Когда он видит на конверте английскую марку и штемпель «Отделение судебной медицины, университет Глазго», первое желание Форсхувуда — распечатать письмо как можно скорее. Это, по всей видимости, ответ Гамильтона Смита, которого швед ждет 19 дней — он знает это точно, он считал каждый день.
Но Форсхувуд подавляет нетерпение и заставляет себя медленно походить по комнате с запечатанным конвертом в руке. Потом садится в любимое кресло под гравюрой с изображением «Прощания в Фонтенбло». Он почувствовал сердцебиение, постарался замедлить дыхание. Набил трубку. Этой минутой надо было по-настоящему насладиться.
Три месяца назад Форсхувуд вернулся из Парижа с драгоценным волоском из пряди Наполеона, полученным от майора Лашука. Сначала он обратился в лабораторию токсикологии Стокгольма, где у него были друзья, с просьбой исследовать волос по новой методологии, разработанной Гамильтоном Смитом. Шли недели, и Форсхувуд в конце концов решил, что лаборатория либо не хочет, либо не может произвести нужный анализ. Дольше ждать он не мог и позвонил в Глазго Смиту. Ожидая соединения, швед надеялся, что Смит не спросит имени, как выразился Форсхувуд, «того джентльмена, который когда-то носил этот волосок». Инстинкт подсказывал Форсхувуду, что не надо раскрывать имени, пока анализ не будет готов. К счастью, Гамильтон согласился провести исследование без дополнительных уточнений.
Тщательно упакованный волосок был послан в Шотландию заказным письмом. Форсхувуд намеревался было сам отправиться в Глазго с ценным образцом, но его профессиональные обязанности — а он должен зарабатывать на жизнь — сделали для него невозможным отлучиться в данный момент, а откладывать иссле дование ему не хотелось. Во всяком случае, у майора Лашука целая прядь волос императора, и пропажа письма не стала бы катастрофой. Чтобы не терять времени, он и рискнул отправить волосок почтой.
Форсхувуд вскрывает конверт и читает краткое послание, написанное рукой Г. Смита:
«После анализа, проведенного согласно моему методу активации, обнаружено, что образец, посланный вами и помеченный Н. S., содержит 10,38 микрограмма мышьяка на один грамм волос. Эта пропорция свидетельствует, что искомое лицо получило относительно высокое количество мышьяка».
10,38 микрограмма на грамм... — в то время как средняя норма содержания мышьяка в человеческих волосах, притом в наши дни, составляет, соответственно, всего 0,8. В эпоху Наполеона, когда окружающая среда не была так загрязнена, как теперь, эта средняя норма должна была быть еще ниже. Итак, масса мышьяка в волосах Наполеона в момент его смерти в тринадцать раз превышала норму!
Форсхувуд откидывается в кресле и, что с ним редко бывает, дает волю торжеству. У него в руках материальное подтверждение его теории. Его догадка, сделанная четыре года назад в этом же кресле за чтением мемуаров Луи Маршана, подтвердилась. Он раскрыл секрет острова Святой Елены. Только теперь Форсхувуд позволил себе подумать, как бы он отреагировал, окажись результат анализа, проведенного Г. Смитом, отрицательным. Сколько месяцев трудоемких исследований понапрасну! Наконец такая опасность в прошлом.
За минутой торжества последовало обычное для Форсхувуда методическое раздумье о том, как действовать дальше. Он быстро понял, что впереди у него еще долгий путь. Он уже слышит голоса скептиков, тех, кто не хочет расстаться с официальной теорией: всего один волос... мышьяк, возможно, содержался в атмосфере, в питьевой воде, тканях, обоях, в чем-нибудь еще... отравление не было преднамеренным... а кто докажет, что волосок принадлежит Наполеону, и т. д.
Да, впереди еще много работы. Пока все предприятие держится буквально на волоске. Надо запасаться новыми образцами, проводить новые исследования. Он должен точнее знать, какие выводы наверняка могут быть сделаны из результатов анализа, а какие нет. И прежде всего необходимо увидеться с Г. Смитом. С первой же оказией Форсхувуд отправится в Глазго.