Леонтина Коэн – атомные секреты в надежных руках полиции

Леонтина Коэн, пожалуй, единственная героиня этой книги, которая знала и любила лишь одного мужчину и пронесла любовь к нему через всю жизнь – через свободу, через подполье, через тюрьму и вновь через свободу, до последнего дня.

Однако нельзя утверждать, что она в разведывательной работе не использовала своей привлекательности и других женских качеств. Один такой эпизод сыграл свою роль не только в успехе одной разведывательной операции, но, в случае провала разведчицы, мог повлиять на развитие мировых событий. Но об этом позже.

Чтобы сразу понять значение супругов Коэн – Морриса и Леонтины, может быть следует ознакомиться с заявлением бывшего заместителя директора ЦРУ Раймонда Клейна: «американская разведка не располагала какими-либо данными о супругах Коэн. Я слышал о них в 50-х годах, но не знал, что они работали в области атомного шпионажа. Фактически у нас, в Америке, до сих пор остается неясным, что на самом деле им удалось совершить. Только гораздо позднее мы поняли, что роль, которую сыграли Коэны, была очень значительна. Но мы об этом, увы, не подозревали долгие годы…»

К свидетельству Клейна надо добавить, что американская эпопея – лишь часть той разведывательной работы, которую вела супружеская пара Коэнов.

11 января 1913 года в семье эмигранта из Польши Пэтке, в городке Адамс, штата Массачусетс, родилась дочка, которую нарекли Леонтиной в честь бабушки и дали второе имя Тереза, в честь любимой польской святой. Конечно, Леонтиной девочку никто не называл – слишком длинно, и за ней закрепилось лишь имя Лона.

Многие не без основания считают Массачусетс одним из красивейших штатов Америки. Особенно хорош он осенью, когда клены в долинах, на холмах, вдоль дорог являют собой незабываемую игру красок, в которых преобладают красный, багряный, ярко желтый цвета. Эта красота на всю жизнь сохранилась в памяти Лоны. Тоска по этим кленам, по кленовому соку, который мама подавала к блинчикам, никогда не оставляла ее.

Впрочем, любоваться красотой ей было некогда. Семья Пэтке была бедной. В 12 лет Лона уже нянчила соседских детей, а с 13 лет, бросив школу, пошла в домработницы, в официантки, потом стала продавщицей в магазине одежды.

Поляки и Польша в Соединенных Штатах многие годы были, а иногда остаются и сейчас, объектами издевательских шуток и злых анекдотов. В 1920-х годах в США, да и в некоторых других странах, как точно заметил Маяковский, при взгляде на польский паспорт многие «выпучивали глаза в тупой полицейской слоновости: откуда, мол, это и что это за географические новости». Русские белогвардейцы и эмигранты, пародируя польский гимн, пели: «еще Польша не сгинела, поки мы жиемо, еще водка не скиснела, поки мы пиемо». Уже в 1970-х годах, стоило одному из претендентов на президентский пост только намекнуть, что его конкурент по национальности поляк, как рейтинг последнего упал настолько, что ему не оставалось ничего другого, как выйти из президентской гонки.

Когда при Лоне рассказывали анекдоты, в которых поляк всегда непонятливый, тупой, остающийся в дураках, или дразнили ее бессмысленной скороговоркой, заученной от взрослых: «пшепшашем попепшить вепша» (искаженное польское. «попросим поперчить поросенка»), она злилась, выходила из себя, лезла в драку.

Тут она сталкивалась с детскими примитивными формами расизма, хотя и не всегда безобидными. В полной же мере в те годы он проявлялся по отношению к неграм. Вообще-то коренные жители штата Массачусетс, одного из штатов Новой Англии, уважали только себя. «ВАСП» — «белый, англо-саксонский протестант» считался эталоном настоящего американца. А католики, иудеи, итальянцы, поляки, евреи, а тем более темнокожие были отнесены к людям второго, а то и третьего сорта.

В 1927 году семья Пэтке переехала на жительство в Нью-Йорк. Здесь обстановка была совсем другой. Прекрасный и ужасный, полный противоречий и контрастов, многонациональный город захватил и увлек Леонтину. Здесь она впервые узнала, что есть не только белые расисты, ценившие только себя, но и интернационалисты, для которых все люди были равны, независимо от цвета кожи, национальности и вероисповедания. Здесь она услышала и о стране, где все люди равны, — о Советской России. Здесь начал формироваться и окончательно складываться характер Леонтины. Нам нет необходимости описывать его. Лучше всего это сделает ее будущий руководитель, нелегал Конан Молодый, он же Бен, он же Лонсдейл, много лет спустя, в 1958 году. Вот что он писал в служебной характеристике «Дачников» — Питера и Елены Крогеров:

«Хелен Джойс Крогер является полной противоположностью Питеру, обладает быстрой реакцией и переключаемостью в мышлении, легко усваивает все новое, но не любит вникать в детали. Контактна. Умна. Изворотлива. Приветлива и весьма энергична. Не было еще ситуации, из которой она не находила бы выхода.

В лице Хелен советская разведка имеет высококвалифицированную радистку со своим почерком работы. Большая заинтересованность в нашем деле, высокая ответственность, способность все схватывать на лету и необыкновенная сообразительность позволяют ей не только успешно осуществлять радиосвязь, но и выполнять тайниковые операции, обрабатывать поступающую от агентуры информацию и составлять тайнописные документы для отправки в Центр. Она – мастер на все руки.

По своей дьявольской изобретательности, дарованию, смелости и блестящим актерским способностям – это просто уникум, подарок самой судьбы для нашей разведки. Когда надо, Хелен умеет быть и добренькой, и ласковой и путем полуправды или полулжи выведать у нужных нам людей необходимую информацию. По характеру Х. Крогер – человек проказливый и в то же время решительный, находчивый, умеющий постоять за себя, используя для этого и цепкий ум свой, и прекрасные внешние данные».

Переезд семьи Пэтке в Нью-Йорк совпал с концом эпохи «процветания» и началом «великой депрессии». Это были годы классовых боев, роста антифашистских настроений, которые особенно усилились после прихода в Германии к власти Гитлера, роста популярности Компартии США.

В 1935 году, в 23-летнем возрасте, Леонтина Пэтке вступила в американскую компартию. К этому времени она уже работала на фабрике, вращалась в рабочей среде, где особенно сильны были антифашистские и интернациональные настроения. Она сразу же активно включил ась в партийную работу, выполняла отдельные поручения, а когда в 1936 году разразилась война в Испании, стала активной участницей митингов и демонстраций в поддержку Испанской республики.

На митинг в Мэдисон-сквер-гарден Лона пошла со своим приятелем, и тот познакомил ее с сидящим рядом симпатичным молодым человеком. Ей понравилось его волевое, мужественное лицо, брови с изломом, которые то гневно хмурились, когда речь шла о зверствах фашистов, то радостно взмывали вверх, когда гремела овация в честь добровольцев, желающих помочь испанскому народу. Леонтина вместе с соседом и всеми собравшимися то возмущенно кричала, то восторженно хлопала, свистела, топала ногами.

Когда объявили запись добровольцев в Интернациональную бригаду имени Авраама Линкольна, она вместе с соседом поспешила к столу, где уже выстроилась очередь. Правда, пока записывали только на роль кандидатов. Но ей отказали даже в этом. Поблагодарили за благородное стремление, но вежливо сказали, что девушки нужны здесь, чтобы вести пропаганду в поддержку борющейся Испании. А соседа включили в список кандидатов. Теперь ему придется ждать вызова на собеседование.

Из зала вышли вместе и только теперь познакомились по-настоящему. Его звали Моррис Коэн, он был на три года старше ее; одно время учился в Иллинойском университете, откуда был исключен за распространение политических листовок. Товарищи по партии нашли ему временную работу – распространение прогрессивных газет и журналов. Потом он устроился наборщиком в типографию, работал слесарем на машиностроительном заводе, затем служащим в отеле...

...После этого они расставались только на две войны – испанскую, с 1937 по 1939 год, и Вторую мировую, с 1942 по конец 1945 года...

Свадьбу отпраздновали в горестно памятный для нас день, 22 июня 1941 года, когда Леонтина уже работала на военном заводе, а Моррис – в Амторге, советско-американской торговой организации.

Но этому событию в их жизни предшествовали другие, важные и знаменательные.

В июньскую ночь 1937 года вместе с другими бойцами Интернациональной бригады Моррис Коэн под именем Израеля Олтмана перебрался через Пиренеи в Испанию. Вначале стал пулеметчиком, позже – политруком. Во время наступления на фашистские позиции при Фуэнтес де Эбро пулеметной очередью был ранен в обе ноги. Была задета и область паха. Это имело трагические последствия. Мужской силы он, правда, не лишился, но способность иметь детей утратил навсегда.

После госпиталя, где он прочитал два тома ленинских работ, его направили в Барселонскую школу политической подготовки. Как-то раз его пригласили на одну из вилл в Барселоне. Там его встретил советский товарищ, представившийся как Браун. На самом деле это был резидент советской разведки Орлов (он же Фельдбин, Берг, Никольский), фигура, оставившая свой след в истории этой службы. До Испании он работал во многих странах, в том числе в Англии, участвовал в вербовке и руководил работой знаменитой Кембриджской пятерки (Филби, Маклейн, Борджес, Кернкрос, Блант).

Орлов провел с Коэном вербовочную беседу. Коэн вспоминал: «Я считал большой честью работать в советских органах безопасности и тем самым способствовать осуществлению дела моей жизни – победе коммунизма, и поэтому охотно дал свое согласие».

Вскоре пути Орлова и Коэна разошлись. В июле 1938 года Орлов, опасаясь ареста, исчез из Барселоны вместе с семьей (и деньгами из сейфа резидентуры). Он скрылся в Америке, где благополучно дожил до 1973 года. Его не преследовали, так как он направил на имя Ежова письмо, в котором предложил «джентльменское соглашение»: его и членов его семьи не трогают, а он, в свою очередь, не выдает никого из известных ему разведчиков. А знал он многих. Обе стороны, заключив «молчаливое соглашение», выдержали условия. Таким образом, не пострадали ни Орлов, ни члены его семьи, ни советские разведчики.

А Моррис в ноябре 1938 года вернулся в США, где в начале 1939 года познакомился с сотрудником резидентуры Твеном (Семеновым), под руководством которого и начал работу. Прежде всего ему поручили подобрать группу людей, которые имели возможность помогать ему. Группа составилась из семи человек. Уже после нападения Германии на СССР группе удалось получить схемы и чертежи, а также части новых видов оружия.

«Нельзя сказать, что жизнь моя (тогда) была гармоничной во всех отношениях – я не имел спутницы жизни. Найти жену среди молодых женщин-коммунисток было нелегко: я понимал, что в конце концов ей придется разделить мою судьбу во всем, а такую жизнь не назовешь беспечной. Незадолго до моего отъезда в Испанию один из товарищей на митинге познакомил меня с Еленой (Моррис называет ее именем, под которым она работала последние годы) Пэтке. Чем чаще мы встречались, тем больше она завоевывала мое сердце... я постоянно восхищался Еленой, ее самостоятельностью, боевитостью, способностью быстро принимать правильные и разумные решения».

Эти размышления привели Морриса (он уже имел кличку Луис) к выводу о том, что Леонтину надо тоже привлечь к разведывательной работе, в которой она будет ему надежной помощницей. С этим предложением он и обратился к Твену. Тот согласился с ним и направил запрос в Москву. Оттуда пришло указание о дополнительном изучении Леонтины.

Из резидентуры поступил ответ, что жена Луиса «обладает качествами, необходимыми для закордонного источника, — красива, смела, умна, обладает удивительным свойством располагать к себе собеседника. Иногда излишне эмоциональна и прямолинейна, но мы считаем, что это поправимое дело, главное — она способна перевоплощаться и играть отведенную ей роль.

В процессе наблюдения за ее поведением в свободное от работы время компрометирующих материалов не получено. По нашему мнению, она пригодна к сотрудничеству с разведкой».

Из воспоминаний Леонтины Коэн: «Когда мы впервые встретились с Моррисом, он показался мне чуть ли не святым человеком. Я предпочла тогда поостеречься его, потому что люди с ликами святых угодников часто совершали такие поступки, что волосы дыбом вставали. Но Моррис вел себя очень галантно, мысли свои и взгляды высказывал смело, не боясь никого. И если они совпадали с мыслями других, то в глазах его сразу же появлялось выражение счастья и вдохновения...

Не изменился он и после возвращения из Испании. Такой же был собранный, корректный и неизменно вежливый, но почему-то стал слишком следить за своими словами и поведением. Однажды я сказала ему: “Моррис, будь, пожалуйста, самим собой, будь сдержанным, но не слишком. На слишком замкнутых и осторожных всегда обращает внимание ФБР. Особенно на тех, кто часто и надолго исчезает из Нью-Йорка. Смотри, говорю, не переиграй себя!" Он смущенно улыбнулся и сказал: "Если дама чего-нибудь хочет, у мужчины всегда два выбора: делать, как она хочет, или поступить наоборот". И тут же оправдание нашел: что он, мол, является страховым агентом и поэтому ему часто приходится разъезжать по всему штату. Что поделаешь, ложь во спасение иной раз дороже правды. Но я, конечно, догадывалась, что он занимается чем-то тайным, связанным с Советским Союзом. Мои догадки базировались на том, что Моррис очень уж симпатизировал России и со временем стал в осторожной форме интересоваться моим отношением к его просоветским мыслям и убеждениям.

22 июня 1941 года, в день нападения Германии на Советский Союз, у нас состоялась свадьба в небольшом городке штата Коннектикут. Мы тогда даже не знали, что началась война Германии с Россией. А когда узнали, спешно вернулись в Нью-Йорк. Моррис очень переживал тогда. Несколько дней он находился в каком-то угнетенном состоянии. А однажды пришел домой с букетом красных роз и украдкой положил их на столик в прихожей, но я это заметила и стала ждать – что же будет дальше. Чувствую, что он вроде чем-то поделиться со мной хочет, а сказать не решается. Я поняла, что ему надо задать какой-нибудь вопрос. Но язык мой будто прилипал к гортани. Моррис тоже догадался, что я хочу о чем-то спросить, он даже подвел меня к столику с розами. Но сам опять молчит. Вижу, терзают его какие-то сомнения. И вдруг слова у меня будто сами вырвались: "Ну говори же, Бобзи". Но, увы! Он лишь нервозно продолжал топтаться около этого столика...»

Из воспоминаний Морриса Коэна: «Да, я тогда долго не мог решиться, привлекать или не привлекать Лону к сотрудничеству с советской разведкой. Я, конечно, понимал, что играть и дальше в прятки не имело смысла. А тем более мне к тому времени уже сообщили о принятом в Москве решении, согласно которому я и Лона могли вместе выполнять задания Твена. Прекрасно понимая, что хорошая супружеская пара — это наилучший вариант для ведения совместной разведывательной работы, я по-прежнему долго колебался, говорить или не говорить ей о своей тайной связи с Россией. Мы ведь с Лоной совершенно разные люди; если она – буря, то я – неприступная скала; она бушует, я – безмятежен. Там, где она нетерпелива, я – снисходителен и спокоен. Она спешит, я не тороплюсь. И хотя характером я был полной ее противоположностью, для себя я твердо решил: чего бы мне ни стоило, но завербовать ее я обязан. Когда я сообщил ей о своем сотрудничестве с русскими, она обвинила меня чуть ли не в предательстве. Пришлось объяснить, что значит слово «предать». Я считал тогда и сейчас считаю, что если бы я предал ради личных интересов собственную совесть, свои убеждения, изменил бы тем идеям, которые составляют мое кредо, тогда бы другое дело. Или вот говорят: человек предал свою страну, друзей, возлюбленную. Здесь прежде всего надо смотреть на моральные узы. Моя совесть была в те годы замешена так, что я не мог себе позволить умалчивать о том, что правящая верхушка Америки продолжает люто ненавидеть социалистический строй в России, в который я верил тогда. Что США поддерживают фашистские режимы, которые я вообще не приемлю, и потому по своей воле пошел защищать Испанскую республику. Что американская администрация дает добро на разработку и изготовление атомной бомбы, которая могла привести человечество к мировой катастрофе. И если я, видит Бог, отстаивал и боролся за общую заинтересованность, за общую правду и справедливость, в том числе и за веру, то это вовсе не предательство. Наоборот, это был долг истинного мужества. И вот когда я все это сказал Лоне, она, помню, взяла со столика букет роз и молча поцеловала каждый из пяти цветков».

Леонтина далее вспоминала: «Когда я спросила: «Зачем русским нужна разведка в Америке, когда у них идет война с Германией?», он, не задумываясь, ответил: «Может это прозвучит и странно, но для России разведка сейчас – это передовая линия обороны, и потому мы должны помочь ей». — «Но ведь это же шпионаж?!» — упрекнула я его. «Мне плевать, как это называется, — ответил он. – Когда идет война и гибнут тысячи, может быть, и миллионы советских людей, то надо не рассуждать, а действовать!»

Моррис, в свою очередь, вспоминал, что, поняв, о чем идет речь, Леонтина робко спросила: «А не страшно ли тебе?» Я ответил ей: «Да, страшно, иногда кажется, что каждый прохожий смотрит на тебя и знает, кто ты такой. А тут еще эти навязчивые мысли о том, что тебя могут в любую минуту разоблачить, арестовать...»

Итак, Леонтина Тереза Пэтек-Коэн стала агентом советской разведки в ноябре 1941 года. Ей был присвоен псевдоним Лесли. Так родилась супружеская пара «Волонтеры» (позже «Другари», а еще позже «Дачники»), которой суждено сыграть значительную роль в истории советской разведки, и более того – в развитии мировых событий.

Первым заданием Лесли стало добывание образца нового авиационного пулемета, который изготавливался на Хартфордском заводе. Кстати, первичная информация об этом пулемете поступила от нее же. А ей стало известно о нем от молодого инженера Аллена, который приезжал по делам в Нью-Йорк на тот завод, где работала Лесли, и не мог не похвалиться новой разработкой в разговоре с юной дамой. Его симпатией к ней и решили воспользоваться.

— Используй личное обаяние, наставлял ее Луис. Заставь его удовлетворить твое желание. Ну, конечно, — засмеялся он, — в пределах разумного. Если надо, подкупи его. Деньги на это есть. Если он пригрозит тебе, то и ты намекни, что он уже выдал тебе служебную тайну, и, в случае чего, ему не поздоровится,

В результате Аллен за тысячу долларов вынес с завода все детали пулемета. А длинный и тяжелый ствол, привязав к спине, спрятал под верхнюю одежду и таким образом миновал заводскую проходную. Этим, правда, дело не кончилось. Требовалось передать ствол в советское консульство. Но так как все советские сотрудники находились под наблюдением, это тоже было нелегко. Луис пошел на хитрость. Приобрел футляр для контрабаса, вложил туда ствол и нанял безработного негра, который за хорошую толику денег на барахолке вручил этот футляр нужному господину, которым, конечно, был наш разведчик.

Эта, похожая на игру, история, возможно, и была игрой, направленной на проверку способностей и возможностей «Волонтеров», ибо вскоре самолеты, вооруженные подобным пулеметом, стали поступать в СССР по лендлизу. Одним из последствий этого эпизода стало то, что Луис завербовал Аллена под псевдонимом Фрэнк.

А в это время в мире развертывались величайшие события, о которых ни Лесли, ни Луис, ни миллионы других людей и не подозревали.

В Англии и Соединенных Штатах развернулись научно-исследовательские работы по созданию новейшего смертоносного оружия массового уничтожения – атомной бомбы. Работы велись в глубочайшей тайне прежде всего от главных противников – Германии и Японии. Но, хотя между союзниками существовало соглашение об обмене научно-технической информацией, Советский Союз не был посвящен не только в детали, но и в сам факт ведущихся работ.

Косвенными путями советской разведке стало известно не только то, что такие работы ведутся, но и то, что этими секретами никто с нами делиться не желает. Миллионы советских солдат умирали на фронтах, защищая от гитлеровской чумы не только свою родину, но и интересы союзников. А наши интересы игнорировались. Ну что же, если союзники поступали не по-джентльменски, то и ответные действия должны были быть адекватными.

В недрах советской разведки была разработана операция под емким названием «Энормез», что в переводе на русский язык имеет несколько значений: это нечто громадное, страшное и чудовищное. Среди лиц, вовлеченных в эту операцию, нашлось достойное место и для супружеской пары «Волонтеров».

Примерно в это же время произошло важное событие в вагоне нью-йоркского метро. Луис случайно столкнулся со своим знакомым, молодым ученым Артуром Филдингом (настоящее его имя другое. Но оно не раскрывается, так как он до сего дня проживает в Нью-Йорке). Узнав, что Луис работает в Амторге, Филдинг попросил свести его с кем-либо из советских разведчиков, которому он готов сообщить очень ценную информацию, связанную с работами над атомной бомбой.

В Москве долго колебались – можно ли доверять Филдингу, не провокация ли это со стороны американских спецслужб. Но потом пришли к выводу, что Филдинг, несмотря на свою молодость, является серьезным ученым и занимает достаточно высокую должность. Потому спецслужбы вряд ли решились бы использовать его в целях провокации.

Луису было разрешено провести с Филдингом от имени советской разведки вербовочную беседу, выяснив мотивы поступка Филдинга и его разведывательные возможности, Луис объяснил Филдингу причину, по которой с ним беседует не советский разведчик, а он, Луис, интересами безопасности Артура. Тот правильно оценил заботу о нем, и со своей стороны дал понять, что должен сказать русским всю правду, поделиться с ними секретами атомного оружия, чтобы не только Штаты владели им, но и Советский Союз. Только это может создать в мире стратегическое равновесие по принципу: «не тронь меня, и я не трону тебя».

Выразив готовность помогать Советскому Союзу в раскрытии секретов атомного оружия, Филдинг категорически отказался от получения какого-либо материального вознаграждения за это. Вообще надо заметить, что никто из ученых, помогавших нашей разведке в этом деле, никогда не получал никакой оплаты. Только в некоторых, отдельных случаях возмещались понесенные расходы.

Луис договорился с Филдингом об условиях связи, и ему была присвоена кличка Персей (по другим данным, Млад).

Информацию, полученную от Персея, руководитель советского атомного проекта профессор (еще не академик!) И. В. Курчатов оценил так:

«Произведенное мной рассмотрение материала показало, что получение его имеет громадное, неоценимое значение для нашего государства и науки...»

И ведь это было, когда Персей работал еще на периферии исследований – в металлургической лаборатории Чикагского университета. Но в середине декабря 1943 года Персей вместе с группой других выдающихся ученых был переведен в святая святых «Проекта Манхэттен» — американского плана создания атомной бомбы – город Лос-Аламос, в пустыне Невада. Ученые, находившиеся там, практически были оторваны от внешнего мира и поначалу жили далеко не в комфортных условиях.

Генерал Лесли Ричард Гровс, руководитель «Проекта Манхэттен», не разбирался в электронах, нейтронах и протонах, зато был докой в организации режима секретности. Всем, населявшим Лос-Аламос, были присвоены личные номера, а от фамилий они должны были временно отказаться. Даже водительские удостоверения были особого рода, без фамилий. Из корпуса в корпус можно было ходить только в сопровождении охранника, а «увольнительные» в ближайший городок давали раз в месяц.

Хвастаясь установленным режимом, Гровс утверждал, что в Лос-Аламос «и мышь не проскочит». Ну, мыши, может быть, там и действительно не шастали, но советская разведка имела в Лос-Аламосе надежных агентов, настолько хорошо законспирированных, что имена некоторых их них и сейчас, почти шестьдесят лет спустя, хранятся в тайне.

В беседе с агентом Старом Персей описал все трудности организации встреч со связниками. Он предложил встречаться в соседнем городке Альбукерке, куда можно приезжать для лечения на знаменитом климатическом курорте Рио-Гранда. В случае выхода на связь другого человека вместо Стара договорились, что для опознания Персея у него в руке будет бумажная желтая сумка, из которой торчал бы рыбий хвост (вообще-то довольно странная примета, но, как говорится, «из песни слова не выкинешь»).

Поскольку Стар уже встречался с Персеем, было решено на очередную встречу с ним направить другого связника, предпочтительно женщину. Выбор резидентуры пал на Леонтину Коэн – Лесли. Для нее разработали оперативную легенду, в которой говорилось: «…Берете отпуск с работы и едете в один из пригородов Альбукерке, в Сандиа, для лечения горла на высокогорном климатическом курорте с заранее заготовленным, вполне правдоподобным медицинским заключением. В Сандиа вы должны устроиться на жительство в пансион или частную квартиру, подружиться с ее хозяевами, освоиться с обстановкой, изучить внимательнейшим образом окружающих людей и постараться ничем не выделяться из массы местных жителей. В воскресенье 25 июля, как условлено, выехать автобусом в Альбукерке. Если в этот день встретиться с Персеем не удастся, то через неделю надо снова выйти на связь. В случае обнаружения вами слежки или возникновения опасности во время самой встречи разыграйте роль влюбленной пары, поиграйте с Персеем, проявите при этом свои актерские способности к быстрому перевоплощению. И главное – больше выдержки...»

Центр еще раз запросил характеристику Лесли. В ответе резидентуры, в частности, говорилось: «...Лесли особа с решительным характером, деловым подходом к интересующим нас вопросам и решимостью довести дело до конца. Изворотлива, умна, находчива. К любому человеку может найти подход и легко войти в доверие. По характеру эмоциональна и удивительно бесстрашна. Заслуживает полного доверия. Под различными предлогами может успешно осуществлять курьерские обязанности в закрытых для посещения иностранцами районах и городах США, но для этого ее желательно освободить от работы на заводе...»

Центр дал согласие на направление Лесли на встречу с Персеем:

«Мы разделяем вашу точку зрения относительно поездки Лесли под предлогом лечения горла... Линию поведения необходимо максимально приблизить к реальной жизни отдыхающей на курорте молодой женщины...»

В шпионских романах и фильмах агенты значительное время проводят на роскошных курортах. Тут и приятная компания, и флирт, и отличная выпивка и закуска, и танцы. Такой «реальной» жизнью предстояло какое-то время пожить и Лесли. Только ни на минуту не забывать об указаниях, содержавшихся в той же шифровке Центра:

«...Предупредите ее о необходимости строгого соблюдения конспирации и внимания к окружающим ее людям перед, во время и после поездки... Обо всех подозрительных, на ее взгляд, моментах она должна потом доложить вам...»

А Леонтину перед поездкой тревожили и доводили до слез совсем другие мысли. Призванный в 1942 году в армию Моррис какое-то время служил на Аляске в полной безопасности. Но вот его отправили на европейский континент. И с этого момента переписка и ним прекратилась. «Где он, что с ним, почему молчит?» — терзали ее мысли. А в снах она видела его умирающим от раны или убитым. Можно только представить себе страдания молодой женщины, теряющей своего любимого и единственного.

О планах направить ее на встречу с Персеем Лесли не знала. Дело в том, что какое-то время после призыва мужа в армию она находилась «вне связи» из-за замены работника резидентуры. Не зная о причине, она волновалась еще больше. К страхам за мужа прибавились страхи, что ее бросили, забыли, и она никому-никому на белом свете теперь больше не нужна. Только сильная воля и твердый характер позволяли ей удерживаться от припадков отчаяния.

Но однажды по дороге на работу ее «перехватил» молодой человек (это был сотрудник резидентуры Анатолий Яцков, он же Алексей, он же Джонни). Он незаметно вложил в руку скомканный листок бумаги. На нем были слова пароля и время встречи на известном ей месте. Прочитав на работе записку, Лесли воспрянула духом – ее помнят, о ней знают и она нужна.

На состоявшейся встрече Яцков постарался уверить Лесли в том, что с ее мужем все в порядке, а отсутствие писем – дело обычное. «Начальство, мол, не очень поощряет частую переписку, боясь, что солдаты выболтают военные тайны». Только после этого он перешел к инструктажу.

В архиве сохранился отчет Яцкова об этой встрече. Да и он сам взволнованно рассказывал о ней автору. Вот некоторые отрывки из записи встречи Яцкова с Лесли.

«…При выявлении наружного наблюдения ведите себя как ни в чем не бывало. Если это произойдет в самом Альбукерке при подходе к месту встречи с Персеем, то на связь с ним не выходите – возвращайтесь в Сандиа. В экстремальных ситуациях вспомните о своих актерских способностях, используйте свое обаяние: мужчины должны сходить с ума от вас, но не вы по ним. При получении материалов от Персея, если позволит обстановка, постарайтесь в тот же день выехать обратно. По имеющимся данным, полиция на вокзалах проверяет у пассажиров не только документы, но и досматривает багаж. При проведении досмотра сохраняйте хладнокровие. Не забывайте, что в критический момент человек должен вести борьбу не с противником, а прежде всего с самим собой.

Вы должны встретить опасность лицом к лицу, а если будет нужно, то и пожертвовать собой. Но настоящий разведчик должен драться, бороться за жизнь до последнего, собраться с духом и не отступать. У нас всегда должна быть надежда. Без нее нет смысла заниматься разведкой».

Характер инструктажа свидетельствует о том, какое значение придавала советская разведка предстоящей встрече с Персеем и ожидаемым от него материалом. Лесли понимала это и была готова на все ради выполнения задания.

Лесли прибыла в Альбукерке 23 июля 1943 года и в ближайшее воскресенье, 25 июля, явилась на место встречи. Впоследствии она вспоминала, как ей казалось, что со всех сторон ее окружают шпики и сыщики. Обстановка представлялась непереносимой. Она действительно была в этом городке напряженной и проникнутой всеобщей недоверчивостью.

Но Персей на встречу не пришел. Трижды – каждый час – Лесли выходила к собору, где она была назначена, но никого, похожего на Персея, тем более с рыбьим хвостом в желтом пакете, не видела.

То же произошло и на следующей неделе. Заметившая ее беспокойство хозяйка пансионата по-своему оценила его и заметила, что Лесли не мешало бы завести партнера. Та отделалась шутками, но беспокойство не проходило.

В одно из воскресений она, как ей показалось, увидела, наконец, Персея. Похожий по описаниям, с желтой сумкой. Она бросилась к мужчине со словами пароля, но тот, приняв ее за искательницу приключений, попытался обнять ее и пригласил поужинать. Только тут она вспомнила про рыбий хвост и поспешила ретироваться.

Наконец, в третье августовское воскресенье, решив предпринять последнюю, четвертую попытку, Лесли собрала вещи, сдала их на вокзале в камеру хранения и направилась на место встречи.

И вот... Человек, похожий по фотографии, с желтой сумкой, из которой торчит рыбий хвост. «Слава Богу! Матка Боска Ченстоховска! – вдруг вспомнились слова из маминой молитвы. – Наконец-то!»

«Надо быть спокойной, невозмутимой, — думала она, но чуть не подбежала к человеку с рыбьим хвостом. Он, это он!» Но... Вдруг забыла слова пароля и бормотала что-то невразумительное. Человек удивленно смотрел на нее. Он не понимал, что это за женщина, которая может сорвать встречу со связником.

Слова пароля пришли так же внезапно, как до этого исчезли из памяти.

Агент и связник, наконец, признали друг друга. Их встреча была не моментальной, но и не очень длинной. Они поговорили так, ни о чем. Единственное, что Персей сказал по делу, было его извинение: оказывается, он перепутал месяцы встречи. «Но, — добавил он, — ради того, что я принес и передал вам сейчас, стоит не только раз в неделю, а каждый день ходить сюда».

Пачку бумаг, которые принес агент, Лесли положила в сумочку. Они расстались, и Лесли отправилась на вокзал. Поезд уходил через час. Она немного погуляла по городу, проверяясь. За ней никто не следил. Но когда вышла на перрон, облилась холодным потом: перед входом в каждый вагон стояли полицейские, которые дотошно проверяли документы пассажиров и содержимое сумок и багажа.

Что делать? Направиться к поезду – значит, саму себя посадить на электрический стул. Попытаться бежать? Заметят. Вернуться в пансионат? Вызовет подозрение. Зайти в туалет и уничтожить бумаги? Но их много. Клочки не утонут, она погубит не только себя, но и агента, и дело. Пройти в здание вокзала, посидеть в прохладном буфете за бутылкой кока-колы и сделать вид, что опоздала на поезд. Но что это даст? И завтра, и послезавтра будут те же полицейские. А впрочем! ...Эврика! Она действительно опоздает на поезд. Но не совсем. Прибежит в последнюю минуту, когда у полицейских не останется времени для тщательного досмотра вещей. Изобразит потерю билета и его лихорадочные поиски... Сказано – сделано. Зашла в туалет, билет заложила как закладку в книжку, из коробки с клинексами выбросила несколько пакетов и на их место уложила опасные бумаги.

...За три минуты до свистка кондуктора молоденькая хрупкая женщина с кожаным чемоданом, сумкой, ридикюлем и коробкой с клинексами появилась на перроне и подбежала к своему вагону. Но не тут-то было, двое полицейских преградили ей дорогу.

— Откройте сумку и чемодан и давайте ваши документы.

Она распахнула чемодан и протянула врачебное заключение о необходимости лечения горла.

— А зачем все это? – спокойно полюбопытствовала она.

— Мы проверяем, нет ли у вас информационных материалов и предметов, запрещенных для вывоза из этой зоны.

— Боже мой! Разве что проспекты отелей и пансионатов, — смеясь воскликнула она. Присев и подтянув юбку так, что обнажились колени, стала помогать молодому полицейскому перебирать вещички в чемодане. Тот «клюнул» и с похотливым любопытством стал посматривать на пассажирку.

— А где ваш билет? — спросил второй полицейский, закончив разглядывать заключение врачей.

Леонтина чувствовала себя уже увереннее, вывернула весь чемодан на перрон и стала быстро перетряхивать все предметы в поисках билета.

— Куда-то запропастился, а ведь только что был перед глазами, — она разыгрывала фиктивное беспокойство, в то время как истинное овладело ею настолько, что она чувствовала: еще немного, и она не выдержит. Страх и смятение уже начали проникать в ее душу. Она стала суетливо раскрывать «молнию» в сумочке, рванула застежку, и «молнию» заело. А вторая рука, как назло, занята коробкой с клинексами. И тут мелькнула мысль: «Отдам-ка я ее подержать этому молодому». Так и поступила. Полицейский был смущен, но ему пришлось взять коробку с принадлежностями дамского туалета. И вдруг... стал открывать ее. Тогда она сунула ему сумочку. Он отвлекся, начав копаться в косметике, и сказал пару комплиментов о качестве ее духов.

И в этот момент раздался сигнал об отправлении поезда. Пожилой полицейский бросил вещи в чемодан и в последний момент увидел билет, заложенный в книгу.

— Какая же вы рассеянная, мисс! Скорее садитесь в вагон.

— О, как я вам признательна, — со всей возможной искренностью произнесла Леонтина, поднимаясь в вагон и думая о судьбе коробки с документами. Полицейский вроде и не собирался возвращать ее. «Неужели он заподозрил что-то?» — в страхе думала она, продолжая сохранять на лице легкомысленную улыбку игривой девицы. «Может быть, он специально держит ее, чтобы проверить, как я буду реагировать?». Мелькнула мысль: когда поезд тронется, выскочить из вагона, выхватить коробку и снова вскочить в тамбур. Но это совсем загубит все дело.

Состав двинулся. «Это катастрофа», — успела подумать Леонтина.

Но в этот момент старший полицейский выхватил у другого коробку с клинексами и, догнав вагон, протянул ее Леонтине,

— Мисс! Мисс! Вы забыли свои салфеточки! Какая рассеянная! – повторил он.

Она даже не смогла поблагодарить толстяка. Ах, знал бы он, какую карьеру он только что держал в руках и упустил!

Сев в купе и прижав коробку к животу, она, как ей казалось, на какое-то время потеряла сознание. А может быть, просто провалилась в мгновенный глубокий сон. Это была естественная реакция на все пережитое...

Материалы оказались ценнейшими. Их немедленно переправили в Москву, где они сразу же легли на стол И.В. Курчатова.

Говорят, что история не знает сослагательных наклонений. Но у нас не научный трактат, а история женской судьбы, и немного пофантазировать можно.

Предположим, полиция и ФБР схватили бы Лесли с поличным. Что было бы дальше? Она молчала бы до конца, но все равно, по горячим следам, оценивая характер похищенных документов, поведение ученых, получивших в этот день «увольнительную», да и по десяткам других признаков (хотя бы по отпечаткам пальцев на документах), сыщики вышли бы на Персея. Но на кого работала эта парочка? Прежде всего, на ум пришли бы противники – Германия и Япония. Но анализируя жизнь, симпатии, пристрастия Лесли и ее мужа, а также Персея, установили бы, что на германских фашистов и японских милитаристов работать они не могли.

Значит, остается один потенциальный противник славный союзник Советский Союз, который как раз в эти дни ведет величайшее сражение под Курском, поставившее германскую армию перед катастрофой, союзник, которому симпатизирует не только сам президент Рузвельт, но и весь американский народ, встречающий каждую победу русских бурями восторгов. И время ли сейчас раздувать шпионское дело с обвинениями против русских?

Но главное даже не в союзнических симпатиях и антипатиях. Завести дело можно; но как из него выпутаться? Ведь волей-неволей, через досужих ли журналистов, или по каким-то другим каналам станет известен тот факт, что в Альбукерке в глубочайшей тайне создавались не пулеметы для морских пехотинцев, а самое страшное в истории человечества оружие. А этот факт скрывался не только от противников и союзников. Даже сенатор Трумэн, ставший в 1944 году вице-президентом, ничего не знал об этом и впервые услышал об атомной бомбе после смерти Рузвельта и своей инаугурации 12 апреля 1945 года.

Может быть, надо было «спустить дело на тормозах» и втихую вылавливать русских шпионов? А что делать с Лесли и Персеем? Судить их вроде нельзя или судить в глубочайшей тайне военным судом и также тайно посадить на электрический стул? Убить «при попытке к бегству»? Выдать их русским? Но те и сами откажутся от провалившихся шпионов.

Возникла бы еще масса вопросов. До какой степени русские проникли в американские исследования и на какой стадии находятся их собственные?

А может быть, поднять вопрос на государственный уровень, и пусть Рузвельт и Сталин сами выпутываются из него? Может быть, они решат по-мирному поделиться секретами? А может быть, рассорятся на всю оставшуюся жизнь, и «холодная война» начнется уже в 1943 году?

Какие-то варианты развития событий и их возможные последствия мы в своих рассуждениях, наверное, упустили. Так что это только часть того, к чему мог бы привести про вал скромной маленькой женщины Леонтины Терезы Пэтке-Коэн, если бы она растерялась и не проявила достаточно мужества в то жаркое августовское воскресенье 1943 года.

В 1944 году победы Красной Армии сделали ход войны неотвратимым, а Германия уже не представляла непосредственной угрозы для США. Против Японии еще действовали американские спецслужбы на западном побережье, а остальные – в центре страны и на востоке оставались как бы без работы. Руководство ФБР приняло решение: бросить их• против потенциального врага СССР. Сотрудники советских учреждений в США – посольства, консульств, Амторга – сразу это почувствовали. Усилилась слежка за ними, иной раз настолько, что дыхание сыщиков наружного наблюдения они буквально чувствовали за спиной.

Если раньше агенты и связники без большого труда могли передавать материалы в резидентуру, то теперь это стало очень опасно. Создалась угроза получения ценной информации и провала агентов, связников и сотрудников резидентуры. Если дипломатам, в крайнем случае, грозила высылка из страны, то остальным•угрожал электрический стул.

В этих условиях было принято решение о перестройке работы и постепенном переводе связников на контакт с нелегалами.

Тем не менее встречи с агентами продолжались. Это коснулось и Лесли. В мае 1945 года состоялась еще одна ее встреча в США с Яцковым. На предыдущую, в конце 1944 года, она пришла, едва сдерживая слезы. После открытия Второго фронта ее муж, Луис, воевал во Франции, а теперь до нее дошла весть, что он погиб под Арденнами. В Москву ушла шифровка:

«Просим срочно проверить эти сведения через возможности военных соседей и сообщить».

Вскоре был получен ответ:

«Сообщите Лесли, что ее муж жив и продолжает сражаться с врагом».

Яцков обрадовал Лесли радостной вестью и одновременно поручил ей провести новую встречу с Персеем.

На этой встрече Персей передал Лесли схемы, описание и чертежи готовой к испытаниям бомбы, сообщил о дате и месте их проведения и о том, что США собираются сбросить две атомные бомбы на Японию и тем вынудить ее к скорейшей капитуляции.

18 июля 1945 года открылась Потсдамская конференция руководителей трех великих держав. Президент Трумэн, получив телеграмму об успешном взрыве бомбы, по договоренности с Черчиллем сообщил Сталину об этом в самой общей форме.

Дочь Трумэна, Маргарет, вспоминает об этом так:

«Мой отец... подошел к советскому лидеру и сообщил ему, что Соединенные Штаты создали новое оружие "необыкновенной и разрушительной силы". Премьер Черчилль и государственный секретарь Бирнс находились в нескольких шагах и пристально наблюдали за реакцией Сталина. Он сохранил поразительное спокойствие... Мой отец, г-н Черчилль и г-н Бирнс пришли к заключению, что Сталин не понял значения только что услышанного...»

А вот как отозвался об этом эпизоде У. Черчилль: «Сталин не имел ни малейшего представления, насколько важно то, что ему сообщили...»

На самом деле Сталин был готов к подобной информации, почему и сохранил внешнее спокойствие. Но в действительности сообщение Трумэна глубоко взволновало и озаботило его. Он тут же по телефону приказал ускорить работу по созданию аналогичного оружия у нас, а вернувшись в Москву, всерьез занялся этой проблемой.

5 сентября 1945 года в Оттаве произошло вроде бы не очень значительное событие. Вместе с семьей сбежал сотрудник советского посольства Игорь Гузенко. Но это событие повлекло катастрофические последствия и стало одним из прологов «холодной войны», которая около полувека определяла ход мировой истории.

Дело в том, что Гузенко, шифровальщик посольства, прихватил с собой около сотни совершенно секретных документов: шифры, личные записи резидента, сведения о советской агентуре в Канаде и США.

Бегство Гузенко, а также предательство двух бывших советских агентов стали поводом для раздувания в США антисоветизма, антикоммунизма, шпиономании и «охоты на ведьм». В этих условиях связь с агентурой было решено временно приостановить. Была дана команда прекратить связь с Лесли, а также с Луисом, вернувшимся после войны на родину. Но так как Лесли продолжала встречаться с Персеем и получать от него ценную информацию, резидентура получила разрешение, «в порядке исключения», до конца 1945 года продолжать работу с ней. Это было смертельно опасно для Лесли, она понимала это, но не могла бросить работу. Она даже пошла на нарушение конспирации, позвонила на работу Яцкову, уже ставшему резидентом, и назначила ему срочную встречу. Тот колебался – идти или нет, но все же, даже не испросив разрешения Центра, пошел.

Лесли передала ценные материалы, полученные от Персея, и заявила, что у нее с мужем – Луисом – создалось впечатление, что после войны они стали не так нужны разведке, как раньше. Яцков вспоминал:

«...Пришлось убеждать ее в обратном. При этом невозможно было не восхищаться преданностью и надежностью этих необычных людей. А они и в самом деле необычные. Если она, скажем, буря, то он – скала. Когда она бушует, он – безмятежен. Где она нетерпелива, там он – само терпение. Она спешит, он никуда не торопится. Она – храбрая, решительная, он – несколько осторожен... И хотя, должен признать, храбрые только осложняют жизнь разведчика, то на Лесли можно было положиться. С нею можно смело идти в разведку и делать великие дела... Зная хорошо этих людей, я на свой страх и риск, несмотря на запреты Центра, продолжал периодически поддерживать с ними связь в так называемом "дежурном" режиме».

В начале осени 1946 года Яцков, которого переводили в Париж, провел с Лесли последнюю встречу в США. Он сообщил ей об условиях явки в Париже и получил от нее хранившиеся у нее дома агентурные материалы Персея.

Следующие две встречи состоялись уже в Париже весной 1947 года. Обстановка там была совсем другой и позволяла не чувствовать себя зайцами, за которыми охотятся гончие. Пожалуй, время, проведенное в Париже, было самым веселым и беззаботным в их жизни.

После возвращения в США Лесли еще дважды встречалась с Персеем, который к этому времени стал участником антивоенного движения, открыто выступал против атомной бомбы и терял разведывательные возможности. Последняя встреча с ним состоялась в начале 1949 года.

Теперь Луис и Лесли «замыкались» уже не на работника резидентуры, а на нелегала Вильяма Генриховича Фишера, ставшего позже широко известным под именем Рудольфа Абеля.

Первая встреча Лесли с Марком (Абелем, мы так и будем его называть) состоялась в четверг, 12 декабря 1948 года, в нью-йоркском зоопарке у вольера с обезьянами. Вторая, уже вместе с Луисом, была там же, но у клетки с птицами. Абелю «Волонтеры» понравились. Отметив их положительные качества, он в своей шифровке в Центр заметил, однако, что к. числу недостатков Лесли следует «отнести стремление упрощать конспиративность в.работе с нами». В то же время она «имеет удивительное свойство покорять людей своей находчивостью и остроумием».

По заданию Абеля, Лесли ездила в Чикаго, откуда привезла ценные для разведки материалы по оружейному плутонию. После этого, по его же заданию, она встречалась с агентом Гербертом, сотрудником американской разведки. Именно Лесли впервые получила копию секретного законопроекта Трумэна о создании Совета национальной безопасности и об организации при нем ЦРУ, а также о задачах этой организации.

Из документа следовало, что основная цель американских спецслужб заключалась в усилении подрывной деятельности против СССР и проведении более активной работы против советских граждан вообще и против советской разведки в частности.

29 августа 1949 года в 6 часов утра была взорвана первая советская атомная бомба. В США это вызвало состояние шока. Администрация США, президент Трумэн были потрясены тем, что их страна потеряла монополию на ядерное оружие. Одновременно возникли вопросы, как могло случиться, что СССР, истощенный войной, не обладающий сырьем и промышленным потенциалом Америки, мог добиться такого успеха, и почему американцы ничего не знали об этом.

Все силы американской разведки и ФБР были брошены на поиски «атомных шпионов». Директор ФБР Эдгар Гувер приказал во что бы то ни стало обнаружить их. Началась новая война шпиономании.

Чтобы запугать других, были схвачены, обвинены в «ядерном шпионаже» и казнены супруги Джулиус и Этель Розенберги, не имевшие к нему никакого отношения. Эта казнь на электрическом стуле вызвала возмущение во всем мире, даже Папа римский протестовал против нее.

В Москве события в Америке вызвали серьезное беспокойство за судьбу агентурной группы «Волонтеры», руководимой Луисом. Тем более что, взволнованные происходящим, члены группы, как цыплята при виде ястреба пытались прятаться под крыло наседки-Луиса. Это могло привести к гибели всей группы и связанного с ней Абеля. Кроме того, начались преследования инакомыслящих и бывших интербригадовцев, в числе которых был и Луис. Надо было спасать Луиса и Лесли.

Операция была поручена сотруднику резидентуры Клоду (Юрий Сергеевич Соколов). Юрий Сергеевич сейчас живет в Москве, уже давно на пенсии. Он рассказывал автору, какой драматичной была обстановка в тот вечер, когда он, вопреки правилам разведки, явился на квартиру супругов и объявил о принятом решении вывезти их из Америки. Луис принял решение спокойно, с пониманием, хотя и высказал сомнение в необходимости бегства. Лесли же плакала, кричала, что она никуда не уедет из Америки, что здесь ее корни, здесь прошли лучшие годы ее жизни (она кричала, несмотря на то, что, чтобы избежать прослушивания, беседа началась путем записей на листках бумаги, которые тут же сжигались). Дело кончилось тем, что со слезами на глазах супруги согласились покинуть Америку.

Перед предстоящей, последней встречей с Клодом Лесли успела встретиться с Персеем. «Он, — вспоминала Лесли, — передал мне в тот раз последнюю потрясающую информацию о том, что генералы Пентагона совместно с учеными наметили уже подвергнуть бомбардировке по так называемому плану "Троян" семьдесят советских городов. (Но потом они составили новый, более подробный план "Дропшот" на первое января 1957 года. И предусматривались этим планом не семьдесят, а сто целей, нанесенных на карту СССР.)».

Теперь у них был новый псевдоним – «Другари». Пару недель спустя Клод вручил им фальшивые паспорта. Для начала их путь лежал в Мексику, где они два месяца жили на конспиративной квартире, имея строгий наказ: никуда не выходить из нее.

Их состояние было угнетенным, особенно после известия о том, что в Мексике появились сотрудники ФБР, разыскивающие исчезнувшего из Нью-Йорка учителя по фамилии Коэн. С горя Моррис стал прикладываться к рюмке, пытаясь заглушить тоску.

Выбраться из Мексики оказалось тоже не просто. Для них изготовили новые паспорта на имя Марии Терезы и Педро Альвареса Санчес. А чтобы придать им большую надежность и солидность для передвижения по Европе, их снабдили также паспортами на имя американской супружеской пары бизнесменов Бенджамина и Эмилии Бриггс, деловыми бумагами и рекомендательными письмами от лица известных американских фирм.

Из Мексики на польском пароходе «Стефан Баторин» без приключений добрались до Амстердама с опозданием на сутки и в тот же день переехали в Швейцарию, где у них начались приключения. Из-за опоздания парохода они не успели на самолет, отлетающий в Прагу, а следующий, на который были билеты, отлетал только через две недели. Казалось бы, что тут страшного: отдыхай в Швейцарии и наслаждайся жизнью. Но нервы у Леонтины были напряжены до предела. Ей представлялось, что кругом хозяйничает американская разведка, и нужно как можно скорее выбраться из Швейцарии. Моррис успокаивал ее, но она настояла на своем. Еще в Мексике им дали указание добираться до Праги только самолетом. Причина была в том, что им как американцам, выезжающим через Западную Германию в социалистические страны, следовало иметь специальный вкладыш-визу, которая выдавалась либо в госдепартаменте, либо в консульстве США за рубежом. У них, понятно, такой визы не было. Но Коэны не знали о существующем порядке, и Лоне удалось уломать Морриса нарушить указание. Они отправились поездом.

На границе с Чехословакией при проверке документов их задержали западногерманские пограничники. Не помогли ни американские паспорта, ни деловые бумаги, ни рекомендательные письма. Моррис по началу дал Лоне знак не встревать в разговор, но когда спокойные доводы состоятельного бизнесмена не помогли, он разрешил ей вмешаться.

Что за буря тут поднялась! Не стесняясь в выражениях, разыгрывая из себя экспансивную американку бизнес-леди, она проклинала немцев, кричала, что они должны быть благодарны американцам за то, что те спасли их, требовала немедленно отправить ее с мужем в Прагу.

Опешивший от этой бури немецкий лейтенант-пограничник единственное, чем смог помочь им, это вызвать из американской комендатуры дежурного сержанта (была суббота, и начальство отсутствовало). Тот явился подвыпивший и хмурый, но, увидев хорошенькую землячку, оттаял. Она уже не кричала, а кокетничала с ним, ругая бошей. В конце концов, сержант пригласил их в свой джип и попросил их паспорта для того, чтобы сделать в них необходимые отметки.

Моррис и до этого волновался – не подстроена ли вся эта комедия для того, чтобы задержать их, а теперь опасения еще больше усилились: ведь контрразведка могла направить их фотографии во все пункты пограничного контроля, и тогда... Но ничего не оставалось делать.

Сержант отвез супругов в свой офис, угостил кофе, затем доставил в местный отель и уехал. Каждая минута казалась часом, каждый голос за дверью, каждый стук даже в чужую дверь вызывали тревогу, близкую к панике. Но бежать было некуда. Надо было ждать.

Сержант оказался человеком добрым и не связанным с ФБР. Он привез паспорта и заявил, что все о'кэй, что он сделал необходимые отметки в немецкой комендатуре, что стоило ему это бутылки джина и что господа могут отправляться в Прагу поездом, отходящим через два часа.

Моррис вручил сержанту бутылку виски и бумажку достоинством в сто долларов и поблагодарил его, а Лона нежно улыбнулась и томным голосом сказала: «О, мы никогда не забудем вас, сержант!»

Коэны-Бриггсы благополучно сели в поезд и через пару часов были в Праге, где... их никто не встретил, да и не ожидал – ведь они должны были прилететь самолетом еще накануне.

Бриггсы остановились в гостинице, и лишь через три дня представители советской разведки разыскали их там.

Полет до Москвы прошел нормально. Но и в международном аэропорту «Внуково» их никто не встретил. Почему? Объяснения этому я не нашел.

Услужливый сотрудник Интуриста предложил отвезти их… в американское посольство. Они с ужасом отпрянули от него и кинулись к интуристовскому автобусу, гид которого любезно согласился довезти их в гостиницу «Националь».

Они смотрели в окна автобуса на пролетавшие мимо окрестности столицы государства, которому они были преданы, которому служили душой и сердцем. Ноябрьская Москва 1950 года выглядела неприглядной и серой. Но это была Москва!

Начался первый московский период пребывания супругов Коэн в СССР. Сначала это были походы в театры, музеи, поездки в санатории, путешествия по стране. Но такая жизнь, прекрасная для пенсионеров, никак не удовлетворяла деятельных и горячих 37-40-летних Лону и Морриса. Тяготило и незнание русского языка, и наш быт 1950-х годов, и ностальгические воспоминания об Америке.

Их стали привлекать к подготовке молодых разведчиков, к некоторым мероприятиям по линии МГБ. Но все это не было настоящей оперативной работой, о которой они мечтали и не представляли жизни без нее. Для них она стала наркотиком.

Руководство разведки, изучив настроение и возможности Коэнов, решило направить их в новую зарубежную командировку, на этот раз в качестве нелегалов. На вопрос о готовности и желании выехать в такую командировку оба согласились с радостью.

Как раз в это время к работе в Англии готовился Конон Трофимович Молодый, Майор Бен, которому было суждено под именем Гордона Лонсдейла возглавить нелегальную разведку в Лондоне. Коэны должны были стать его связниками-радистами.

В июле 1951 года началась их подготовка. Вначале они прошли курс страноведения. Вторая, специальная часть подготовки включала в себя продолжительные оперативные навыки, необходимые для разведчика-нелегала: обнаружение и уход от наружного наблюдения, техника шифрования, тайнописи, закладка и изъятие тайников, работа на радиопередатчике, его сборка, настройка, ремонт.

Были тщательно отработаны легенды-биографии нелегалов. Они должны были отправиться в Лондон как Питер Джон и Хелен Джойс Крогеры (дальше и мы будем называть их этими именами, под которыми они, кстати, вошли в историю разведки).

После окончания подготовки, которая заняла более четырех лет, в качестве новозеландских граждан через Польшу, Австрию и Швейцарию супруги Крогеры отправились в Англию. На первых порах перед ними была поставлена задача: 1) купить дом в пригороде Лондона, в котором оборудовать радиоквартиру; 2) арендовать помещение для книготорговли; 3) открыть счета в швейцарском и лондонском банках; 4) вести скромный образ жизни, проявлять осмотрительность в расходовании денежных средств; 5) приобрести полноценные связи среди книготорговцев, установить с ними и соседями по месту жительства дружеские отношения.

Леонтина впоследствии вспоминала, как трудно было завязывать и развивать знакомство с замкнутыми британцами, в отличие от общительных американцев. Однако, пользуясь своим обаянием и изворотливым умом, она завязала приятельские отношения с семьей смотрителя церкви Святого Клементия. С его помощью получила церковный документ о благонадежности и рекомендацию, необходимую для обращения в крупнейший банк Великобритании — «Барклайз» По его же рекомендации, менеджер банка разрешил Крогерам пользоваться услугами его филиала на Стрэнде, расположенного рядом с создаваемой ими фирмой «Эдин и Медея». С его же помощью подобрала адвоката, специалиста по налоговой системе, и бухгалтера для ведения финансовых дел.

Время шло. Крогер стал членом Клуба британской национальной книги, затем пользующейся мировой известностью Ассоциации букинистов Великобритании: на окраине Лондона супруги приобрел и кирпичный коттедж. Он был удобен для нелегальной радиосвязи: так как невдалеке находился аэродром, радиостанции которого работали круглосуточно, запеленговать их кратковременный выход в эфир было практически невозможно. Имел коттедж и другие достоинства: подходы к нему просматривались во все стороны, при необходимости можно было скрыться через два запасных хода.

Хелен Крогер установила хорошие отношения со всеми соседями. Одна из соседок, Гей Сеч, позже вспоминала: «Когда Питер и Хелен поселились в соседнем с нами коттедже, мне было четырнадцать лет. Особенно запомнилась Хелен. Она была для всех нас существом, доселе невиданным: носила узкие брючки в обтяжку, чего английские женщины пятидесятых годов никогда себе не позволяли и считали это даже непристойным. Но Хелен есть Хелен. Она могла не стесняясь, по-мальчишески, свистеть на всю улицу, все невольно обращали на нее внимание, а ей хоть бы что. Она была экстравертом, похожим на шумного, энергичного мальчишку-сорванца. Экстравагантная, не похожая на женщин нашей улицы, она как-то сразу стала для меня, несмотря на большую разницу в возрасте, незаменимым взрослым другом. Я доверяла ей свои девичьи тайны, которые даже матери никогда бы не доверила.

Она также дружила с моей матерью, часто заходила к нам, дарила по праздникам подарки, угощала вкусными домашними печеньями и никогда при этом не касалась политических вопросов. Как будто ничто ее в этом мире, кроме домашнего быта и обычных женских сплетен, не интересовало.

...Да и кто мог подумать, что у Хелен и Питера было две жизни – одна ролевая, которая проходила на наших глазах, а другая – настоящая, глубоко спрятанная от чужих глаз...»

Некоторое время спустя в Лондоне появился и сам резидент Бен – Гордон Лонсдейл. Он был человеком талантливым во всех отношениях – не только мужественным, великолепным разведчиком, но и отличным дельцом: вскоре он стал в Англии крупным промышленником-миллионером, которого сама королева Великобритании удостоила дворянского титула «сэр», а также незаурядным изобретателем – его изобретения и усовершенствования демонстрировались на Всемирной выставке в Брюсселе, где он имел честь представлять Англию.

Во время первого же визита к Крогерам он вместе с Питером всю ночь копал под кухней бункер для укрытия радиостанции. Землю выносили в садик и соорудили цветочную клумбу.

Питер съездил в Брюссель, где связник передал ему радиостанцию. Одновременно он сообщил ему неприятную весть об аресте в Нью-Йорке Абеля и о том, что у него, наряду с другими, была изъята их фотография с надписью «Моррис и Леонтина».

— Но не тревожьтесь, — сказал связник. – Абель никого не выдал и не выдаст, а насчет фотографии наверняка скажет, что это одна из многих, которые он готовил для выставки, и что он даже не знает, кто такие эти Моррис и Леонтина, изображенные на ней (кстати, впоследствии это подтвердилось: Абель так и ответил на допросе).

Сразу же после установки радиостанции Хелен начала работу на ней. Одним из первых для Лонсдейла заданий Центра было проникновение в расположенный в Порто не Центр по изучению биологических методов ведения войны. В нем нашли пристанище гитлеровские ученые и специалисты и продолжили начатое еще в Германии свое «черное дело» — разработку средств химической и бактериологической войны.

Это задание через тайник передали Лонсдейлу, от него в свою очередь получили сообщение для Центра о работе с агентом Шахом. Это был Гарри Фредерик Хаутон, сотрудник военно-морской базы Адмиралтейства в Портленде, располагавший обширной информацией по разработке и производству морского и противолодочного оружия. Переданный Шахом документ, ввиду его большого объема, Питер и Хелен с помощью сложной аппаратуры перенесли на микроточки, закамуфлировали в книгу и направили по условному адресу.

Каждый месяц Лонсдейл встречался с Шахом и получал от него множество совершенно секретных документов. Среди них были шифры морской разведки, отчеты, доклады, разведывательные задания по СССР и его союзникам. Благодаря этому советская военная разведка сумела проникнуть в тайные планы Великобритании и НАТО. Эти документы Шах привозил вечером, а утром должен был положить на место, в сейф, откуда он их брал. За это время Гордон Лонсдейл успевал отвезти их Крогерам и после фотографирования документов возвращал их Шаху. После этого супруги переносили фото на микроточки и т. д. Это была очень трудная и опасная работа, но Питер и Хелен успевали справиться с ней.

Полученные от Шаха материалы использовались Генеральным штабом и научно-исследовательскими и конструкторскими бюро судостроения и Минсредмаша СССР.

Как-то Шах намекнул Лонсдейлу о том, что неплохо познакомить его с Этель Джи. Эта девушка, любовница Шаха, работала в научно-исследовательском центре на территории базы в Портленде и занималась учетом и размножением секретных документов.

Гордон перед Шахом выступал как Алек Джонсон, помощник военно-морского атташе США, одновременно работавший на фирму, нуждавшуюся в чужих секретах.

Когда Шах рассказал об этом Этель, она охотно согласилась сотрудничать с «американской фирмой», лишь бы получше платили за это. Первая же информация, полученная от Джи (псевдоним Ася), представляла большую ценность для МИДа и Министерства обороны СССР.

Чтобы не утомлять читателей, а особенно читательниц перечислением и изложением информации, поступавшей через Лонсдейла, Питеру и Хелен в Москву, скажем, что вся она представляла серьезный интерес для советской разведки и руководства страны.

Казалось бы, все шло хорошо, но какие-то мрачные предчувствия стали беспокоить Питера и Хелен. То ему снился сон, что при выемке тайника за ним следила соседка Чей Сёч, то Хелен заподозрила, что дорожные рабочие следят за ней, то Хелен приняла какую-то странную радиограмму, которую не смогла расшифровать и которая не была подтверждена вечером. А тут еще из Москвы пришла депеша о необходимости уточнить запасную легенду на случай провала. Силы Питера подкосило и известие о кончине отца.

Единственной радостью для них в это время стало обещание Лонсдейла поддержать их ходатайство о приеме в советское гражданство. Руководство КГБ вышло перед ЦК КПСС с поддержкой этого ходатайства.

Но оттуда поступил ответ: «Вопрос о Коэнах поставлен преждевременно. Они могут еще предать нас. Вот когда вернутся в Советский Союз, тогда и будем рассматривать их ходатайство. М. Суслов. 2.11.60».

К счастью, об этом ответе они не знали.

Примерно в то же время сбежал сотрудник польской разведки М. Голевевский. Он выдал ряд польских и советских агентов, в том числе Джорджа Блейка и Гарри Хаутона (Шаха).

Шах сразу же был взят английской контрразведкой под негласный контроль. Наружное наблюдение зафиксировало его встречу с Лонсдейлом и обмен газетами между ними. В отчете, доложенном начальнику контрразведки, подчеркивалось, что Лонсдейл миллионер, «титул "сэр" ему дарован лично Ее Величеством Королевой за то, что он прославил Великобританию на Международной выставке в Брюсселе». Тем не менее после некоторых колебаний английская контрразведка установила наблюдение за Лонсдейлом. Оно выявило посещение им дома Питера и Хелен Крогеров.

За их домом было установлено постоянное наблюдение. Наблюдательный пост оборудовали в доме семьи Сёчей. Хелен, заходя по-соседски к Сёчам, замечала у них то незнакомых людей («садовника», «телефониста», «электрика»), то недопитый горячий кофе на столе, то убегающих по лестнице мужчин, то разбросанные вещи. Да и Сёчи перестали заходить к Крогерам, начали чураться их.

Другая соседка, Уинфред Спунер, рассказала Хелен, что, по словам почтальона, письма к Крогерам задерживаются в полицейском участке.

В этот же вечер Питер заметил в окне дома Сёчей незнакомку, и на его вопрос, кто она такая, хозяйка не могла связно ответить.

Хелен он застал в расстроенных чувствах. Она предложила ему выйти погулять, и здесь они оба поделились своими подозрениями: за ними следит Скотланд-Ярд. Они ходили, обсуждая положение, выискивая ошибки в своем поведении, и не наши ни одной.

О своих подозрениях Хелен «отстукала» шифровку в Москву. Оттуда поступил совет прекратить всякую связь с Беном и с Центром, не отчаиваться, и обещание «заботиться о вас».

Лонсдейл позвонил им и трижды кашлянул в трубку. Это означало сигнал опасности и указание изъять закладку из тайника. Тщательно проверившись, супруги поехали на Хайгейтское кладбище, в условленном месте нашли ржавый гвоздь, в полости которого был чистый листок бумаги. Проявив его, прочли последнюю записку Лонсдейла. Тот передавал указание Центра временно свернуть всю работу, в случае ареста все валить на него, Лонсдейла, и ни в чем не признаваться.

Питер тут же предложил Хелен немедленно улететь из Англии на континент, оттуда в СССР, но она заявила, что не может оставить его одного. Питер ответил:

— Спасибо тебе. Я знал, что ты откажешься.

Они решили тут же уничтожить все улики, кроме крупных – рации, фотоаппаратов, и надежно, как они считали, укрыть их. Однако в новогоднюю ночь их не тронули.

Здесь Хелен и Питер допустили просчет: они не уничтожили все улики, которые можно было сжечь.

2 января 1961 года они поехали на прием в книготорговую ассоциацию. Вернувшись домой, заметили, что там кто-то побывал. Ничего не пропало, но следы обыска носили явный характер. Еще было время избавиться от улик, но они им не воспользовались.

Полиция явилась к ним в январе. Толпа полицейских, агентов в штатском, репортеров, еще каких-то людей ворвалась в дом, который был ярко освещен прожекторами подъехавших со всех сторон машин. Кино- и телеоператоры нацелили на дом и входную дверь свои камеры.

В тот же день, двумя часами раньше, были схвачены с поличным при передаче секретных материалов Гарри Хаутон, Этель Джи и Гордон Лонсдейл. Почему он вышел на эту встречу, зная об опасности? Трудно сказать.

Когда восемь лет спустя я задал ему этот вопрос (он готовил меня к загранкомандировке), он ответил:

— Не знаю. Скорее всего, это было мальчишество, желание рискнуть в последний раз.

Войдя в дом, полицейские сразу надели на Питера наручники. Хелен пыталась уничтожить письмо с уличающими материалами, но его у нее изъяли. Все же она успела кинуть в печку несколько важных бумаг на глазах у женщины из полиции. Обыск был произведен довольно поверхностно, и серьезных улик, подтверждающих шпионскyю деятельность Крогеров, обнаружено не было. Тем не менее и Питера и Хелен в наручниках отправили в тюрьму.

Интересная деталь. За их арестом из дома Сёчей наблюдал журналист Питер Черчилль, бывший английский разведчик, о котором рассказывается в этой же книге в очерке «Фрау Черчилль». Тогда, в годы войны, он также был арестован в тылу противника и доставлен в наручниках в немецкую тюрьму.

А об этом случае он вспоминал:

— Когда Питера и Хелен посадили в разные машины, пронзительно взвыли сирены и по перекрытым полицией улицам их на большой скорости повезли к центру города. А я так и остался без сенсационного интервью, ради которого согласился побыть в шкуре полицейского и проторчать десять дней в окне холодной мансарды дома Сёчей.

Свой арест Крогеры приняли без паники: они были готовы к нему. Хелен вспоминала впоследствии: «...Помню, жалко было оставлять книги и спрятанные в них честно заработанные нами несколько тысяч долларов и английских фунтов. Однако все это пошло "коту под хвост". Остались мы без единого пенса в кармане».

Начались ежедневные допросы. Крогеры ни в чем не признавались, отрицали как то, что занимались шпионажем, так и свое знакомство с Гордоном Лонсдейлом. Пытаясь подтолкнуть их к даче признательных показаний, Питера посадили в одну камеру с Лонсдейлом. Но это пошло лишь на пользу обвиняемым. Гордон дал понять, что Крогеры не должны отрицать свое знакомство с ним и, более того, сказать, что он был другом их семьи и хранил у них часть своих вещей и ценностей. Он понимал, что, рано или поздно, при производстве более тщательного обыска будут обнаружены и рация, и фотоаппараты, и другие доказательства шпионской работы. Поэтому он просил не скрывать, что тайник под полом и установленная там рация — дело его рук. Таким образом, он брал на себя все, желая спасти своих товарищей.

Он оказался прав. Вскоре в тайниках было обнаружено все разведывательное оборудование и фальшивые паспорта с фотографиями Питера и Хелен, но на другое имя. Однако они утверждали, что купили эти паспорта давно, у одного польского еврея: насчет остального говорили, что все это принадлежит Лонсдейлу.

Если Питер еще вступал в какие-то споры со следователями, то Хелен больше отмалчивалась или говорила на отвлеченные темы. Следователи не препятствовали этому, полагая, что она когда-нибудь проболтается. Но не на ту напали. Она говорила очень много, но «не по делу». Следователям так и не удалось найти прямых доказательств шпионской деятельности Крогеров и на какую страну они работали.

Единственное, что они выяснили, это подлинные имена обвиняемых Крогеров – Леонтина Тереза Пэтке и Моррис Коэн – и то, что в США они поддерживали связь неустановленного характера с Абелем. Вот, пожалуй, и все.

Однако приговор суда был суровым. Гордон Лонсдейл получил 25 лет тюрьмы, Гарри Хаутон и Этель Джи – по 15, а Крогеры – по 20 лет заключения.

То, чего не удалось добиться во время суда, английские спецслужбы пытались добиться во время нахождения Крогеров в тюрьме. Им предлагали пойти на сотрудничество и обещали свободу, предлагали совершить «побег», провоцировали Питера ложными газетными публикациями о том, что Хелен согласилась остаться в Англии и т.д. Питер требовал свидания с Хелен, но ему не давали его. К этому времени он познакомился с советским разведчиком Джорджем Блейком, который отбывал наказание в той же тюрьме (позже он бежал из нее. В настоящее время он живет и работает в Москве).

По совету Блейка, Питер сказал, что он готов обдумать предложение англичан, но для этого ему нужно посоветоваться с Хелен. Противники клюнули на эту удочку и разрешили свидание, на котором Хелен решительно заявила, что никогда не давала и не даст согласия работать на англичан и остаться в Англии.

Тогда в игру вступило ФБР. Американцы потребовали выдачи им Коэнов-Крогеров. Но те заявили, что давно уже не являются гражданами США, а прибыли в Англию из Польши, где жили много лет и приняли польское гражданство. Это заявление сыграет свою роль в дальнейшем развитии событий.

Английские власти мстили Крогерам за неуступчивость. Их развели по разным тюрьмам, поместили в камеры с уголовниками, отбывающими наказание за тяжкие преступления. Сокамерницы издевались над Хелен, но она держал ась стойко, иногда вступая с ними в драки и побеждая их.

Осужденных неоднократно переводили из одной тюрьмы в другую, каждый раз более мрачную, с более суровым режимом. Изо дня в день, из года в год английские спецслужбы пытались выудить у них правду о том, на кого они работали и чем конкретно каждый из них занимался. Но тщетно. Ни Хелен, ни Питер ничего не сказали. Они продолжали называть себя польскими гражданами, что, кстати, подтвердилось письмами из Варшавы от пани Пэтке, тетушки Хелен. На самом деле письма направлялись советской разведкой, которая с первого дня ареста Крогеров работала над их освобождением.

В качестве одного из вариантов рассматривался вопрос об их обмене на арестованного и осужденного в СССР англичанина Джеральда Брука. И хотя англичане официально, через своих министров иностранных дел Гарольда Вильсона и Джорджа Брауна, неоднократно просили освободить Брука, они не соглашались на неэквивалентный (по их словам) обмен – одного Брука на двух Крогеров, тем более польских граждан.

В конце концов, советская сторона согласилась добавить к Бруку двух англичан, осужденных за контрабанду наркотиков.

На этих условиях английская сторона согласилась на обмен.

Последний день пребывания Питера в тюрьме его сокамерники отметили праздничным ужином (с разрешения начальника тюрьмы). Глава банды, совершившей в 1963 году дерзкий налет на поезд с деньгами (так называемое «ограбление века»), Рейнольдс, подарил Питеру плюшевого медведя, который до последнего дня жизни Крогеров занимал в их квартире почетное место.

21 октября 1965 года Питера повели на завтрак одного. После этого – в душ и на медицинский контроль, который продолжался более часа. Но на этом дело не закончилось. Питера еще три дня продержали в лондонской тюрьме, а затем на лимузине, в сопровождении эскорта мотоциклистов, отправили в аэропорт.

В это же время из ворот тюрьмы Холлоуэй выехала такая же кавалькада. Они встретились на мосту через Темзу, два лимузина с затемненными стеклами оказались в центре, и удвоенный эскорт сопроводил их в аэропорт Хитроу. Перед главным подъездом аэровокзала Крогеров поджидали сотни репортеров. Но их подвезли к служебному входу и провели в отдельную комнату. Однако назойливые журналисты и папарацци настигли их и там. Правда, полиция пресекла попытки пообщаться с Крогерами.

Но даже и здесь «сотрудник министерства внутренних дел» пытался получить от Крогеров информацию, на кого же все-таки они работали. Лишь прибывшие представители польского МИДа прервали эти пустые домогательства. В сопровождении английских полицейских они проследовали к выходу из здания, а потом, как сквозь строй, через огромную толпу журналистов. Давно аэропорт Хитроу не знал такого ажиотажа. Но Леонтина и Моррис не отвечали ни на один вопрос досужих репортеров. Они оказались даже в салоне самолета: не имея польской визы, они приобрели билеты только на рейс Лондон – Варшава – Лондон и с этим же самолетом должны были вернуться обратно. Но теперь уже польские полицейские выпроводили их из салона, в котором летели Крогеры.

Только в Варшаве Леонтина дала короткое интервью, в котором призналась, что они были разведчиками, «но какого именно государства, это не столь важно».

На следующий день Леонтина и Моррис обычным рейсом вылетели в Москву. И здесь состоялась их трогательная встреча со старыми друзьями: Марком — Абелем, Беном (Лонсдейлом) – Молодым, Джонни – Яцковым, с Клодом – Соколовым, Твеном – Семеновым и другими, с кем они делили и трудности, и радости работы и жизни.

17 ноября 1969 года был подписан закрытый секретный Указ Президиума Верховного Совета СССР о награждении Морриса и Леонтины Коэн орденами Красного Знамени.

Еще некоторое время спустя тот же Суслов, который когда-то отказал Коэнам в советском гражданстве, теперь завизировал Указ о принятии их в число граждан СССР.

Освобождение Крогеров и их вылет из Лондона вызвали настоящий бум. Английская пресса и телевидение уделили этому событию большее внимание, чем визитам в страну многих глав государств. Одна из газет писала, что создал ось впечатление, что отправляли «сокровища британской короны». Другая заявляла, что создал ось впечатление, будто Крогеры не шпионы, а национальные герои. «Дейли телеграф» писала, что проводы Крогеров напоминали «отъезд королевской четы».

Этим была создана отличная реклама советской разведке, не оставляющей в беде своих людей.

Супруги Коэны до начала девяностых годов активно работали в Управлении нелегальной разведки. Они выполняли специальные задания, выезжали в различные европейские страны с целью организации встреч с разведчиками-нелегалами, принимали участие в подготовке новых кадров для нелегальной разведки. Леонтина была награждена орденами Красного Знамени и Дружбы народов.

28 декабря 1992 года, не дожив две недели до восьмидесятилетия, Леонтина Коэн умерла. Моррис пережил ее на два с половиной года. Он скончался 23 июня 1995 года.

Через месяц был подписан Указ о присвоении ему звания Героя Российской Федерации.

1 июня 1996 года аналогичного звания удостоилась Леонтина – она стала первой женщиной, Героем Российской Федерации.

В их честь были выпущены почтовые марки. Тогда же, в июне 1996 года, звания Героев России были удостоены четыре разведчика, которые работали вместе с Коэнами или руководили их работой: Леонид Квасников, Анатолий Яцков, Владимир Барковский и Александр Феклисов. К сожалению, первых двоих, как и Коэнов, посмертно.

Добавить комментарий