У ног Стена Форсхувуда — пустая могила. Тишина царит и вокруг источника, из которого Наполеон пил воду, и в этой долине, где под тремя плакучими ивами 19 лет покоился прах отравленного императора. Утекло время, нет больше плакучих ив, на их месте высятся кипарисы и сосны, посаженные французами и англичанами.
Могила представляет собой цементную плиту без надписи, окруженную простой металлической оградой. В этот день Форсхувуд пришел поклониться могиле один, в полной тишине, нарушаемой иногда криком птицы. Солнцу не удается согреть атмосферу одиночества, царящую в этой густой тени.
Прибыв на Святую Елену неделю назад, Форсхувуд через день должен отправляться в обратный путь. Организовать это путешествие было истинным подвигом, поскольку в какой-то мере остров в наши дни менее доступен, чем во времена Наполеона. С открытием в 1860 году Суэцкого канала корабли, плывущие в Азию, больше не заходят сюда. Теперь остров насчитывает 5 тысяч обитателей, большинство из них — на службе у британского правительства, то есть немногим больше, чем во времена Наполеона, и меньше, чем в 1860 году. Здесь нет аэропорта. Изредка заходит какое-либо круизное судно. Иначе же на остров можно попасть только двумя английскими грузовыми кораблями, курсирующими между Саутхемптоном и Кейптауном; дюжина кают бронируется за месяцы, если не за годы вперед.
Крошечный порт Джеймстаун, как показалось Форсхувуду, внешне мало изменился за полтора столетия, прошедшие с тех пор, как его впервые увидел Наполеон. Город по-прежнему состоит из одной вытянутой вдоль набережной улицы с несколькими торговыми заведениями. Большинство зданий построено в XIX веке, некоторые остались от наполеоновской эпохи. И сегодня еще большие корабли вынуждены вставать на якорь на рейде.
Шлюпка доставила Форсхувуда к подножию каменной лестницы в нескольких метрах от того места, где когда-то октябрьским вечером высадились Наполеон и его убийца, а среди небольшой толпы на набережной Бетси Бэлкомб старалась рассмотреть прибывших.
Все выглядит так, как рисовал в своем воображении Форсхувуд, в том числе и дом в Лонгвуде, реставрированный живущим там Жильбером Мартино, французским консулом и писателем. Единственный сюрприз — климат острова. Все узники Святой Елены, оставившие мемуары, в один голос жаловались на здешний «нездоровый климат». Форсхувуд, ожидавший худшего, поражен мягкой зимой, стоящей в этом районе Южного полушария, а воздух находит просто целительным. В Джеймстауне он просит Мартино дать ему разъяснение на этот счет. Мартино прожил на острове многие годы и считает, что климат побережья весьма мягкий, чего не скажешь в полной мере о плато Лонгвуда. Но восьмидесятипятилетняя мать Мартино, постоянно живущая в Лонгвуде, дает несколько иную оценку климату: «Дивный, — уверяет она, добавляя: — Здесь, месье, истинный рай».
Сосланные питали ненависть прежде всего к своему месту заточения, заключает Форсхувуд, и осуждать климат как «вредный для здоровья» было для них удобным способом возложить на англичан ответственность за ту болезнь, что подтачивала организм императора. Французские авторы впоследствии лишь вторили старой присказке. Так и писалась История.
Устремив взгляд на безмолвную могилу, Форсхувуд воображает сцену, разыгравшуюся на этом самом месте октябрьским днем 1840 года, когда останки Наполеона сами предстали последним убедительным звеном в цепи доказательств, окончательным свидетельством того, что император был убит с помощью мышьяка.
В тот год, уступая все более настойчивому давлению бонапартистов, король Луи-Филипп послал делегацию на остров Святой Елены: на нее была возложена миссия выполнить последнюю волю императора и привезти его останки для почетного захоронения на берегах Сены. Все, кто разделил с Наполеоном годы изгнания и оставался в живых, были приглашены проделать с императором его последний путь на родину. Большинство согласились, и теперь они собрались вокруг могилы.
Шестидесятисемилетний Бертран, поседевший, с усталым лицом, приехал с одним из своих теперь уже взрослых сыновей. Фанни Бертран умерла четыре года назад. Вместо слепого восьмидесятилетнего Лас Каза приехал его сын Эмманюэль. По-прежнему готовый к ссоре Гурго, за неимением Лас Каза, принялся за Эмманюэля. Луи Маршан был теперь человеком зрелого возраста, зажиточным буржуа, достойным владельцем состояния, оставленного ему Наполеоном. Кроме него приехали еще двое слуг — Сен-Дени и Новерра, швейцарский медведь, а также шеф-повар Пьеррон и конюх Аршамбо. Оба врача — О'Мира и Антомарки — умерли: первый — в Англии, другой — в Сантьяго-де-Куба.
Не было только Монтолона. Будучи свободным и ничем не занятым в тот день, когда «Прекрасная курица» поднимала якорь, он успел попасть в тюрьму к моменту эксгумации останков Наполеона. По возвращении из изгнания Монтолон возобновил ту взбалмошную и загадочную жизнь, какую вел и прежде, до пребывания на Святой Елене. Промотав наследство, составлявшее ни много ни мало полтора миллиона франков, он к 1829 году полностью разорился. Монтолон то сдужил в армии, то увольнялся, переходя из одного клана в другой, оставаясь всегда где-то с краю, не принадлежа, как казалось, никому и ничему. Было известно, что в 1827 году он имел тайную беседу с королем Карлом X, бывшим графом д'Артуа, который, по мнению Форсхувуда, и послал его на Святую Елену с целью отравить свергнутого императора. Карл X никак не отблагодарил Монтолона, по крайней мере публично, но правительства редко вознаграждают тех, кто выполняет для них черную работу. Карл X так плохо управлял страной, настолько не понимал свой народ, что был свергнут в 1830 году, подтвердив старое мнение французов о Бурбонах — его любил повторять Наполеон: «Они ничему не научились и ничего не забыли».
После трех славных дней июльской революции Карл X садится на корабль, чтобы отправиться в третье по счету изгнание. Своеобразный рекорд, подумал Форсхувуд. Когда один из его спутников поинтересуется, куда плывет корабль, какой-то матрос насмешливо бросит: «На остров Святой Елены». Карл X умрет в Триесте за четыре года до торжественного возвращения на родину останков своего врага.
В 1840 году, за несколько месяцев до эксгумации, Монтолон поступает на службу к Луи-Наполеону, сыну Луи Бонапарта и Гортензии де Богарне, будущему Наполеону III. Восемь лет назад, после смерти Орленка, Луи-Наполеон стал наследникбм рода Бонапартов. В августе Монтолон возглавил отправившуюся из Англии безумную экспедицию с целью завоевать Францию для Луи-Наполеона. Французские войска, видимо, предупрежденные, ждали захватчиков в Булони и быстро их пленили. Осужденный на 20 лет тюрьмы, Монтолон был, тем не менее, освобожден шесть лет спустя.
Он умрет через 13 лет, никогда ни слова не проронив об ужасном преступлении, орудием которого он стал. Признался ли он своей супруге Альбине в убийстве человека, чьей любовницей, по всей видимости, она была? Объяснил ли он ей, что выдержал, не моргнув, ее связь с Наполеоном только ради того, чтобы не быть удаленным от своей жертвы? Видимо, нет, думал Форсхувуд, ибо риск был слишком велик. Слух о преступлении наверняка распространился бы, и ветераны, бывшие сподвижники Наполеона, нашли бы средство отмщения.
Был ли Монтолон лишь жертвой шантажа со стороны графа д'Артуа? Или пытался оправдать то, что предал доверившегося ему человека, считая себя офицером, на кого законными хозяевами Франции была возложена рискованная и неприятная миссия? Тревожили ли его сон воспоминания о том, как он стоял у постели Наполеона и наблюдал агонию умирающего, им самим отравленного? На все эти и другие вопросы никогда не суждено будет ответить: время окончательно унесло с собой значительную часть фактов, которые помогли бы воскресить подлинную историю Монтолона.
Ему, подумал Форсхувуд, и не следовало быть в этот дождливый и туманный день 1840 года там, где спутники Наполеона по ссылке смотрели, как рабочие вскрывали могилу императора. Он мог опасаться, что присутствующие поймут, что означает удивительная картина, открывшаяся их взорам. Тело Наполеона не бальзамировали и предали земле таким, каким оно было после вскрытия. Оно было закрыто в четырех гробах, в том числе двух металлических, но ни один не был воздухонепроницаемым. Прошло 19 лет со дня погребения; очевидцы ожидали, когда вскрыли последний гроб, увидеть скелет.
Но тело Наполеона не было тронуто тлением. Казалось, император спал. Спустя 19 лет его лицо изменилось меньше, чем лица людей, стоявших вокруг его могилы. Время погубило его одежду (она истлела), но пощадило тело. Форсхувуд знает объяснение этого чуда... мышьяк. Он является смертельным ядом, но в то же время предохраняет живые ткани от разложения. Музеи часто используют это свойство мышьяка для консервации экспонатов. Тело человека, подвергшегося регулярной интоксикации мышьяком, разлагается очень медленно. Вот так немое тело Наполеона поведало о том, как он был убит. Еще и сегодня оно способно рассказать о том же. Для этого французам достаточно согласиться вскрыть могилу в Доме Инвалидов, где в шести гробах покоится прах императора.
Заняться этой проблемой должен уже кто-то другой. Форсхувуд закончил то дело, на которое его подвигли 20 лет назад «Мемуары» Луи Маршана. Он достоин награды в виде золотой наполеоновской пчелы, украшающей его кабинет на третьем этаже, где было приложено столько упорства для разгадки тайны острова Святой Елены. Его паломничество к далекой пустой могилезавершает самый захватывающий период его жизни. А теперь пора возвращаться. Бросив последний взгляд на цементную плиту за металлической оградой, Форсхувуд удаляется быстрыми шагами. Завтра он уезжает к себе, в Гётеборг.