1935 год. Германо-Французская граница, город Страсбург. В вагоне скорого поезда Берлин-Париж молоденький французский жандарм внимательно рассматривает паспорт симпатичной иностранки.
— Мадам, — спрашивает он, — вы американка?
— Ну вы же видите мой паспорт.
— Тогда скажите мне, пожалуйста, в каком штате находится город Чикаго?
— В штате Иллинойс, — немного удивленно отвечает дама.
— Почему же в таком случае в паспорте написано «Чикаго, штат Индиана»?
Дама реагирует довольно быстро.
— Ах да, это другой Чикаго, я родилась в маленьком городке Чикаго, в штате Индиана.
— Но вы в таможенной декларации уже указали: «место рождения Чикаго, штат Иллинойс»
Женщина смущенно молчит. Черт бы побрал этого юного отличника, знатока географии. Она с ужасом представляет, что сейчас произойдет: жандарм положит ее паспорт к себе в карман и предложит ей пройти в комендатуру. А там ее допросят, затем обыщут. И на дне сумки найдут микрофильмы и другие материалы из почты резидентуры. А впереди – арест, следствие, суд, тюрьма. Но все это еще полбеды. Главное, это страшный провал. Провал ее резидентуры, ее друзей, ее страны. Международный скандал, аресты. И виновата во всем она – не проверила полученный ею «сапог» (так на сленге довоенных советских разведчиков назывались фальшивые паспорта). Какой-то чудак в «сапожной мастерской», тоже, черт бы его побрал, ошибся, а она не проверила. И теперь до последних дней будет испытывать чувство вины за судьбы товарищей, лишившихся свободы, а может быть и жизни по ее вине. Мелькнула спасительная мысль – она будет молчать, несмотря ни на что, ни на угрозы, ни на побои, ни на пытки и никого не выдаст. Но они все равно все распутают, а они это умеют... Все эти мысли промелькнули в голове в те мгновения, пока жандарм еще раз перелистал и аккуратно закрыл роковой паспорт.
— Вот что, мадам, — миролюбиво сказал он. – Берите ваш паспорт и верните его тем, кто его вам продал. Можете сказать им, что... Ну, в общем, что хотите. Не забудьте деньги назад потребовать.
Это было похоже на сказку. Изумлению Китти не было предела. Она растерянно посмотрела на доброго жандарма и, пробормотав «спасибо, месье», взяла паспорт и, едва сдерживая себя, не спеша направилась к выходу, чувствуя на себе его взгляд и ожидая слов: «Впрочем, постойте, мадам...»
Любой разведчик в такой ситуации обязан был отказаться от попытки пересечения границы и вернуться туда, откуда он начал свой путь, в данном случае – в Берлин. Но не такова была Китти Харрис. Она имела задание доставить почту в Париж и в определенный день и час, в определенном месте, передать ее определенному человеку, и она не могла не выполнить его. Безрассудство? Да. Нарушение правил конспирации? Да. Но...
Выйдя из вагона, Китти оглянулась. За ней никто не следовал и вообще перрон был пуст. Она зашла в здание вокзала, там в туалет и произвела несложную маскировку. Шляпку и жакет сняла и положила в саквояж, надела косынку и налегке, в одной блузке, благо погода позволяла, вышла на площадь, к стоянке международных автобусов.
По тому же паспорту она на автобусе пересекла границу! На ее счастье, жандарм там не был таким дотошным знатоком географии, как тот, молодой добрый парень. Почему тот не арестовал ее, а вернул паспорт и отпустил? За кого принял ее? За авантюристку, проститутку, а может быть, за женщину, пытающуюся бежать из фашистской Германии? Для нее и для ее руководительницы Елизаветы Зарубиной, которой она, вернувшись, доложила о происшествии, это навсегда осталось загадкой.
Автобус через четыре часа доставил Китти в Париж. Она встретилась с нужным человеком, передала почту и по тому же паспорту через Люксембург вернулась в Берлин. Там у нее были собственные «сапоги...»
...Даже самая ценная и достоверная информация окажется бесполезной, если она не будет своевременно передана в Центр. Этот бесспорный факт еще раз получил подтверждение в начале 30-х годов, когда в Москве были приняты решения об улучшении работы нелегальной разведки, в том числе путем активизации использования связников.
Одним из таких связников стала Китти Харрис. Родилась в Лондоне в семье выходцев из России; когда ей было восемь лет, переехали в Канаду. Отец-сапожник не мог содержать большую семью. Не закончив даже начальной школы в тринадцать лет Китти пошла работать на табачную фабрику. Боевая, смелая, бойкая на язык, черноглазая, она была настоящей «фабричной девчонкой» и напоминала друзьям героиню оперы «Кармен», тоже работницу табачной фабрики. Они дали ей кличку «Джипси» — «Цыганочка», не подозревая, что годы спустя эта кличка станет ее боевым псевдонимом и навсегда сохранится в анналах советской разведки.
Китти взрослела и с годами начинала понимать несправедливость устройства существующего вокруг нее мира. Первые протесты были неосознанными, вроде полудетского битья стекол в доме фабриканта. Но когда из далекой России пришли вести о революции, о том, что там рабочие взяли в свои руки власть, заводы и фабрики, она вслед за своими товарищами вступила в революционное движение. Уже в те годы все, связанное с советской Россией, стало для нее идеалом, и поэтому не случайным был ее приход впоследствии в советскую разведку.
Живя в Канаде, а затем переехав в США, Китти Харрис активно участвовала в профсоюзной, а став членом компартии – и в партийной работе. В 1928—1929 годах по заданию Коминтерна со своим мужем, американским коммунистом Эрлом Браудером, секретарем ЦК партии, находилась в Шанхае в качестве связной профсоюзного центра.
Профсоюзное движение в странах юго-восточной Азии только зарождалось, и колониальные власти всячески преследовали активистов, вплоть до физической расправы с ними. Китти не раз подвергала опасности свою жизнь, перевозя документы, деньги для поддержки молодых местных профсоюзов и партийную литературу в города Тихоокеанского бассейна. Здесь, встречаясь с подпольщиками, получила первые навыки нелегальной деятельности. В Батавии товарищ Джхара, которому она передала документы, был избит до смерти. К счастью, он успел передать документы в надежные руки. Об этом Китти узнала, уже вернувшись в Шанхай. Она разрыдалась, считая себя виноватой. Наверное, она недосмотрела, упустила слежку. «Не переживай, могут быть совсем другие причины», — успокаивал ее Эрл.
Следующая поездка была в Гонконг. Китти особенно добросовестно проверялась. Никого. Все было спокойно. В домике на берегу канала ее ожидали двое: китаец Ли и машинист крана англичанин Гарольд из полулегального профсоюза портовых грузчиков. Когда встреча уже заканчивалась, в дверь раздался громкий стук: «Откройте! Полиция!» Гарольд вскочил, сунул документы в руку Ли и скомандовал: «Бегите! Прячь ее, Ли! Я их задержу».
Схватив Китти за руку, Ли шмыгнул в заднюю дверь домика, выходящую на канал. Китти ничего не видела в темноте, но Ли крепко держал ее и тащил по каким-то тропинкам, проулкам, через заборы. Сзади слышались крики «Стой!», выстрелы. Потом Ли перенес ее в джонку, стоявшую у берега, где его ожидал товарищ. Они шестом оттолкнулись от берега и затерялись среди множества суденышек. А на берегу бегали полицейские и кричали, стреляли. Две пули просвистели возле Китти. «А что с Гарольдом!» — спросила она. «Я думаю, ничего страшного, — ответил Ли. – Сопротивления он не оказывал, уличающих документов и оружия у него нет. Если бы был китаец, могли бы и прибить, а европейца не посмеют. Так что за него не беспокойся». Так впоследствии и оказалось.
В скромном китайском домике Китти отсиживалась двое суток. Потом ее отвезли в порт и спрятали в трюме грузового парохода, возвращавшегося в Шанхай.
В Маниле готовился ее захват с поличным. Но товарищам удалось раскрыть предателя, и он был казнен.
В 1929 году Китти вернулась в Нью-Йорк. Там стала активисткой движения в защиту негров, участвовала в конгрессах, требующих для них свободы и равноправия, рисовала и распространяла антирасистские листовки. Ее семейная жизнь постепенно гасла, и они расстались с мужем друзьями, тем более что у него уже появилась другая семья.
В 1931 году Китти была привлечена к разведывательной работе. Кем? Казалось бы, простой вопрос. Достаточно заглянуть в личное дело разведчика, и там обязательно будет на него ответ. Но когда, работая в архиве, автор стал искать его, то натолкнулся на справку, в которой черным по белому сказано: «Кем и когда завербована – неизвестно». Подписана она не кем иным, как ныне знаменитым разведчиком П. А. Судоплатовым в ноябре 1938 года.
При внимательном изучении дела удалось натолкнуться на документ, в котором лаконично говорилось: «Завербована Террас Харри в 1931 году».
Изучив четыре тома «Дела», автор обнаружил еще одну справку: «Завербована Террас Харри в 1931 году. Личность последнего не установлена. По оперативным учетам не проходит».
Значит, все-таки кто-то взял на себя труд сделать хотя бы элементарную проверку и – «не проходит»!
Ну хорошо, сейчас прошло около семидесяти лет с той поры. Но в те времена, когда завели «Дело», все происходило совсем недавно. Жили и работали многие участники этих событий. Жила и трудилась сама Китти Харрис, и ее можно было спросить об этом человеке. Наконец, не исключено, что где-то рядом находился Террас Харри. Требовалось приложить не так много труда, чтобы установить его.
Зная, с какой тщательностью и скрупулезностью ведутся дела и как добросовестно фиксируется все, что касается биографий проходящих по ним лиц, особенно связанное с их вербовкой, автор вдруг поймал себя на мысли: а может быть, никто в этом и не нуждался? Может быть, отсутствие в «Деле» подлинного имени вербовщика было кому-то на руку, избавляло от дополнительных хлопот? Стала складываться такая картина: в тридцатые годы он, как и многие другие, мог быть объявлен «врагом народа», шпионом какой-нибудь разведки и репрессирован. И тогда, как это было заведено, ставилась бы под сомнение и вербовка Китти, и вся ее работа, и все те лица, с которыми она была связана.
Придя к такому выводу, автор стал искать именно в этом направлении.
Внимательно – именно с этих позиций – автор стал просматривать дела, к которым удалось найти доступ. Одно. Второе. Третье. Нет, никаких намеков. Ничего похожего.
И вдруг в одной из папок попадается псевдоним «Тарас». Какое-то сходство с «Террасом» есть, но очень отдаленное. Что за документ? Смета расхода резидентуры за 1932 год. В ней упоминается «Тарас», который приобрел связников.
Значит, этот «Тарас» занимался связниками. Хорошо. Читаем смету дальше. В ней в одной статье с «Тарасом» упоминается «Джин» и «Джипси». Тепло: ведь это псевдоним нашей Китти. Еще один документ «Центр. Артему. Срочно пришлите биографии "Джин" и "Джипси". Одновременно сообщите, кем были приобретены и направлены для работы».
Так ведь «Джипси» — это наша героиня. А «Джин» — кто это? Ищем дальше. Находим: «Джин» — она же — «Анна». Надо искать дело «Анны». Есть!
Читаем справку. Оказывается, «Анна» — это Маргарет Браудер. Это она, сестра Эрла Браудера, подруга Китти, завербована в июне 1931 года Тарасом, то есть практически одновременно с Китти.
Продолжаем смотреть дело «Джин» — «Анны». И вдруг находим справку о том, что Тарас, завербовавший «Джин», это Эйнгорн, который арестован НКВД как участник заговора и иностранный шпион и по приговору Военной коллегии Верховного суда расстрелян. В этой же справке упоминается «Джипси», как знающая «Джин».
Все стало ясным. Все догадки подтвердились. Террас Харри – это Тарас, он же Эйнгорн, который оказался не просто агентом-вербовщиком, а незаурядным советским разведчиком, которому посвящена статья в «Очерках истории Российской внешней разведки».
Остается добавить, что, как и другие невинно обвиненные лица, Эйнгорн полностью реабилитирован.
Таков был «таинственный незнакомец», завербовавший Китти Харрис. Хотя вначале речь шла о работе на Коминтерн, но очень скоро Китти поняла, что служит разведке Советского Союза. Это не испугало ее, а, наоборот, вдохновило. Ведь она теперь напрямую помогала первой в мире стране социализма! Что могло быть прекраснее?
Местом ее назначения стала Германия. Обстановка в те годы там была непростой, страна полным ходом шла к фашизму. В этих сложных условиях Китти Харрис десятки раз пересекала границы сопредельных государств, перевозя ценную информацию и документы, от которых зачастую зависели свобода и даже жизнь многих людей. Иногда попадала в сложные положения, но каждый раз выходила из них с честью.
В Праге после встречи с агентом Ж/91 Китти с «почтой» на руках заметила за собой плотное наружное наблюдение. Проверялась пешком, на трамвае – сотрудники наружки не отставали. В поисках говорящего по-немецки лавочника зашла в несколько маленьких магазинчиков, где не умели или не хотели говорить по-немецки. На третий раз повезло.
— Меня преследует какой-то мужчина. Я порядочная женщина. Меня ждут муж и дети, а этот тип...
— Фрау, вы попали ко мне очень удачно. У меня есть выход на соседнюю улицу. Вот в эту дверь, пожалуйста. А если этот негодяй заглянет сюда, я с ним поговорю по-мужски.
Мясник, по-видимому, сдержал свое слово, так как Китти удалось уйти незамеченной.
Помимо Франции и Чехословакии ей пришлось выезжать в Данию и Швецию, где она встречалась с ценными агентами. Одним из них был Антон Вольвебер – ветеран германского революционного движения, бывший моряк-подводник, один из руководителей кильского восстания немецких моряков в ноябре 1918 года. После прихода Гитлера к власти Вольвебер был вынужден выехать в Скандинавию. Ему удалось создать агентурную сеть в странах бассейна Балтийского моря на случай войны с фашистской Германией. Эта сеть успешно действовала в годы Великой Отечественной войны: потопила несколько немецких кораблей, заложив в них мины замедленного действия с часовым механизмом.
Не только обязанности связника выполняла Китти в Германии. Она работала с таким источником информации по линии научно-технической разведки, как «Наследство», сотрудник фирмы «Бамаг». Простое перечисление полученных от него на первом этапе работы материалов свидетельствует об их значимости: проекты заводских установок по производству кали-аммониевой селитры, лауна-селитры, гидрогенизации жиров, абсорбционной установки.
Более того, после того как «Наследство» по неизвестным причинам перестал выходить на встречи (как оказалось, он, работая за деньги, сумел купить себе загородный дом и посчитал, что в дальнейших связях с нами не нуждается), Китти сумела разыскать его и через жену, имевшую на супруга большое влияние, приобщить к работе. В этот, второй, период сотрудничества Китти получила от него материалы по электролизу водорода, сжиганию аммиака в кислороде, чертежи новой абсорбционной установки завода «Бамаг» и (на радость садоводов и огородников) материал по получению нитрофоски. Позже он передал рабочие чертежи генератора по получению бензина из газов, добываемых при помощи синтеза угля. Уже перед самой войной «Наследство» дал сведения о германских пороховых заводах. Они были переданы в Генштаб Красной Армии и получили высокую оценку: «Информация является ценной и поступает впервые».
Всего за время сотрудничества «Наследство» заработал 35000 марок. Польза же, принесенная им, составила многие миллионы.
Китти хорошо вжилась в немецкую жизнь и даже завела «приятелей» среди нацистов. Однажды один из них затащил ее на невиданное зрелище: огромная толпа бесновалась вокруг бушующего пламени, в огне которого горели тысячи книг. А рядом на какой-то бочке стоял сам доктор Геббельс, произносивший в буквальном смысле зажигательную речь.
— Этот огонь, — вещал он, — призван осветить не только окончательный закат старой эры. Он высвечивает и наступление эры новой.
Потом, увидев в толпе Китти, указал на нее и воскликнул:
— Вот мать немецкого ребенка, которая расскажет ему об этом огне, и пусть он гордится тем, что она в эту славную ночь была здесь, среди вас, мои дорогие товарищи!
Стоявшие рядом с любопытством и завистью оглядывались на Китти.
Китти несколько раз приезжала на учебу в Москву, где изучала особенности работы в нелегальных условиях, а также под руководством Уильяма Генриховича Фишера (впоследствии ставшего известным под именем Рудольф Иванович Абель) прошла курс подготовки по радио- и фотоделу.
Овладение радиотехникой, особенно теорией, давалось Кипи, имевшей небольшое образование, с большим трудом. Она, свободно говорившая на четырех языках, едва могла выполнять математические расчеты.
После учебы она получила направление в нелегальную парижскую резидентуру, где некоторое время одновременно с известным разведчиком Дмитрием Быстролетовым работала под руководством Теодора Малли. Затем, в связи с переводом Малли в Лондон, Китти Харрис тоже переезжает туда.
Здесь наступает «звездный час», ее разведывательной деятельности. Непосредственным руководителем ее работы в Лондоне стал замечательный разведчик Арнольд Дейч. Вначале Китти выступала в роли содержательницы конспиративной квартиры, на которой организовывала встречи Дейча с его агентами из знаменитой кембриджской «пятерки» — Кимом Филби, Дональдом Маклейном, Гаем Бёрджессом, Энтони Блантом, Джоном Кэрнкроссом и другими, в необходимых случаях выступая в качестве связной и участвуя в проверочных мероприятиях. Именно она наблюдала за первой встречей Бёрджесса с офицером английской спецслужбы Футманом и подтвердила правдивость отчета Бёрджесса об этой встрече, что дало возможность активизировать работу с ним и потом продвинуть его на работу в спецслужбу.
О Филби и его сподвижниках в своем отчете Дейч писал: «Все они пришли к нам по окончании университетов в Оксфорде и Кембридже Они разделяли коммунистические убеждения. Это произошло под влиянием революционного движения, которое за последующие годы захватило некоторые слои английской интеллигенции, и в особенности две крепости английской интеллектуальной жизни — Кембридж и Оксфорд ... Восемьдесят процентов высших государственных постов заполняется в Англии выходцами из этих университетов. Диплом такого университета открывает двери в высшие сферы государственной и политической жизни страны». Остается добавить, что ни один из этих людей не получал от советской разведки ни малейшей платы за свою работу и ни один из них не стал предателем. А также, что только имена нескольких выпускников Кембриджа по ряду причин стали известными. Имена же «оксфордцев» до сих пор хранятся в тайне...
Тем временем от Маклейна, который уже стал сотрудником МИД Великобритании, поступало такое количество материалов, что ни Малли, ни Дейч не справлялись с этим потоком, и работу с ним было решено выделить в отдельную линию. Малли предполагал использовать на ней Дмитрия Быстролетова, но в связи с его арестом работа с Дональдом Маклейном была поручена Китти Харрис.
В начале 1938 года она сняла квартиру в одном из престижных районов Лондона, где появление Дональда у одинокой дамы не вызывало бы, даже будучи замеченным, никаких подозрений ни у соседей, ни у местных спецслужб, вздумай они вести за ним слежку. Работа строилась несложно: Дональд являлся на квартиру Китти с документами английского МИДа, Китти фотографировала их и на другой день передавала пленку резиденту, которым к этому времени стал опытный разведчик Графпен.
Надо также отметить, что Маклейну не всегда удавалось вынести представляющие интерес документы. В этом случае срабатывали поистине фотографическая память Дональда и великолепная память Китти. Она почти дословно запоминала и передавала резиденту информацию, полученную от Маклейна.
Играя роль «влюбленных», Дональд и Китти слишком вошли в нее, и вскоре оперативная легенда стала романтической былью. Их чувства были красивыми и освященными общей высокой целью – бескорыстному служению советской разведке.
Китти прожила непростую жизнь, но Дональд был по-настоящему ее первой и последней любовью. 25 мая 1938 года они отметили свой общий день рождения и Китти получила от Дональда скромный подарок – кулон на золотой цепочке с надписью «К.Х. от Д.М. 25.V.38», с которым никогда не расставалась, хотя это и противоречило правилам конспирации. Она ведь жила под другими именами и ей пришлось придумать какую-то красивую легенду, чтобы в случае провала объяснить, где и каким путем она приобрела этот чужой кулон.
Вообще-то с конспирацией у Китти были проблемы. Однажды в минуты любви она призналась Дональду, что ее псевдоним «Норма», а его «Лирик». Этого делать не полагалось, к тому же Дональд одно из своих писем в Центр так и подписал «Лирик». Там возмутились, и Китти здорово попало. Но, поскольку Маклейн считался «самым ценным источником резидентуры», дело замяли. Ограничились тем, что заменили псевдонимы с июня 1938 года «Норма» стала «Адой», а «Лирик» — «Стюартом».
Дональд оказался неистовым любовником. Теперь все их деловые встречи начинались и заканчивались близостью. Иногда он требовал этого даже во время работы.
Из письма Центра: «...Материал по двум почтам "Лирика" получается снятым наполовину. В чем дело? Чем "Норма" объясняет эти прорывы? Кроме того, много страниц последней почты не в фокусе: аппарат двигался во время съемки. Если это небрежность, укажите "Норме" на недопустимость и обесценение материала такой съемкой. Если это нервность, успокойте ее, вселите уверенность в нее самое...»
Конечно, когда об их интимной связи стало известно высокому руководству, это вызвало определенную реакцию, однако не столь сильную, как можно было ожидать. Китти не только не была отстранена от работы с Дональдом, но и при переводе его во Францию была направлена туда же, что соответствовало интересам как разведки, так и обоих действующих лиц этой истории.
Разведывательные возможности Дональда в Париже, где он трудился в качестве второго секретаря посольства, были, конечно, меньше, чем у чиновника центрального аппарата МИДа. К тому же много времени и сил отнимали многочисленные вечера, приемы, обеды, на которых ему приходилось присутствовать. В Париже произошел и случай, до предела взвинтивший нервы и Дональда, и Китти, и работников резидентуры. Вследствие ошибки одного из ее сотрудников связь с ними была потеряна, причем произошло это сразу после подписания советско-германского пакта о ненападении и начала Второй мировой войны в конце августа – начале сентября 1939 года. В эти дни некоторые из связей, и даже агентов, обвиняя Советский Союз в развязывании войны, отказы вались от встреч с советскими сотрудниками, и в резидентуре полагали, что так же поступили Дональд и Китти.
Однако все скоро разъяснилось. Оказавшись вне связи и переживая это, Китти вынуждена была сама явиться в посольство, где ей удалось встретить одного из работников, которого она знала. Да и Маклейн дважды посещал консульство СССР, правда безрезультатно. При встрече с резидентом Китти подтвердила, что и она и Маклейн полностью поддерживают политику советского правительства.
Но вскоре Китти ожидал серьезный удар. Дональд Маклейн встретил женщину, американку Мелинду Марлинг, которую полюбил. Китти по его поведению стала догадываться, что у него кто-то есть и, посетив его квартиру, где обнаружила предметы дамского туалета, окончательно убедилась в этом. У нее хватило мужества продолжить оперативную работу с Маклейном, переведя отношения в чисто товарищеские. 10 июня 1940 года Дональд Маклейн и Мелинда Марлинг официально оформили свой брак, а через два дня немецкие войска вступили в Париж. Дональд и Китти расстались навсегда.
К этому времени материалы, переданные Маклейном, в том числе и через Китти Харрис, заняли в архиве сорок пять коробок, каждая из которых содержала триста страниц документации!
После оккупации Парижа Китти не могла оставаться там. С помощью работников резидентуры ей удалось пробраться на неоккупированную территорию Франции, где она скрывалась сначала в Бордо, а затем в маленьком городке у своей бывшей служанки. Там резидент Лев Петрович Василевский разыскал ее и под видом жены сотрудника посольства перевез в Париж, где поместил в изолированной от посторонних комнате посольства. Несколько дней спустя Китти, опять в качестве жены советского дипломата, выехала в Москву. Об этом путешествии через фашистскую Германию впоследствии вспоминал в своей книге «Люди, годы, жизнь» ехавший вместе с нею писатель Илья Эренбург.
В первый же день после начала Великой Отечественной войны Китти Харрис, находившаяся в то время в резерве, потребовала немедленного привлечения ее к активной работе: «Я могу идти радисткой на фронт. Я, будучи швеей, могу шить гимнастерки солдатам, наконец, имея большой опыт нелегальной работы, не боюсь идти в тыл врага».
В ноябре 1941 года на танкере «Донбасс» (печальное совпадение: ровно год спустя на этом танкере, направляясь на нелегальную работу в Америку, погибнет Арнольд Дейч) Китти отбыла из Владивостока в Сан-Франциско, куда судно прибыло 6 декабря 1941 года, накануне нападения японцев на Перл-Харбор.
Местом назначения Китти была Мексика, а путь туда в те времена был один – через США. Это явил ось довольно смелым решением. Дело в том, что имя Китти Харрис и ее личность как агента советской разведки были к тому времени хорошо известны в Америке, что явилось следствием двойного предательства. Первым ее предал бывший член руководства компартии США Гитлоу, который, давая показания на заседании американской комиссии под председательством Дайса, созданной для расследования «политической активности, направленной против Америки», в сентябре 1939 года заявил:
«...Китти Харрис, жена Браудера, получила десять тысяч долларов для Пантихоокеанского союзного секретариата и выехала с ними в Китай.
По-моему, Китти Харрис в настоящее время – агент ОГПУ в других странах, а Маргарет Браудер, сестра Браудера, является членом военно-разведывательного отдела СССР.
...Насколько я понял, Браудер во время допроса утверждал, что никого не знал по имени Китти Харрис...
...Харрис была его женой.
... До меня дошла некоторая информация, что Китти Харрис было навязано принять участие в работе ОГПУ вне США, и в настоящее время она является агентом ОГПУ в Европе или Азии или в тех местах, куда она была послана».
Второе предательство последовало месяц спустя, в октябре 1939 года. Изменник Вальтер Кривицкий, бывший сотрудник ИНО, в своей книге «Я был агентом Сталина», вышедшей в США, писал (речь идет о 1937 годе):
«Одной из оперативных работников, рекомендованных мне завкадрами, была американка по имени Китти Харрис, ранее Катрин Харрисон. Ее представили мне как бывшую жену Эрла Браудера, лидера компартии США, и, следовательно, исключительно надежную. В то время мне была необходима женщина-агент для работы в Швейцарии. Особенно хорошо было то, что у нее был американский паспорт. Когда Китти Харрис пришла ко мне, подав свои документы в запечатанном конверте, оказалось, что она тоже жила в гостинице "Савой". Ей было около сорока лет, темноволосая, с хорошей внешностью, она была связана с нашей разведслужбой на протяжении нескольких лет. Китти Харрис хорошо отзывалась о Браудере и в особенности о его сестре, которая была у нас на службе в Центральной Европе.
Я одобрил назначение мисс Харрис на загранпост, и она уехала 29 апреля».
Всего за время работы Китти Харрис пришлось сменить семнадцать фамилий и псевдонимов. Это было вызвано причинами и объективными – необходимость многократного пересечения границ, и субъективными факты предательства или необоснованного обвинения оперработников в предательстве, а также ошибкой со стороны самой Китти, раскрывшей в минуту откровенности Маклейну его и свой псевдоним.
На этот раз Китти прибыла в США нелегально и под чужим именем. Конечно, в какой-то степени это прикрывало ее, но ведь не исключалась опасность случайной встречи со знакомыми или неосторожный шаг со стороны самой Китти, мечтавшей о свидании с сестрами, с которыми не виделась много лет. И все же и руководство и Китти пошли на этот риск. Может быть, учитывалось то обстоятельство, что в этот период основные силы американской контрразведки были брошены на борьбу с японским и немецким шпионажем. Но в любом случае можно только восхищаться смелостью этой женщины, уже дважды преданой, но не побоявшейся идти навстречу опасности. В этом сказался ее характер – рисковый и отчаянный, желание во что бы то ни стало быть полезной.
Так или иначе, сначала резидент в Сан-Франциско Харон, а затем и главный резидент в США Василий Михайлович Зарубин и его жена и помощница Лиза, старые знакомые Китти, сочли возможным задержать ее в этой стране на целый год, используя как связника для выполнения отдельных поручений.
По заданию Харона Китти участвовала в мероприятиях по восстановлению связи с двумя выведенными в США агентами, имевшими контакты в окружении интересующих разведку ученых, занятых атомными проблемами.
По заданию Зарубина Китти выходила на связь с «Голосом», агентом, располагавшим обширными разведывательными возможностями.
К сожалению, не удалось найти документальных данных о других мероприятиях в США в 1942 году, в которых Китги принимала участие.
Зимой 1942—1943 года Китги Харрис прибыла в Мехико, где резидентом в то время был Лев Василевский, тот, который в 1940 году вывозил ее из Парижа в Бордо, а затем привез обратно и отправил в Москву. Их связывала не только совместная прошлая работа во Франции, но и тот факт, что во время гражданской войны в Испании ее родной брат сражался против фашизма в одной из частей республиканской армии вместе с Василевским, и они знали друг друга.
Прибыв в Мексику, Китти занялась хорошо знакомой ей работой связника. Помимо этого, через агентов, с которыми она поддерживала связь, ей удалось организовать получение подлинных документов и легендирование нескольких прибывших в Мексику нелегалов. За годы войны она выполнила и ряд других оперативных поручений резидента.
Василевский, опытный разведчик, в Мехико выполнял не только обычные резидентские функции. Он был одним из руководителей намечавшегося мероприятия по освобождению «Раймонда» — Рамона Меркадера, отбывавшего в мексиканской тюрьме двадцатилетний срок за убийство Льва Троцкого.
Одновременно он поддерживал связи с американской агентурой, имевшей выходы на ученых-атомщиков.
Видимо, большая занятость и заставила Василевского возложить на Китти несвойственные ей обязанности.
Ей было поручено поддержание связи с видным общественным и политическим деятелем «Штурманом» и получение от него политической информации. Он не был агентом внешней разведки, скорее, являлся человеком, симпатизировавшим нашей стране и готовым ради этого оказать ей посильную помощь, особенно в годы войны с фашизмом. Это был высокообразованный и занимавший солидное положение человек. Ни по своему образованию, ни по общественному положению Китти не являлась ровней ему, и это сразу поставило ее в ложное положение. Зачастую он не столько давал информацию, сколько стремился получить ее от Китти — новости о положении в нашей стране, важнейших решениях партии и правительства, развитии событий на фронтах Отечественной войны, резонно мотивируя это тем, что как крупный деятель он должен знать больше, чем об этом сообщается в буржуазной прессе. К тому же он установил хорошие личные отношения с советским послом в Мексике Уманским и делился с ним всем, что считал нужным. Лишь после трагической гибели Уманского в авиационной катастрофе «Штурман» стал относиться к Китти теплее, и порой от него стала поступать интересная информация.
Работа Китти в Мексике продолжалась еще год после окончания Великой Отечественной войны.
Состояние здоровья, травмируемого нервными стрессами и климатическими условиями – пребыванием в высокогорной местности (2400 м над уровнем моря), вынудило принять решение об ее отзыве в Москву, куда она и возвратилась 12 июля 1946 года.
Хотя к этому времени Китти уже девять лет – с декабря 1937 года — являлась гражданкой Советского Союза, документы об этом где-то затерялись, и ей пришлось вторично подавать заявление в Президиум Верховного Совета СССР о приеме в советское гражданство. Вновь советской гражданкой она стала только в июне 1947 года.
Тем временем вышел приказ министра внутренних дел о выселении из Москвы иностранцев, и хотя практически он не выполнялся, и в Москве продолжало жить, работать и учиться множество иностранных граждан, Китти, формально подпав под действие этого приказа, была отправлена и Москвы в Ригу, где прожила несколько лет. К сожалению, слабое знание русского (только на бытовом уровне) и полное незнание латышского языков не позволили ей закрепиться на преподавательской работе (семинары по разговорному английскому). Возможно, что причиной здесь было и то, что она не нашла общего языка с коллегами, соседями и знакомыми. Некоторые «квасные патриоты» считали ее «нежелательной иностранкой», другие, особенно из числа националистов, чересчур просоветски настроенной.
Действительно, попав после многих лет бурной, полной опасностей жизни в тихое мещанское окружение, Китти с трудом привыкала к новому образу существования, в спорах яростно защищала социалистический строй, политику партии. Томимая бездействием, обращалась к руководству с просьбой вновь направить ее на активную работу или же разрешить вернуться к семье, по которой тосковала.
Видимо, ее активность пришлась не по душе местному руководству, и в конце 1951 года она была арестована. К сожалению, руководство разведки, которое к этому времени несколько раз сменилось, не выступило в ее защиту. Никаких традиционных обвинений ни в шпионаже, ни в измене родине ей предъявить не смогли, и она около двух лет содержалась сначала в тюрьме, а затем в тюремной больнице как «социально опасный элемент» по ст. 7—35 УК РСФСР.
В 1953 году эта статья была отменена. Но и тут освобождение последовало не сразу – лишь после прямого указания на ее счет со стороны Г.М. Маленкова и Н.С Хрущева в письме министра внутренних дел Круглова в их адрес.
С 1954 года Китти Харрис жила в Горьком, где ей были предоставлены интересная работа, хорошие пенсия и квартирные условия, ежегодные путевки в санатории и дома отдыха. К сожалению, ей было трудно приобретать новых друзей. Единственным другом на всю оставшуюся жизнь стала для нее Елизавета Васильевна Зарубина.
Полный приключений, богатый впечатлениями жизненный путь Китти Харрис завершился в 1966 году. Ей довелось работать со многими выдающимися представителями советской разведки, сделать свой скромный вклад в ее успехи, и до последнего часа она пронесла любовь и преданность стране, которой отдала сердце еще в двадцатилетнем возрасте.
Во время торжественных похорон Китти Харрис у ее гроба стоял почетный караул, а на венке было начертано: «Славному патриоту Родины от товарищей по работе».
Она не сделала никаких сбережений за свою жизнь, после нее осталось лишь два шкафа с книгами и кулон на золотой цепочке с надписью «К.Х. от Д.М. 25.V.38». И еще дневники Китти с 1954 по 1966 год. В сухом заключении оперуполномоченного сказано: «Учитывая, что дневники «Ады» не содержат секретной информации в плане выполняемых ею заданий по нашей линии и не представляют какой-либо исторической ценности, считал бы целесообразным их уничтожить. Оперуполномоченный лейтенант Климов».
А жаль!