В декабре 1927 года академик В. М. Бехтерев собирался в Москву на съезд психиатров и невропатологов. Неожиданно пришла правительственная телеграмма с просьбой сразу же по приезде позвонить в Кремль.
Сильные мира сего всегда считались с Владимиром Михайловичем. Он слыл человеком независимым и абсолютно бесстрашным, не поступаясь совестью ни при каких обстоятельствах.
Свободомыслящий академик встретил революцию восторженно, но не изменил ни поведения своего, ни привычек. «На всякий случай» в ЧК на него завели дело. Однако не он в этой власти нуждался, а она – в нем, включая обитателей Смольного, Кремля и самых высокопоставленных чекистов.
Неудивительно, что кремлевский лечсанупр частенько прибегал к услугам Владимира Михайловича. Однако на сей раз консультация была окутана необычайной таинственностью. До самого последнего мгновения Бехтерев не знал, куда его привезут.
Привезли к Сталину.
По слухам, диагноз уместился в одно убийственное, как пуля, – слово:
– Паранойя!
Количество научных работ Бехтерева приближалось к трем сотням. Его «Основы учения о функциях мозга» были переведены на все европейские языки. Новый энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона посвятил ему целую колонку с портретом. Для настоящего врача больной есть больной, даже если он относится к медикам с враждебностью и подозрительностью. Кстати, для психиатра это один из симптомов неблагополучия.
Но мыслимо ли, чтобы к Сталину пригласили психиатра? Нет, не психиатр был зван в Кремль – невропатолог. Сталина сильно беспокоила усыхающая рука, да к тому же именно в тот период у него начала развиваться стойкая ночная бессонница. Основания показаться специалисту, таким образом, были, но вот поставленный Бехтеревым диагноз…
Итак, Бехтерев отправился в Москву на съезд психиатров и невропатологов. Факт его прибытия, равно как и факт скоропостижной кончины академика, отразили газеты. В частности, «Известия» писали, что Бехтерев почувствовал себя плохо 23 декабря 1927 года, сразу же по возвращении из театра. Запомним эту дату, ибо за ней скрывается многое. В конце того дня академик вместе с делегатами съезда поехал в Большой театр. В «Вестнике знания», в частности, говорилось: «В. М. Бехтерев приехал в Москву из Ленинграда для участия в работе съезда психиатров и невропатологов, на котором он был избран почетным председателем. В. М. Бехтерев почувствовал недомогание утром, 24 декабря, к Владимиру Михайловичу был вызван профессор Бурмин, который констатировал желудочное заболевание».
Посвященные хорошо знали: еще со времен ЧК в ОГПУ работала лаборатория по изготовлению ядов, с каждым годом совершенствуя выпускаемую продукцию. Вот и позаботились о том, чтобы появился хоть какой-то интервал времени: дескать, не в одночасье помер, а сначала слегка занемог.
Естественно, слухи об отравлении академика Бехтерева не только не утихали, но ширились. Пришлось дать в прессу новое сообщение, где уже фигурировал консилиум: «проф. Шервинский, д-р Константиновский и др.». Однако «диагноз» все так же странен: «острое желудочно-кишечное заболевание».
Очевидцев, встречавшихся с Бехтеревым в его последний день, это никак не могло убедить.
Делегаты съезда рассказывали, что на пленарное заседание Бехтерев приехал только под самый конец. На вопрос, почему припозднился, ответил якобы так:
– Смотрел одного сухорукого параноика…
В фойе, опять же по свидетельству очевидцев, Бехтерева встретили какие-то «прекрасно одетые молодые люди». Они и увели академика в буфет. Многие видели его сидящим за столом, уставленным вазами с пирожными и бутербродами. Заметили также, что после антракта место Бехтерева в ложе бенуара осталось незанятым.
Семья требовала выдать тело и протестовала против кремации. Но кто считался с такими пустяками? Жена Бехтерева вскоре исчезла в ГУЛАГе, сыну дали «десять лет без права переписки»…
Специалисты избегают говорить о психическом заболевании Сталина в собственном смысле слова. Указывают, скорее, на психопатические черты характера, склоняясь то к шизоидной, то к параноидной психопатии. Но Бехтерев был наделен могучим даром. Проникнуть в сознание больного и поставить диагноз без «наводящих вопросов» для него не составляло труда. Умел исцелять и словом и взглядом, в том числе от паралича и нарушений сна.
«В прежние времена подобные случаи, – говорится в его работе „Внушение и чудесные исцеления“, – исцелялись силой внушения. Точно так же… производилось исцеление „сухоруких“, „расслабленных“, „мнимоумерших“… и пораженных истерическим параличом рук».
Не исключено, что тот первый и последний сеанс принес Сталину облегчение. Целый год генсек не жаловался на омертвение руки: готовился свернуть шею крестьянству и как следует припугнуть интеллигенцию на первом «открытом» процессе.
Чтобы погибнуть, академику Бехтереву вовсе не обязательно было упоминать паранойю. Вполне достаточно «истерического паралича».