосторожности. После Куликовского кровопролития Москва не успела восстановить свою былую военную мощь. Оскудела Русская земля отважными князьями, искусными воеводами, стойкими воинами. Большинство их осталось на Куликовом поле. Хуже всего было то, что среди князей вновь начались ссоры и пререкания.
Одни выступали за вооруженный отпор Тохтамышу, другие не хотели вновь идти в опасный поход.
Среди князей, узнавших о новом походе татар, возникло «неединачество и неимоверьство». Они не смогли созвать достаточного войска и уклонились от генерального сражения. В этот критический момент отчетливо выявилась горькая истина: Русь, не преодолевшая раздробленности, пока слабее Орды, объединенной под властью сильного правителя. Время сбросить иго еще не настало.
Не успев собрать значительного войска, Дмитрий Иоаннович спешно отъехал сначала в Переяславль, а затем еще дальше на север, в Кострому. А великая княгиня послала во Владимир за чудотворной Владимирской иконой Божией Матери. Это не было трусливым бегством. Поначалу в Москве оставалась семья великого князя. Татары едва не захватили великую княгиню в Переяславле — она через Ростов удалилась в Кострому. Белокаменный кремль, оснащенный пушками, казался неприступной твердыней. У всех на памяти были две успешно выдержанные им осады в годы «литовщины». По-видимому, намерение Дмитрия Иоанновича состояло в том, чтобы, сковав силы Тохтамыша под стенами Москвы, собрать войско на дальних окраинах княжества и угрожать тылу татар. План был вполне реален: именно так в 1371 году удалось отбить зимний поход Ольгерда. Но теперь все обернулось иначе.
О скромной численности отрядов, которые удалось собрать, можно судить по тому, что пришедший на Волок князь Владимир Андреевич Серпуховской собрал восемь тысяч конных и пеших, а у Дмитрия Иоанновича. укрывшегося в Костроме, оказалось только две тысячи воинов. В Москве не нашлось военачальника, который смог бы хорошо организовать оборону города. Владимир Андреевич Серпуховской, удельное княжество которого было разгромлено, тоже уехал из белокаменной. Он собирал войско у Волока-Ламского. Мать и жену с младенцем-сыном Владимир отправил в Торжок. Таким образом, два главных военачальника Московского княжества оказались вне стольного града. С ними, видимо, уехали и лучшие воеводы.
В Москве воцарилось безвластие, начались беспорядки. «И бысть мятеж велик в граде Москве...» Узнав о приближении татар, жители посадов, дальних и ближних сел бросились со всем скарбом под защиту каменных кремлевских стен. В то же время часть горожан, в особенности знатные и богатые, потянулась из столицы, подальше от опасности. Это вызвало взрыв возмущения у москвичей, решивших защищать свой город с оружием в руках. Они ударили в набатный колокол и сошлись на вече, где постановили вооружиться и никого не выпускать из столицы. Ополченцы перекрыли все ворота кремля. Покидавших Москву они встречали оружием, отнимали имущество, закидывали камнями с высоты башен. Не без труда удалось выехать даже великой княгине Евдокии и митрополиту Киприану.
В те дни в оставленной властями на произвол судьбы столице вовсю разгулялась народная вольница. Неприязнь городских низов к знатным и богатым выплеснулась грабежами боярских и купеческих дворов, а благочестивый народ усердно прибегал к молитве к Богу. По словам летописца, они подбадривали друг друга: «Не устрашимся поганых татар нахождением, селик тверд град имуше, его же суть стены камены и врата железны!» Расчет защитников Москвы был вполне трезвым. Они полагали, что татары не смогут взять каменный город до того, как князья придут на помощь с войсками.
Беспорядки почти прекратились, когда в Москву приехал князь Остей. Он был внуком великого правителя Литвы Ольгерда и сыном героя Куликовской битвы Андрея Ольгердовича Полоцкого. Оборону города, таким образом, возглавил профессиональный военный. За считанные дни Москва основательно подготовилась к осаде. Все строения вплоть до последнего тына вокруг кремля были разрушены и выжжены, дабы татарам не осталось ни укрытий от стрел, ни материала для постройки осадных приспособлений. На крепостных стенах выставлялись пушки. Разношерстная масса защитников города была организована в достаточно боеспособную силу. Примечательно, что в кремле укрылись не только люди и скот. Сюда из окрестных церквей было свезено великое множество книг. Они заполнили кремлевские храмы по самые своды.
23 августа, в понедельник, передовые татарские разъезды показались вблизи Москвы. Несколько всадников, подскакав к городским воротам, прокричали осажденным: «Есть ли князь великий Дмитрий во граде?» Им ответили, что нет. Татары объехали Москву вокруг, тщательно высматривая ее укрепления и местность в поисках удобных подступов для атаки. Всюду простиралось голое поле, выжженное пепелище. Город казался неприступным. Видя малочисленность противника, подвыпившие москвичи расхрабрились. Они влезали на крепостные стены, выкрикивали оскорбления врагам, плевали в сторону татар. Татары потрясали саблями издали. Вскоре они скрылись из виду. Москвичи в это время усердно молились о спасении града.
На следующий день, 24 августа, подошел Тохтамыш с войском. Оно было так велико, что защитники города ужаснулись. Со всех сторон обступили татары белокаменный кремль. И вскоре подступили к его стенам. Дождем стрел, от которого померк, казалось, белый свет, осыпали они осажденных. И пешие, и конные татары стреляли непрерывно из разных положений, и очень метко. Им удавалось сбивать многих оборонявшихся со стен, которые еще не были достроены до безопасной высоты. Москвичи встретили татар стрельбой из луков и арбалетов. Вовсю работали камнеметы-«пороки». Над полем боя разносился оглушительный гром «тюфяков». Это был первый отмеченный в источниках случай боевого применения артиллерии русскими. Впрочем, пушечная канонада больше пугала татар и их коней, чем наносила потери. Орудия того времени были еще крайне несовершенны, особенно при стрельбе на дальние дистанции. Зато луки и арбалеты в умелых руках оставались грозным оружием. Так, один из русских «снайперов» — суконник Адам с башни Фроловских ворот — смог метко поразить из самострела знатного татарина, сына приближенного Тохтамыша. «Се же бе велика язва всем татарам, яко и самому царю тужити о том...»
Когда атакующим показалось, что их обстрел достиг цели и сопротивление ослабло, они попытались штурмовать кремлевские стены. Приставив лестницы, татары полезли на забрала. Но сверху на них обрушился град камней, полился кипяток, загодя приготовленный в огромных котлах. Вновь загрохотали «тюфяки». Залпы в упор картечью-«дробом» опустошали ряды атакующих. Татары отхлынули от стен.
Три дня подряд бросал Тохтамыш свое войско на приступы. И все они были отбиты москвичами. Наконец атаки татар выдохлись. Хан понял, что взять штурмом каменный кремль не в его силах. Успеха не сулила и осада. В Москве было достаточно припасов, татары же оказались среди выжженной пустыни под все возраставшей угрозой скорого подхода большой русской рати. Великий Тохтамыш стоял на пороге бесславного отступления, Москва — на пороге спасения.
Отчаявшись взять город с бою, хан решил прибегнугь к хитрости. 26 августа к осажденным для переговоров отправились «князья ордынские» и другие «большие татарове». Их речи звучали миролюбиво. «Царь хочет жаловать вас, своих людей и улусников, потому что вы не виноваты и не достойны смерти, — говорили парламентеры, — не на вас пришел царь, а на великого князя Димитрия, вы же достойны милости, и царь требует от вас только, чтобы вы вышли из города с князем Остеем и встретили его с честью и небольшими дарами. Он хочет лишь посмотреть город, посетить его, а вам дарует мир и любовь свою, а вы врата градные отворите ему».
Едва ли москвичи верили этим сладким увещеваниям. Однако среди посланцев Тохтамыша оказались суздальские князья Василий и Семен Дмитриевичи, родные братья великой княгини Евдокии. Василий Дмитриевич по прозвищу Кирдяпа в свое время «прославился» тем, что именно по его приказу в Нижнем Новгороде свершилась расправа над ордынским посольством Сарайки, ставшая одним из поводов к «розмирию» с Мамаем. Теперь он вместе с братом был в стане Тохтамыша. Василий и Семен обратились к москвичам: «Верьте нам! Мы, христианские князья, говорим правду, не надо бояться ничего от царя и от татар его». Братья целовали крест, заверяя осажденных в правдивости ханских обещаний. Увы, им поверили! В покинутой князьями, лучшими боярами и митрополитом Москве не осталось ни крупных полководцев, ни достойных дипломатов. Не искушенные в политическом коварстве москвичи во главе с отважным, но недалеким Остеем дали себя обмануть.
Вероятно, среди осажденных верх взяла партия знати, изначально выступавшая против сопротивления ордынцам. Нижегородские князья и москвичи были обмануты.
В тот же день, 26 августа, около полудня открылись городские ворота. Из кремля вышла торжественная процессия. Впереди шел Остей, за ним следовало московское духовенство во главе с настоятелями монастырей и протопопами кремлевских соборов, неся иконы, кресты и хоругви. Тут же были оставшиеся в Москве бояре, богатые купцы, весь цвет города с богатыми дарами хану. Но как только процессия отошла от Фроловских ворот, татары отделили от нее Остея, увели его в свой стан, где тотчас же и убили. Затем они напали на крестный ход. Изрубив священников, чернецов, игуменов — всех, кто вышел из города, ордынцы ворвались в ворота кремля. Одновременно по приказу Тохтамыша к стенам были приставлены лестницы — и вмиг ловкие степные воины оказались наверху.
Москвичи, ошеломленные внезапностью и вероломством нападения, потерявшие своего военачальника, пытались оказывать сопротивление на улицах и во дворах. Но оно было быстро сломлено. Началась бойня. Ордынцы не щадили ни женщин, ни стариков, ни детей. Они рубили всех без разбора, поджигали дома, грабили все, что попадалось под руку. По словам летописца, в городе воцарились «рыдание, и вопль мног, и слезы, и крик неутешаемый, и стенание многое, и печаля горькая, и скорбь неутешимая, беда нестерпимая, нужда ужасная, горесть смертная, страх и ужас, и трепет, и дрожание, и срам, и насмешка над христианами от татар». Жители убегали от меча и попадали в огонь, спасаясь от пламени, тонули в реке. Те, кому удалось уцелеть, были захвачены в плен. Церкви и монастыри Москвы оказались поруганы, разграблены и выжжены. В огне сгорели тысячи книг и икон. В пламени пожарища чудесным образом уцелел лишь Богоявленский монастырь в Загородье. Грабежу подверглись великокняжеская казна, имущество бояр, купцов и всех горожан. «И бысть въскоре все прах. А в плен поведоша, акы скот...»
Став на московском пепелище, Тохтамыш распустил свои тумены по городам и весям грабить и разорять Русскую землю. Были взяты Владимир и Юрьев-Польский, Звенигород и Можайск, Боровск, Руза, Дмитров, повоеваны многие села и волости. Жители Переяславля-Залесского на лодках уплыли на середину Клешина озера и с ужасом смотрели оттуда, как пылает их город, подожженный татарами. Тверской князь Михаил Александрович, давний недоброжелатель Москвы, поспешил выразить покорность Тохтамышу. Он послал хану своих «киличеев» с дарами, за что получил ярлык на княжение, ханскую милость и пощаду своей земле. Могущество дерзкого московского правителя, казалось, было повергнуто в прах.
Но неожиданно для Тохтамыша события вдруг начали принимать иной оборот. Один из ордынских отрядов в предвкушении легкой добычи подступил к Волоку-Ламскому и здесь наткнулся на московское войско, собранное князем Владимиром Андреевичем Серпуховским. Бой закончился полным разгромом татар. Устрашенные и разбитые, они прибежали к хану с вестью, что на него идет большая русская рать. Тохтамышу стало известно и о войске, которое собирал в Костроме великий князь Дмитрий Иоаннович. И здесь оказалось — страх Орды перед силой Руси, возникший на Куликовом поле, не развеялся окончательно даже после разорения Москвы. Тохтамыш не решился испытывать удачу в открытом бою, спешно стянул к себе войска и поспешил вон из пределов Московского княжества с награбленными богатствами и неисчислимым полоном. Возвращались татары не той же дорогой, которой пришли. По пути они разгромили Коломну и перешли Оку. Раздосадованный отступлением, Тохтамыш не пощадил и Рязанскую землю. На сей раз она не избежала опустошения. Хан явно смотрел на Олега Рязанского лишь как на раба, недостойного даже благодарности за верность.
Вскоре после ухода Тохтамыша из Москвы в нее вернулись Дмитрий Иоаннович и Владимир Андреевич. На своем ратном веку им выпало быть свидетелями многих смертей и бедствий. Но зрелище разгромленной и поруганной Москвы заставило даже суровых князей-воинов горько рыдать. Там, где кипел богатством и славой чудесный многолюдный город, остались только дым, пепел и горелая земля, покрытая трупами. В каменных почерневших снаружи и выгоревших внутри храмах кремля тоже лежали горы мертвых тел в лужах крови. Не слышно было ни церковного пения, ни звона колоколов. Город превратился в пустыню.
«С какою скорбию Дмитрий и Князь Владимир Андреевич, — пишет Н. М. Карамзин, — приехали со своими боярами в Москву, увидели ея хладное пепелище и сведали все бедствия, претерпенныя отечеством, и столь неожиданныя после счастливой Донской битвы! "Отцы наши — говорили они, проливая слезы — не побеждали татар, но были менее нас злополучны!" Действительно менее со времен Калиты, памятных началом устройства, безопасности, и малодушные могли винить Дмитрия в том, что он не следовал правилам Иоанна I и Симеона, которые искали милости в ханах для пользы государственной; но великий князь, чистый в совести пред Богом и народом, не боялся ни жалобы современников, ни суда потомков; хотя скорбел, однакож не терял бодрости, и надеялся умилостивить Небо своим великодушием в несчастии».
Дмитрий Иоаннович велел собрать и похоронить мертвых. Средства на это были выделены из великокняжеской казны. Платили по рублю за похороны каждых семидесяти человек, всего издержав таким образом 150 рублей. По другим, более поздним источникам, князь давал по рублю на захоронение восьмидесяти тел, и в итоге было истрачено 300 рублей. Нетрудно подсчитать, что в московскую землю легло тогда от 10 до 24 тысяч мертвых. Но многих, вероятно, не смогли похоронить. Их тела сгорели в огне, были унесены рекой. О других позаботились родные. В окрестностях Москвы вообще некому было ни считать погибших, ни хоронить их. Трупы долго еще лежали под открытым небом по полям, лесам, на дорогах, на пепелищах сожженных деревень. Если же вспомнить о тысячах угнанных «акы скот» в ордынский плен, то станет ясно, что лишь немногие из москвичей и жителей округи смогли пережить Тохтамышев погром.
В конце XIX века во время строительства в Москве монумента в честь императора Александра II на краю берегового холма, близ места, где в древности стоял двор Владимира Серпуховского, было обнаружено множество сваленных в беспорядке, перемешанных костей и черепов. Возможно, в таких погребальных ямах и хоронили жертв московской трагедии в августе 1382 года.
Вторым попечением Дмитрия было возобновление Москвы. Стены и башни кремлевские стояли в целости: хан не имел времени разрушить их. Скоро кучи пепла исчезли, и новые здания явились на их месте, но прежнее многолюдство в столице и в других взятых татарами городах уменьшилось надолго.
Не зря опасался Тохтамыш подхода большого московского войска. Еще не успели совершить печальный обряд, когда Дмитрий послал воевод московских наказать Олега, приписывая ему успех Тохтамышев и бедствие великого княжения. Подданные должны были ответствовать за своего князя: он ушел, предав их в жертву мстителям, и войско Дмитриево, остервененное злобой, вконец опустошило Рязань, ставя жителям в вину усердие их к Олегу. Хан смог уйти безнаказанно со всей добычей, но гнев Дмитрия всей тяжестью пал на Олега Рязанского. Из разоренной Москвы великий князь пошел на соседа и «землю всю до остатка взяша, и огнем пожгоша, и пусту сотвориша. Пуще ему и татарьскые рати!» Возобновление братоубийственных усобиц русских князей стало прямым следствием нашествия Тохтамыша.
Разгром татарами Москвы повлек за собой приостановку объединительных тенденций на Руси. Ослаблением Дмитрия Иоанновича не преминули воспользоваться его давние соперники. Одним из первых начал действовать Михаил Тверской. Нарушив договор с Дмитрием, он выехал в Орду, чтобы добиваться ярлыка на великое княжение Владимирское. Тверского князя сопровождал сын Александр. Они пробирались тайно, обходя московские владения. Даже сокрушенный врагами, Дмитрий внушал страх. В Орду на поклон «царю» Тохтамышу один за другим прибывали русские князья. Среди них был и Борис Константинович Городецкий. Когда князь суздальско-нижегородский Дмитрий Константинович, тесть Дмитрия Донского, умер, Борис получил в Орде ярлык на княжение в Нижнем Новгороде. Он слыл давним недоброжелателем Москвы. Еще раньше произошел новый переворот в Литве. Престол вернул себе Ягайло. Кейстут, дядя Ягайло, был свергнут и погиб. Это грозило возобновлением московско-литовской вражды.
Тяжелым последствием войны с Тохтамышем стала новая вспышка смуты в русской церкви. Митрополит Киприан, покинув Москву вместе с великой княгиней, как мы знаем, при приближении татар укрылся в Твери. Здесь он задержался. Это навело Дмитрия Иоанновича на подозрение, будто митрополит выжидает исхода попыток Михаила Тверского добиться в Орде ярлыка на великое княжение владимирское.
Значение этой фигуры в новой обстановке резко упало. Потерпев поражение, Москва не могла уже помышлять ни о скором распространении своего влияния в литовских землях, ни о полной независимости от Орды. Осенью 1382 года Дмитрий Иоаннович послал в Тверь своих бояр С. Т. Вельяминова и М. Морозова звать митрополита обратно в столицу. Но когда Киприан вернулся в Москву, великий князь предложил ему покинуть митрополичий престол. Заступничество Сергия Радонежского и других московских старцев ни к чему не привело. Дмитрий Иоаннович был неумолим. Киприан вынужден был покинуть Москву и вернуться в Киев к князю Владимиру Ольгердовичу. Вместе с ним добровольно последовал один из ближайших его сподвижников, игумен Серпуховского Высоцкого монастыря и духовник князя Владимира Андреевича Афанасий. Аишь через семь с половиной лет, уже после смерти Дмитрия Донского, Киприану суждено будет вновь с триумфом вернуться в Москву.
А пока митрополичий престол занял Пимен. После чухломской ссылки он был принят великим князем «с честию и любовию». За Пимена усиленно хлопотал Константинопольский патриарх Нил.
Теперь права на русскую митрополию заявили сразу три претендента: Пимен, Киприан и Дионисий. Все они так или иначе пытались заручиться поддержкой Дмитрия Иоанновича. В 1383 году Дионисию Суздальскому удалось добиться от Константинопольского патриарха утверждения в сане митрополита. Но, как мы знаем, по дороге из Царьграда в Москву он был задержан в Киеве и там умер.
Впоследствии Дионисий Суздальский, один из зачинателей монастырского общежительства на Руси, оставивший глубокий след в душах многих русских людей, удостоился причисления к лику святых.
В мае 1385 года митрополит Пимен уехал в Византию, чтобы оправдаться перед патриархом. Но там оказался Киприан и не позволил Пимену этого сделать. Пимен вернулся в Москву в 1388 году неоправданным. В феврале 1389 года патриархом стал Антоний, который вскоре объявил о низложении Пимена. Великий князь был против поездки Пимена, и большинство архиереев не повиновались ему. Но Пимен тайно покинул Москву за месяц до кончины великого князя и приехал в Константинополь. В конце июня 1389 года в Константинополе узнали о смерти Дмитрия Донского. Патриарх Антоний вызвал Пимена на суд, но тот не явился. После третьей попытки вызвать Пимена на суд патриарший собор отлучил его от церкви. Пимен умер в Константинополе и похоронен был на самом берегу моря в церкви Иоанна Предтечи.
Патриарх Антоний, стремясь покончить со смутой, принял решение в пользу митрополита Киприана как единственного законного митрополита Киевского и всея Руси.
Многолетние споры вокруг митрополии отражали всю сложность духовных исканий общества, запутанность и неоднозначность политической борьбы и международного положения Москвы. При жизни Дмитрия Донского так и не успела сложиться четкая система взаимоотношений светской и духовной власти. Очевидно, однако, что в результате всех споров влияние великого князя на церковные дела значительно возросло, а роль Византии, Константинопольского патриархата понизилась. Росли церковные нестроения. Но благодаря подвижникам, подобным Сергию Радонежскому, и тем, кто, внимая их слову, шел на подвиг самопожертвования «за други своя», свеча духовная не угасла, не иссякла живая душа Руси.
А дела мирские вершились своим чередом. Весной 1383 года двенадцатилетний московский княжич Василий Дмитриевич в сопровождении самых опытных бояр отца отправился из Владимира в дальний и опасный путь по Клязьме, Оке и Волге в ханскую столицу Сарай-Берке. Посольству предстояло нелегкое дело — попытаться восстановить после неудачной войны отношения с Ордой. О прежнем, по существу равноправном, партнерстве теперь не могло быть и речи. Москва лежала в руинах, княжество потеряло немалую часть населения и богатства, подняли головы недруги Дмитрия Иоанновича. С Тохтамышем приходилось говорить с позиции слабости. Москва вынуждена была признать верховенство власти ордынского «царя». Более того, Дмитрию теперь приходилось отстаивать свои права на великое княжение владимирское.
Бедою Москвы спешил воспользоваться тверской князь Михаил Александрович, вместе с сыном Александром он поехал в Орду, и поехал не прямой дорогой (не прямицами), но околицами, опасаясь и таясь от великого князя Дмитрия: он хотел искать себе великого княжения владимирского и новгородского. Это было второй причиной, побудившей великого князя отправить в Орду сына своего Василия со старшими боярами, верными и лучшими, тягаться с Михаилом о великом княжении.
Весной 1383 года отправился Василий в Орду. С тяжелым сердцем проводил Дмитрий Иоаннович посольство. Но уже летом из Орды пришли обнадеживающие вести, явился в Москву и посол Тохтамыша. Хан не решился отнять у Дмитрия великое княжение Владимирское. Москва и после поражения внушала почтение к своей силе. Чтобы сломить ее, одного успешного набега казалось недостаточно. К тому же внимание Тохтамыша все больше обращалось на юг и юго-восток, где зрела угроза со стороны Тимура. Обострять отношения с московским князем Орде было опасно и невыгодно. Поэтому Тохтамыш отверг все домогательства Михаила Тверского на владимирский престол. Не достигнув желанной цели, к которой стремился столько лет, князь вернулся в Тверь. В Орде остался его сын Александр, чтобы продолжить тяжбу отца с москвичами. Надолго задержался в ханской столице и княжич Василий Дмитриевич. Но уже не по своей воле. Он был оставлен почетным заложником.
Удерживая Василия в Орде, Тохтамыш рассчитывал, что так удастся заставить Дмитрия Иоанновича соблюдать продиктованные ему условия мира. Условия эти оказались тяжелыми. Великому князю пришлось после многолетнего перерыва возобновить регулярную выплату дани. В 1384 году во Владимире водворился «лютый посол» Тохтамыша Адаш, надзиравший за ее сбором. Платить пришлось всем без исключения. С каждой деревни брали по полтине, то есть по 100 денег (примерно 102 грамма серебром). «Тогда же и златом даваша въ Орду», — отмечает летописец. За княжича Василия татары потребовали колоссальный выкуп в восемь тысяч рублей, что равнялось 1632 килограммам серебра. По-видимому, Москва не смогла быстро собрать такую сумму. Юноше несладко пришлось в заложниках. В конце концов он попытался бежать, но был пойман. Условия его содержания значительно ужесточились. По словам летописи, Василий принял в наказание за побег «истомление велие». Княжич, однако, не смирился с неволей. От отца он унаследовал тягу к личной независимости. Василий бежал вновь. На сей раз успешно. Сначала он укрылся в Подолии у молдавского воеводы Петра, потом перебрался в Пруссию во владения Тевтонского ордена, оттуда — в Литву. В Полоцке Василия встретили бояре его отца, посланные проводить наследника великокняжеского престола в Москву.
Дерзкий побег княжича существенно не повлиял на отношения Московского княжества и Орды. Мир сохранился. Москва признавала верховенство ханской власти, Орда соглашалась со старшинством московских князей над другими русскими владетелями. Такой компромисс стал результатом двух самых значимых событий эпохи — Куликовского побоища и Тохтамышева разорения. В Москве в те годы впервые начали чеканить собственную серебряную монету. Это свидетельствовало и о том, что военное лихолетье не смогло подорвать экономическую силу княжества, и о том, что московский князь не отказался от претензий на политическую самостоятельность.