На первый взгляд может показаться, что дело Маргариты Горгоновой попало в начало 1930-х годов по ошибке: уж очень оно напоминает зловещие семейные драмы начала ХХ века. Однако никакой ошибки нет: общественная непримиримость и националистические настроения, обрушившиеся на Горгонову, были типичны для Европы 30-х годов, где наступали фашистские времена и неприязнь ко всему чужому – стоило произойти какому-то неприятному событию, как тут же появлялся «образ врага».
Обстоятельства этой истории неясны до сих пор. Некая Маргарита Илич, родом из Далмации, успела побывать замужем за Эрвином Горгоном, проживавшим в Львове. Вскоре её муж уехал в США зарабатывать деньги и исчез навсегда. Маргарита устроилась няней и экономкой в семью архитектора-модерниста Хенрика Зарембы. Сорокалетний архитектор жил в собственном доме в Бжуховицах, а его жена давно находилась в психбольнице. Вскоре Заремба заменил её красивой 23-летней няней. За восемь лет совместной жизни архитектор и его возлюбленная произвели на свет девочку Рому, которая на момент несчастья была еще совсем маленькой. Рома была любимицей отца, и, когда случилась беда, она осталась с ним в семье. В 1931 году Маргарита Горгонова ждала второго ребенка.
У Зарембы было двое своих детей – 17-летняя Эржбета и 14-летний Станислав. Стась был робким и послушным, а Эржбета, которую дома звали Люсей, к мачехе относилась насмешливо: они не сошлись характерами, да и мать Люси еще была жива. Судя по всему, Люся Зарембянка отличалась своенравным характером, она кокетничала, интересовалась мужчинами, что не удивительно для её возраста. Архитектор желал мира и покоя в семье, постоянное напряжение между двумя женщинами нервировало его, и он начал подумывать о расставании с Маргаритой, намереваясь оставить ей и новорожденной дочери свой дом в Бжуховицах (ныне это поселок Брюховичи) и переселиться во Львов. Разъехаться они собирались 1 января, но за два дня до этого произошло убийство.
* * *
30 декабря 1931 года в гостиной дома Зарембы в Бжуховицах уже стояла высокая, украшенная ёлка. Все поужинали и легли спать. Но Стасю в ночь на 31 декабря не спалось. Разбуженный каким-то шорохом, он пошел проведать сестру и, чиркнув спичкой, вдруг увидел на кровати мёртвую Люсю с окровавленной головой. Вслед за этим в темноте гостиной послышался звон разбитого стекла, и со двора потянуло морозным холодом. Своим жутким криком Стась поднял на ноги весь дом.
Обстоятельства убийства оказались весьма странными. Люся лежала в ночной рубашке с умиротворенным лицом, при этом её голова и шея были в крови: кто-то размозжил ей череп. Сыщики сочли, что на теле имеются признаки сексуального насилия, а возле кровати они обнаружили кучку кала.
Это привело к противоречивым выводам. Один следователь полагал, что у преступника сдали нервы. Другой посчитал, что кал оставлен убийцей в знак презрения к жертве: Люся флиртовала с мужчинами, и, возможно, ей кто-то отомстил. Но поскольку усадьба Зарембы была уединенной и тонула в снегу, никаких зацепок не появилось, и эту кучку кала решили использовать в других целях – чтобы допросить Стася. Дознаватели всерьез взялись за подростка, внушая ему, что это он сам питал к зрелой и кокетливой сестре далеко не братские чувства, поэтому подстерег её, пытался изнасиловать, ударил по голове, чтобы скрыть грех, а потом от страха обделался. Мальчик оказался для взрослых, опытных сыщиков благодатной добычей: он был настолько запуган и унижен, что уже готов был рассказать всё что угодно, лишь бы его оставили в покое.
В начале допроса Стась сказал правду: выйдя в темную гостиную, он увидел за ёлкой тёмную фигуру, которую поначалу принял за сестру. Затем он пошел в комнату Люси, а фигура исчезла: в полутора метрах от ёлки была дверь в заснеженный сад, и в ней зияло разбитое стекло.
Следователям явно везло: выяснилось, к тому же, что насилие было лишь имитацией. Но Стасю об этом не сказали: лучшего свидетеля надо было подогревать на медленном огне. Однако отсутствие насилия и его имитация могли указывать и на женщину, и тут сыщикам очень кстати подвернулась под руку Горгонова – «чужая». Она была чужой и в стране, и в семье Зарембы. Иностранка, втёршаяся в доверие к архитектору, окрутившая его и убившая старшую дочь, которая мешала ей полностью воцариться в этом семействе. После заключения матери в лечебницу Люся фактически стала обитателям дома не только дочерью и сестрой, но и матерью, она заботилась об отце, Стасе и Роме. Едва ли Горгонова могла с этим смириться. Захват дома и имущества Зарембы – весомый мотив. Тем более что Горгонова была беременна и не могла не думать об устройстве своего будущего, которое оказалось под угрозой.
Вот для чего понадобилось запугивать Стася. Ему начали внушать, что он на самом деле видел за ёлкой высокую женскую фигуру в шубе, и ею могла быть только Горгонова. Поскольку только что обвиняли его самого, Стась начал соглашаться, что фигура могла быть и женской, она могла быть и Горгоновой. На нервной почве у него даже начались галлюцинации: каждую ночь, как только темнело, ему мерещилось, что возле ёлки стоит Горгонова в своей черной шубе и смотрит на него. Он уже сомневался в своих показаниях и просто повторял то, чего от него хотели сыщики.
Не лучше вёл себя и архитектор: он был человеком слабым, уставшим от женских дрязг и от допросов, поэтому просто устранился, заявив, что у него несчастье и ему не до следствия. Так Маргарита Горгонова оказалась на скамье подсудимых.
Улики против неё были косвенные: показания Стася о женской фигуре, сделанные под давлением, и порезанная стеклом рука (Горгонова утверждала, что поранилась пузырьком от лекарства). Самой главной уликой оставалось её зависимое положение в доме Зарембы. Кому ещё могла быть выгодна смерть Люси, мешавшей няне стать хозяйкой? Но самым странным оставались чьи-то испражнения. Однако следователи полагали, что существует два объяснения: Горгонова положила эту кучку возле кровати из ненависти к падчерице, и – она это сделала, чтобы запутать следствие, как и в случае с мнимым изнасилованием.
При отсутствии более серьезных улик общественное мнение было уже подготовлено прессой: теперь, где бы ни появлялась Горгонова, ей вслед неслись крики и проклятия. Все окрестные жители были уверены, что убила она. В окна поезда, на котором её перевозили, летели камни. Приходилось запутывать толпу и возить арестованную другой дорогой.
В дело вступили лучшие львовские адвокаты Мауриций Аксер, Мечислав Эттингер и Йозеф Возняковский. Они приложили все силы для спасения подзащитной. Всё это напоминало дело Бейлиса, с небольшой разницей – Горгонова еврейкой не была. Зато её адвокаты были евреями, и теперь им тоже приходилось слышать оскорбительные выкрики. Горгонову и Аксера польские обыватели даже считали любовниками и кричали, что не родившийся ещё ребенок прижит ею от адвоката.
Горгоновой грозил смертный приговор – казнь через повешение, но из-за беременности его отложили, а потом заменили на восемь лет заключения. После начала войны и амнистии в 1939 году она была освобождена и куда-то уехала. Говорили, что вышла замуж за границей.
Хенрик Заремба в соавторстве с журналистами написал книгу «Исповедь отца убитой Люси» с декадентской обложкой, по которой сверху стекала кровь. Многим это показалось спекуляцией собственным несчастьем. Но книга стала бестселлером и хорошо разошлась.
Судьба сына архитектора Станислава Зарембы сложилась трагично: он вскоре погиб в горах во время схода лавины. Горгонова после освобождения пыталась встретиться с дочкой Ромой, оставшейся в доме отца, но та назвала её убийцей. Две дочери Маргариты, Рома и Эва, однажды встретились и даже обрадовались друг другу, но о матери у них было разное мнение. Эва, родившаяся в тюрьме и не признанная отцом, была убеждена, что мать невиновна, и хотела разыскать её могилу. Свою дочь она назвала Маргаритой.
Адвокат Мауриций Аксер стал жертвой холокоста: он был арестован в Львове и погиб в 1942 году в концлагере Белжец. Йозеф Возняковский был расстрелян в 1943 году в концлагере Освенцим. Их коллега Мечислав Эттингер попал в гетто, но пережил войну, правда, ненадолго – на 2 года.
Находясь в заключении, Маргарита Горгонова, испытывая глубокую благодарность к этим единственным людям, бескорыстно протянувшим ей руку помощи, назвала свою дочь именем ЭВА – по первым буквам их фамилий: Эттингер, Возняковский, Аксер.
* * *
Много позднее в деле Горгоновой забрезжила ещё одна версия. Появилась публикация о том, что садовник Йозеф Каминский, работавший в саду Зарембы, перед смертью признался в убийстве. Сам Каминский, живой и здоровый, отверг обвинение и утверждал, что убийцей была Горгонова.
В художественном фильме «Дело Горгоновой», снятом в 1977 году режиссером Янушем Маевским, на заднем плане всё время мелькала высокая фигура садовника, заставляя зрителей подозревать именно его. Роль Маргариты играла красавица Эва Дальковска, сделавшая ставку на выразительное молчание Горгоновой. Казалось, что мрачная женщина в начале фильма и затравленная толпой арестантка – два разных человека. Маевский не намеревался предлагать зрителю готовые решения, и едва ли мы когда-нибудь узнаем, какими эти люди были на самом деле.
25 ноября 1977 года на премьере фильма в Варшаве ведущий сказал, что героиня фильма еще жива и если кто-то увидит в толпе старую даму, то она может оказаться той самой Маргаритой Горгоновой.