Заканчивался крайне беспокойный для России 1916 год.
Начальник личной секретной дворцовой полиции Николая II, официально именуемой охранной агентурой, генерал-майор Спиридович не мог заснуть уже две ночи. Никогда еще за время беспокойной службы не попадал он в столь опасное положение: в который уже раз перечитывал донесение, полученное от тайного агента Червинской, и не знал, что с ним делать.
«Вчера на квартиру Распутина приезжал князь Феликс Феликсович Юсупов. Между ним и находившимся в сильной стадии опьянения Распутиным произошел следующий разговор:
Распутин. Ты, Феликс, держись меня. Скоро я тебя сделаю министром. Хошь ты и царский родственник, а не знаешь, что папашка уже никуда не годится... Не годится он в цари. Сам пропадет и нас всех погубит. Божий он человек. Ему бы цветы высаживать, а не царством управлять. Вот императрица – это совсем другое дело. Поистине Екатерина Великая. Жаль, что царь ее последнее время не всегда слушается. Давно бы надо войну с Германией кончать, а он не слушается, все упирается. А того не понимает, что, коли война еще продлится, не миновать в России революции. Будет республика али еще что. Только на немцев вся надежда. С ними нужно брататься. Вот «зеленые» живут в Швеции (Распутин говорит об активно работавшем в Стокгольме немецком шпионском центре, действовавшем под кодовым названием «Зеленый центр». Сотрудников этого центра именовали «зелеными».): поедешь туда и познакомишься.
Юсупов. А в России есть «зеленые»?
Распутин. Нет, только «зелененькие», друзья ихние, да еще наши есть, умные все люди... Вчера царица говорит мне: «Вот Ники меня беспокоит. Нерешительный он какой-то...» А я ей отвечаю: «Пора тебе самой все дела в свои руки брать, а то все пропадем».
Юсупов. Чем царь-то все же тебе не угодил? Распутин. Безразличный он ко всему и властью тяготится. Устал, духом упал. Совсем больной сделался. Управлять не может. Вот ему самому-то и дают чай пить, и от этого чая благодать Божия в нем разливается, делается у него на душе мир, и все ему хорошо, все весело – да ай-люли малина (впоследствии член императорской семьи князь Ф. Ф. Юсупов писал о событиях конца 1916 года: «Великий князь Дмитрий Павлович сообщил, что с государем творится что-то неладное. С каждым днем он становится все более безразличным ко всему окружающему, ко всем происходящим событиям. По его мнению, это все следствие злого умысла, что государя спаивают каким-нибудь снадобьем, которое притупляюще действует на его умственные и волевые способности»). Вот, ужо увидишь, как все устроим: все у нас будет по-новому... Когда с этим делом покончим, на радостях и объявим Александру с малолетним сыном, а самого-то на отдых в Ливадию отправим... Вот-то радость ему огородником заделаться! Устал он больно – отдохнуть надо... И запомни, Феликс, если не заключим мира с Германией, революция всех нас сметет к чертовой матери. Может быть, даже придется открыть Варшавский фронт и пустить в Россию немцев. Лишь в этом для нас спасение. Факел».
Еще раз перечитав агентурное донесение Червинской, Спиридович встал и направился в комнату. (Николай II иронически именовал ее «комнатой провокаторов»), отодвинул ложную стенку, закрывающую стальной несгораемый сейф, — там хранились самые секретные документы, их он не показывал не только своему начальнику — дворцовому коменданту свиты его величества генерал-майору Воейкову, но порой, исходя из интересов служебной карьеры, даже и царю.
По своему служебному положению Спиридович (на него была возложена охрана царя и его семьи) был обязан тщательно изучать всех, кто вступал в близкие и длительные контакты с царем, царицей и их дочерьми. На каждого из них Спиридович в течение многих лет вел досье, подшивал туда собранные тайно сведения о поведении, образе жизни, круге знакомых, родственных связях, политической благонадежности. Не мудрено, что объектом исследований Спиридовича стал и Григорий Ефимович Распутин.
Набрав одному ему известный код, Спиридович открыл сейф, достал папку. На ней было написано: «Совершенно секретно. Дело-формуляр. Григорий Ефимович Новых (Распутин)».
Спиридович, располагавший неограниченными полномочиями, окружил Распутина плотным кольцом тайной агентуры. Его сотрудник – ротмистр Скоробогатов – под видом инока прислуживал за столом во время встреч Распутина с епископами Феофаном, Гермогеном и иеромонахом Илиодором и исправно информировал Спиридовича о содержании их бесед. Пища для информации всегда была: стоило Распутину немного выпить, как он впадал в болтливость, особенно любил поговорить о своих отношениях с царской семьей.
В петербургской квартире Распутина под видом экономки постоянно жила Н. И. Червинская – тайный агент Спиридовича. Как и ротмистр Скоробогатов, она подробно сообщала шефу обо всем, что происходило в доме Распутина. Тайными агентами Спиридовича были швейцар и его жена – они тщательно запоминали всех посетителей Распутина.
В село Покровское, куда часто выезжал Распутин, на постоянное местожительство под видом фельдшера был командирован сотрудник Спиридовича ротмистр Лавров. (Немаловажное обстоятельство: чтобы избежать излишнего любопытства к своим агентам со стороны департамента полиции, Спиридович дал согласие на их параллельное сотрудничество с охранкой. Так что агенты Спиридовича служили двум господам разом.)
Тайным агентом Спиридовича являлся и жандармский полковник Комиссаров. Это его министр внутренних дел Хвостов и заместитель Хвостова директор департамента полиции сенатор Белецкий назначили руководить охраной Распутина и одновременно осуществлять за ним постоянную, повседневную слежку.
Тайными агентами Спиридовича были секретари председателя Совета министров, министра внутренних дел и директора департамента полиции, машинистки, которые в столь высоких учреждениях перепечатывали особо секретные документы. Так что Спиридович имел копии всех наиболее важных материалов о царской семье и Распутине.
Заведующий перлюстрацией корреспонденции в департаменте полиции (а проще – «черными кабинетами» на почтах и телеграфах страны) тайный советник Мардарьев еженедельно докладывал Спиридовичу о содержании всех писем и телеграмм, которые могли его заинтересовать. Вся корреспонденция, имевшая отношение к делам и жизни Распутина и царской семьи (в том числе письма и телеграммы царя и царицы), копировалась и регулярно переправлялась Спиридовичу. Не мудрено, что ему удалось собрать обширное досье на «святого старца». Многие материалы из этого досье даже Спиридович, привыкший за время работы к невероятной грязи и человеческим порокам, не мог читать без отвращения.
Взяв дело Распутина, Спиридович запер сейф, задвинул его стеной и, возвратившись в кабинет, принялся тщательно просматривать материалы. На первых страницах дела-формуляра была общая справка о Распутине, составленная на основе полученных агентурных донесений.
«Григорий Ефимович Распутин, — говорилось в справке, — родился в 1872 году (по другим данным, в 1869-м) происходит из крестьян села Покровское, Тюменского уезда, Тобольской губернии. До тридцати лет отличался исключительно буйным поведением, беспробудным пьянством, во время которого абсолютно терял контроль над собой, скандалами и драками, за что по распоряжению волостных властей не раз подвергался телесным наказаниям. По селу Покровское упорно распространялись слухи, что Распутин в пьяном виде изнасиловал семидесятилетнюю старуху, нищенку-юродивую, по прозванию Леконидушка, и был повинен в растлении нескольких детей в возрасте 12-13 лет. За развратное поведение и попытки конокрадства был неоднократно нещадно избиваем односельчанами. В тридцать лет резко изменил образ жизни. Перестал пить, начал демонстративно усердно молиться в церкви, ходить босиком в зимнюю стужу по святым местам, изображая из себя «блаженного прорицателя». Возвратившись после этих странствий в село Покровское, Распутин уходил ночевать и, как он утверждал, молиться в вырытую им около дома яму. Окружил себя поклонницами, которых именовал сестрами по вере (Катерина, Дуня, Елена, Александра и Ирина). С ними предавался самому разнузданному разврату якобы на религиозной почве. Поведение Распутина дает основания сделать вывод, что он сексуальный психопат, тайно разделяющий взгляды секты так называемых хлыстов. Явно обладает гипнотическим воздействием, обращенным в сторону половых эмоций (в ходе наблюдения за Распутиным было установлено: находясь в Петербурге, он систематически брал уроки гипноза у известного гипнотизера, высланного затем департаментом полиции из Петербурга. По агентурным данным, гипнотизер уверял, что Распутин обладает исключительно сильной волей, умеет ее концентрировать в себе, сам весьма перспективный гипнотизер). Имеет обширные знакомства среди женщин высшего петербургского общества, с многими из них, принадлежащими к лучшим аристократическим фамилиям, находился или находится в интимных отношениях. В 1905 году Распутин был представлен государю великим князем Николаем Николаевичем и с тех пор находится под особым покровительством царской четы, имеет доступ в царский дворец в любое время. Наблюдения за Распутиным показывают: это весьма хитрый человек, талантливый актер-самородок, корыстный ханжа и шарлатан, нацепивший на себя костюм «мужицкого пророка» и прикидывающийся простаком. Напившись до одурения, именует себя Григорием Первым. По характеру дикарь, не знающий удержу желаниям. Наиболее тесные отношения поддерживает с самой близкой фрейлиной государыни Анной Александровной Вырубовой, комендантом Царскосельского дворца свиты его величества генерал-майором Воейковым, врачом Бадмаевым, министром внутренних дел Хвостовым, директором департамента полиции Белецким, князем Андронниковым, через которого осуществляет связи с петербургской знатью, банкиром Д. Л. Рубинштейном, немцем по национальности, епископами Феофаном и Гермогеном, с бывшим любимцем императрицы Илиодором (в миру Сергей Труфанов). Последние в 1911 году рассорились с Распутиным и стали его смертельными врагами, именуя его «святым чертом». По некоторым имеющимся данным, покушение на Распутина мещанки Гусевой в селе Покровское в июне 1914 года организовано при помощи иеромонаха Илиодора с благословения епископа Гермогена. В пьяном виде Распутин выбалтывает много лишнего. Не исключено, что Распутин связан с германской секретной службой, старающейся мирными средствами завоевать Россию, превратить ее в германскую колонию.
Помощник заведующего охранной агентурой,
отдельного корпуса жандармов
подполковник Доброскоков».
Окончив читать справку, в которой Доброскоков, боясь задеть честь царствующей династии, не изложил и сотой доли того, что лично ему по роду деятельности было известно о Распутине, Спиридович взялся за донесения, аккуратно подшитые в деле-формуляре Распутина по мере их поступления. У тайных агентов Спиридовича дипломатических ухищрений уже не было: факты из жизни Распутина описывались с фотографической точностью, даже манера речи, выражения Распутина воспроизводились скрупулезно.
Первыми в деле Распутина шли донесения жандармского ротмистра Скоробогатова, подписанные псевдонимом Феникс. Они фиксировали содержание бесед Распутина с иеромонахом Илиодором.
Первое донесение ротмистра Скоробогатова. «Сегодня в селе Покровское между Распутиным и Илиодором имела место длительная беседа, в которой Распутин, в частности, рассказал следующее.
Когда революция подняла в 1905 году высоко голову, Николай II и Александра Федоровна очень испугались. А тут Антоний Волынский где-то сказал проповедь, что наступили последние времена. Они и давай складывать вещи, чтобы куда-то спрятаться. Позвали меня и спросили, что делать. А я долго уговаривал их плюнуть на все страхи и царствовать. Все не соглашались. Я на них начал топать ногою и кричать, чтобы они меня послушались. Первая сдалась Александра, а затем царь. Когда я пришел к ним после успокоения, они оба упали передо мной на колени, стали целовать мои руки и ноги, Александра Федоровна подняла кверху руки свои и со слезами говорила: «Григорий! Если все люди на земле восстанут на тебя, то я не оставлю тебя и никого не послушаюсь». А Николай II, тоже поднявши руки, закричал: «Григорий, ты Христос, ты наш спаситель!» Они у меня спрашиваются обо всем – о войне, о Думе, о министрах. Без меня цари не могут. Хоть им трудно выслушивать выговоры мужика, а они слушают. Раз царь говорит так, а я говорю вот так, так у него аж румянцы заиграли на обеих щеках, весь затрясся, неохотно-то мужика слушать, а послушался. Он без меня и дыхнуть не может. Все мне говорит: «Григорий, Григорий, ходи чаще к нам: когда ты с нами, нам весело, легко, отрадно». Для меня открыта их казна. Только царица скупа все-таки. Если брать у ней по тысяче, она ничего не говорит, всегда беспрекословно дает, а если, к примеру сказать, когда попросишь десять тысяч или больше, то она начинает мяться и спрашивать: «А на что деньги? Куда?» Когда ей объяснишь, она дает мне и по двадцать тысяч. Феникс».
Второе донесение ротмистра Скоробогатова.
«В воскресенье Распутин устроил грандиозную пьянку, во время которой у него состоялась вторая беседа с иеромонахом Илиодором. Распутин, находясь в сильной стадии опьянения, рассказал следующее:
«Вот раз, значит, я и приехал, да прямо к царю... Дверь раскрываю, Николай Николаевич там был, великий князь. Не любит меня, зверем смотрит... А мне ничего. Я к нему злобы не питаю. Сидит он, а меня увидел – уходить собирается. А я ему: посиди, говорю, чего торопиться, время-то раннее... А он, значит, царя соблазняет... все на Ерманию его наговаривает... Ну, а я и говорю: кораблики понастроим, тоды и воевать, а теперь, выходит, не надо... Рассерчал Николай Николаевич, кулаком по столу... и кричать, а я ему: кричишь-то зачем? Он царю докладывает: ты бы его, говорит, выгнал. Мне с ним о государстве не разговаривать... А я царю объясняю, что я правду знаю и все наперед скажу, а негоже Николай Николаевичу со мной в одной комнате, пушай уходит... Христос с ним. А беспорядок в квартире производить негоже. Вскочил Николай Николаевич, ногою топнул, да и прочь. Дверью только потряс крепко... Эх, кабы не пырнули меня в июне 1914 года ножом, не бывать войне. Не допустил бы я государя. Он меня вот как слушается, а я бы не дозволил воевать. На что нам война. Еще что будет-то».
Илиодор спросил: неужели государь всегда слушается тебя? Распутин: папа-то с трудом меня слушается, волнуется, ему стыдно, а мама говорит, что без тебя, Григорий, я ни одного дела не решу. А ведь знаешь, царь так маму слушается, что она всегда им командует. Меня царским лампадником зовут. Лампадник – маленькая шишка, а какие большие дела делает! Захочу, так пестрого кобеля губернатором сделаю. Вот какой Григорий Ефимович! Да вот ты давеча видел, княгинюшка приходила, такая красивая, все мне руки целовала. Бросила мужа, детей, четвертый год за мной таскается. Раньше я ее шибко-шибко любил, а теперь не люблю. Она вот все пристает теперь, чтобы я ее мужа министром сделал. А как я могу ее мужа министром сделать, когда он дурак. Не годится для этого дела.
— Выходит, не Николай II, а ты наш царь? – спросил Илиодор.
— Понимай как знаешь, — уклонился от прямого ответа на вопрос Распутин.
Илиодор сказал про императора: такой слабый, очень табак курит, вечно пьяный, говорить не умеет, весь потрепанный какой-то, рукой дергает, да, должно быть, он и не умный. Да и какой он русский царь, этот немкин муж? Он же по национальности фактически датчанин. Родная мать его, названная Марией Федоровной, датчанка, датская принцесса Дагмара. Да и в отце-то его – Александре III – русской крови кот наплакал. Вот Николашка и не жалеет Руси, плевал он на русский народ.
«Замолчи, — закричал Распутин. – Не смей, ирод, поносить папашку. Он не злой. Ни во что не вмешивается. Знай себе в шахматы и домино играет да красное вино попивает. А мамашка – умница, истинно Екатерина Великая, она и правит».
Илиодор возразил: напился народной кровушки, изверг, а теперь затих. Чем такого царя иметь, лучше не надо никакого.
— Да ты и впрямь, Сережа, люцинер (так Распутин называл революционеров), — набросился на Илиодора Распутин. – Но все равно ты мне люб. Люблю умных людей.
Потом вдруг Распутин заплакал пьяными слезами: что я буду делать, когда царица шуганет меня от себя? Феникс».
Здесь же, рядом с агентурным донесением Скоробогатова, была подшита копия письма царицы к Распутину.
Третье донесение Скоробогатова.
«Вчера иеромонах Илиодор рассказал мне, как ему удалось достать подлинные письма царицы и ее дочерей к Распутину.
Будучи в селе Покровское в декабре 1909 года, Распутин достал как-то мешок и вывалил из него на стол перед Илиодором пачки писем и телеграмм, в том числе и от царицы, и от ее дочерей, и наследника.
— Брат Григорий, — обратился Илиодор к Распутину, — дай мне на память несколько писем.
Распутину якобы очень понравилось удивление Илиодора и его просьба, и он сказал: «Хорошо, выбирай, только письмо наследника не тронь, оно у меня самого одно только».
— Я выбрал, — говорил Илиодор, — письма государыни и великих княжон.
Создается впечатление, что Илиодор, который начал явно охладевать к Распутину, разуверившись из-за его безобразных поступков в его святости, может впоследствии использовать эти письма (он ведь известный крамольник) для компрометации и шантажа царствующей династии. Феникс».
«Справка. Письма, о которых пишет ротмистр Скоробогатов, действительно у Илиодора были. После бегства за границу в 1914 году он пытался их там опубликовать. В результате принятых мер сотрудникам охранной агентуры удалось в Осло, где в это время находился Илиодор, завладеть подлинниками этих писем. Письма возвращены государю императору. Полковник Спиридович».
Спиридович встал, подошел к окну, долго стоял в задумчивости, глядя на аккуратно разметенные дорожки в саду, на охранников, деловито расхаживающих под окнами царских покоев. Внезапно, как это иногда бывает, воспоминания о событиях 1914 года, теперь уже казавшихся такими далекими, охватили его. Тогда в такое же чудесное, морозное утро его пригласил к себе в кабинет царь. Сидя за столом, заваленным бумагами, смущенно покашливая в кулак, Николай II почему-то долго не решался начать разговор. Наконец заговорил.
— Александр Иванович, у меня к вам весьма, как бы получше сказать, деликатное поручение. Вы, конечно, помните о бегстве за границу иеромонаха Илиодора, бывшего духовника императрицы? Этот Илиодор, в миру Сергей Труфанов, в настоящее время проживает в Осло. Министр внутренних дел Макаров утверждает, что Илиодор располагает какими-то письмами Александры Федоровны и моих дочерей к Распутину и хочет опубликовать их в иностранной печати. Не могли бы вы, голубчик, вернуть мне эти письма? Очень не хотелось, чтобы в них заглядывали чужие глаза. Зайдите сейчас к Фредериксу, я передал ему для вас на эту операцию 500 тысяч рублей. Не стесняйтесь в расходах. Но помните, письма эти должны быть у меня как можно скорее.
Через неделю в порту Осло Спиридовича встречали сотрудники охранной агентуры – Карабовичев и Замысловский; оба хорошо говорили по-шведски и выполняли задание – установить местонахождение Илиодора. После взаимных приветствий жандармcкий ротмистр Карабовичев рассказал, что удалось сделать.
Илиодор в настоящее время живет в гостинице, занимает отдельный номер на третьем этаже. Карабовичев и Замысловский снимают номер по соседству. К Илиодору дважды за последнее время приходил редактор норвежской газеты – он предлагал ему купить подлинные письма царицы и ее дочерей к Распутину. Пока что не сошлись в цене. Илиодор ведет себя крайне настороженно, на улицу выходит редко, дверь его номера всегда заперта. Как видно, очень боится покушений.
И вот уже швейцар «Гранд-отеля» услужливо распахнул дверь перед элегантно одетым в дорогое меховое пальто и бобровую шапку коммерсантом из Лондона сэром Гревсом (Спиридовичем). Вместе с сопровождавшим его Доброскоковым он занял один из лучших номеров, отдохнул с дороги и приступил к выполнению задания. Он продумал его до мельчайших деталей.
В час ночи, предполагал Спиридович, когда большая часть постояльцев гостиницы будет уже крепко спать, он со своими сотрудниками проникнет в номер Илиодора и «поговорит» с ним на интересующую его тему. Поскольку после сегодняшней беседы с редактором газеты Илиодор из номера не выходил, вероятнее всего, письма пока при нем. Конечно, не исключено, что Илиодор прячет их в ином месте – тогда все серьезно осложнится. Придется вместе с Илиодором ехать за ними, все время держать его под прицелом револьвера, чтобы он не кричал и не звал на помощь. Крайне предусмотрительный при проведении агентурно-оперативных операций, Спиридович дал русскому послу в Осло 50 тысяч рублей и потребовал от имени императора организовать его прикрытие силами норвежской полиции. Посол выполнил приказ: нужные люди получили взятку, за исход операции можно было не волноваться.
Едва часы пробили час ночи, как вся компания Спиридовича собралась у номера Илиодора. Замысловский легко, отмычкой, открыл дверь. Илиодор крепко спал. Даже когда Спиридович начал его будить, проснулся не сразу. Открыв глаза, увидел сидящего у постели, одетого в дорогой английский костюм начальника царской охраны с его же револьвером в руках (успел-таки вытащить из-под подушки). Рядом стояли еще трое – лица их не предвещали ничего хорошего. Илиодор понял, что попал в капкан, хотел закричать, но вовремя спохватился, заметив предостерегающий жест одного из ночных «гостей».
— Только тихо, господин Труфанов, — проговорил Спиридович, — И тогда для вас все окончится благополучно. Вы, конечно, понимаете, зачем мы здесь. Быстро письма царицы и ее дочерей к Распутину.
Илиодор ответил хриплым со сна голосом:
— Никаких писем у меня нет.
— Ах нет! – Спиридович посмотрел на Доброскокова – тот выходил из ванной комнаты. – Готово?
— Все готово, Александр Иванович, — доложил Доброскоков.
— Ну тогда пошли купаться, долгогривый, — обратился Спиридович к Илиодору, все еще сидящему в постели.
И сейчас же Доброскоков, Карабовичев и Замысловский подхватили ничего не понимающего Илиодора и потащили его из комнаты. Илиодор увидел наполненную почти до краев ванну, и сейчас же сильная рука схватила его за длинные волосы, пригнула к воде так, что он коснулся ее носом.
— Ну что, отдашь письма? – услышал Илиодор вопрос Спиридовича.
Илиодор молчал.
— Топите, — приказал Спиридович.
Его схватили за уши и погрузили в воду. Когда полузадохнувшегося Илиодора вытащили из воды, он был без сознания. Едва пришел в себя, как услышал все тот же спокойный голос Спиридовича:
— Ну что, надумали отдать письма?
Илиодор прошептал:
— Вы хуже разбойников. Вы что, решили меня утопить?
— А воровать и читать чужие письма — это как называется? Это не разбой? – с явной издевкой в голосе спросил Спиридович. – Ну ладно, кончайте ломаться, где письма? Вот вам за них пять тысяч рублей, — продолжал Спиридович, выкладывая деньги. – Цена более чем приличная. Ну, что молчите или опять надумали купаться?
Некоторое время Илиодор молчал, но, почувствовав, что его опять тянут к ванне, пробормотал:
— Берите, проклятые, вон там – в шкатулке на тумбочке.
Вынув из шкатулки письма и убедившись в их подлинности (почерк императрицы и ее дочерей ему был хорошо знаком), Спиридович приказал:
— Пишите расписку: «Я, Сергей Труфанов, бывший иеромонах, передаю государственным властям Российской империи письма, адресованные Григорию Ефимовичу Распутину, которыми обманным путем завладел в 1909 году, находясь у него в гостях. За это я получил вознаграждение – пять тысяч рублей золотом».
— Ничего я писать не буду, — недовольно пробормотал Илиодор.
— Что, опять захотелось купаться? – Глаза Спиридовича зло заблестели. – Не глупите, вот вам ручка и чернила. Пишите!
Спрятав в карман пиджака письма и расписку, Спиридович удовлетворенно проговорил:
— Ну вот и вся комедия.
Через пятнадцать минут Илиодор, которому насильно влили в рот вместе с вином лошадиную дозу снотворного, спал беспробудным сном, а компания Спиридовича, ни минуты не мешкая, отправилась в обратный путь – в Петербург. Из суммы, ассигнованной царем на операцию, было израсходовано 55 тысяч рублей.
В целях конспирации царь сказал царице и Распутину, что письма доставил ему министр внутренних дел Макаров (к слову, ни царица, ни Распутин так до конца своих дней и не узнали о тайной деятельности Спиридовича в области политического сыска и были уверены, что он занимается лишь охраной царской семьи).
Предосторожность в отношении Спиридовича, проявленная царем, была весьма своевременной и полезной. Прошло совсем немного времени после того, как злополучные письма были вручены Николаю II, и министр внутренних дел Макаров без объяснения причин был уволен в отставку. Несомненно, такая же участь ждала и Спиридовича, если бы царица и Распутин узнали, кто в действительности отобрал у Илиодора письма и доставил их царю.
Вспомнил Спиридович и содержание разговора с царем после возвращения ему писем. Читая их, Николай II, видимо, сильно волновался – лицо его становилось то красным, то белым, пальцы дрожали.
— Какая подлая фальшивка, — проговорил он и с омерзением бросил письма в камин.
После длительного молчания обратился к почтительно стоявшему Спиридовичу.
— Садитесь, пожалуйста, Александр Иванович. Простите, в волнении я забыл предложить вам сесть. Я никогда не забуду вашей услуги.
Со свойственным лицемерием продолжал:
— Я, конечно, не верю той интерпретации этих писем, которую дают враги престола. И потом, императрица права – к поступкам блаженного Новых вообще нельзя подходить с точки зрения действий обычного человека. Конечно, проще всего отослать Григория Ефимовича в деревню, как это было сделано по предложению еще Коковцова в 1913 году. Но боюсь, что императрица этого не выдержит. Скажу вам одному: случись такое, Александра Федоровна, верящая, что наш сын жив только благодаря стараниям Новых, либо покончит самоубийством, либо сойдет с ума. А без нее наследник Алексей вряд ли долго проживет.
Голос Николая прервался. Справившись с новым приступом волнения, он закончил:
— Так что очень прошу вас, голубчик, тщательно, тайно следите за Новых – так, чтобы не доводить дело до конфликтов с ним и императрицей. Меня же не беспокойте бытовыми мелочами.
На очередном ежедневном утреннем докладе Доброскоков доложил Спиридовичу, что после его ухода Николай II имел серьезный разговор с императрицей.
После всего случившегося Распутин некоторое время не появлялся во дворце, но вскоре опять начал бывать у царя и царицы как ни в чем не бывало.
Спиридович вновь сел за стол, продолжал читать.
Четвертое донесение ротмистра Скоробогатова.
«11 декабря 1909 года, находясь в селе Покровское, Распутин в старых валенках, холщовой рубашке и портах в сопровождении двенадцати женщин из лучших аристократических фамилий, которых он именует «сестрами», направился в баню. Две княжны вели его под руки, умильно заглядывали ему в глаза и величали «святым отцом». В бане Распутин вместе с женщинами пробыл около 4 часов... Все эти женщины уже несколько месяцев живут в доме Распутина и ходят за ним как побитые собаки.
Распутин явно обладает гипнотическим воздействием, которым умело пользуется для удовлетворения своих извращенных вкусов, особенно в общении с дегенеративными истеричками из высшего света. Многие женщины, один раз попав в сети этого развратника, уже не могут из них выбраться.
Вот выдержка из письма одной из таких «сестер» Распутина:
«Полгода, как нахожусь в каком-то кошмарном состоянии. Не нахожу себе места в этом несчастном селе. Хочу убежать, хочу вернуться в Петербург, но не могу, боюсь, страшно боюсь старца. Его большие серые проницательные глаза давят меня, проникают в глубь моей души и страх наводят на меня. На расстоянии 5000 верст я ощущаю старца около себя. Чувствую, что он – необыкновенная сила, что он все может». Феникс».
«Справка. По заключению известного психиатра профессора Бехтерева, Распутин – больной человек, истерико-эпилептик. На этой почве, обладая ненормально повышенной половой возбудимостью, в течение длительного времени, а то иногда вообще, мучительно не может закончить половой акт, что заставляет его полностью в такие моменты терять человеческий облик, беспрерывно менять половых партнерш или вступать с ними беспрерывно, в порядке очередности, в половые сношения... Именно в силу своей сексуальной болезни он не пропускает ни одной красивой женщины и пользуется у многих из них таким огромным успехом. В этом причина того, что раз попавшая в «сети распутинской святости» страстная дама становится уже его рабой.
В заключение скажу, — писал Бехтерев, — что если кто и хотел бы понимать все, что известно относительно покорения дам высшего общества грубым мужиком Распутиным с точки зрения гипнотизма, то он должен не забывать, что кроме обыкновенного гипнотизма есть еще «половой» гипнотизм, каким, очевидно, обладает в высокой степени старец Распутин». Полковник Спиридович».
Резолюция на агентурном донесении.
«Ротмистру Доброскокову.
Во время пребывания Распутина во дворце устанавливать за ним тщательное негласное наблюдение, особенно в момент его общения с государем и членами его семьи, чтобы предотвратить возможные эксцессы, связанные с его психическим расстройством и могущие угрожать жизни августейшей семьи. Полковник Спиридович».
К агентурному донесению было подложено стихотворение о «банных» делах Распутина, ходившее в Петербурге и Москве:
«Черт святой» — Распутин Гришка —
Есть Епиха из Епих,
Насчет баб великосветских
«Старец» сей ужасно лих.
К «старцу» этому – дубине —
Бабы-дамы там и тут,
Точно пчелы к меду в улье,
Так ватагами и льнут.
Льнут и Анны и Алисы,
Дочки Алины – иси,
Сам Никола же устами
Лижет старцу сапоги.
Все министры лижут лапы,
Вьются, точно воронье.
А Распутин им открыто:
«Все вы, вижу я, дурье!»
Так Россией править надо,
Чтоб никто не мог пищать.
Все науки непременно
Нужно с корнем вырывать.
Вместо них настроить бани,
В них пущай честной народ
Для спасенья, очищенья
Вместе с бабами идет.
В баню с бабами примерно
Сам, Григорий, я хожу,
Только в бане рай пресветлый
Я всегда и нахожу.
Баня есть Руси спасенье,
В бане мякнет человек,
С баней Русь родная, знаю,
Будет крепкою вовек.
Пятое сообщение Скоробогатова.
«На квартире епископа Гермогена состоялся «суд» над Распутиным. Присутствовали епископы Гермоген и Феофан, иеромонах Илиодор, блаженный странник Митенька. Когда Распутин, приглашенный Гермогеном, вошел в комнату и хотел с ним поздороваться, тот закричал: «Не приближайся ко мне, сатана!» — и повернулся к нему спиной. Растерявшийся от такого приема Распутин хотел было уйти, но Илиодор, епископ Феофан и блаженный Митенька загородили ему дорогу. Здесь же стояли готовые прийти к ним на помощь в случае сопротивления со стороны Распутина несколько здоровенных монахов. Не поворачиваясь к Распутину, Гермоген приказал Илиодору: «Рассказывай все, что тебе известно о развратных похождениях этого нечестивца». После того как Илиодор закончил свой рассказ, Гермоген спросил Распутина, правду ли говорит иеромонах.
Распутин, встав на колени, ответил: «Сущую правду», после чего Гермоген начал бить Распутина тяжелым крестом по голове. Тот не сопротивлялся, только при каждом ударе вскрикивал: «Помилосердствуй, святой отец». Блаженный Митенька во время избиения Распутина кричал: «Так его, нечестивого!» Устав избивать Распутина, Гермоген и все присутствующие заставили Распутина поклясться на святом кресте, что он больше не будет заниматься безобразиями с женщинами. После этого Распутина отпустили. Феникс».
Из рапорта полицмейстера Санкт-Петербурга петербургскому губернатору от 1 января 1911 года:
«Сегодня в 3 часа утра из ресторана «Вилла Родэ» В одном белье выскочил человек и побежал по Ново-Деревенской набережной с дикими воплями: «Эй, не попадайся по дороге! Расшибу!» На вопрос встретившегося городового: «Чего безобразничаешь?» бежавший нанес ему сильный удар в лицо и пытался скрыться. Однако это ему не удалось. При помощи подоспевших полицейских он был задержан и препровожден в участок, хотя и оказывал при задержании отчаянное сопротивление. При выяснении личности было установлено, что это был Григорий Ефимович Распутин (Новых), находящийся в сильной стадии опьянения. После того как из ресторана «Вилла Родэ» была доставлена его одежда, Распутин из участка был отпущен и препровожден к себе домой на Гороховую улицу в дом № 64».
«Справка. На основании докладной записки его императорскому величеству председателя Совета Министров Коковцова от 1 марта 1912 года о безобразиях, творимых Распутиным и вызывавших всеобщее возмущение, он был выслан на родину в с. Покровское. В частности, в докладной записке Коковцова говорилось: «Этот человек овладел доверием Вашего Величества. Это шарлатан и негодяй наихудшей породы. Общественное мнение против него». Полковник Спиридович. 5 марта 1912 года».
Здесь же было подшито донесение тайного агента Спиридовича – секретаря председателя Совета министров.
«Сегодня состоялась беседа его высокопревосходительства Коковцова с министром иностранных дел Сазоновым. Дверь в кабинет Коковцова была неплотно закрыта, и источник получил возможность слышать весь их разговор. На вопрос Сазонова, удался ли его демарш в отношении Распутина, господин Коковцов ответил: государь обещал выслать Распутина на родину. После этого рассказал о содержании своей беседы с его величеством. В частности, Коковцов сказал: «Когда Я, Сергей Дмитриевич, доложил его императорскому величеству, что все газеты нападают на Распутина, царь прервал меня с презрительной усмешкой: «Вы обращаете внимание на газеты?» Я ответил: «Да, государь, когда они нападают на моего государя и от этого страдает престиж власти». Со скучающим видом царь опять прервал меня. «Эти критики, — сказал он, — бессмысленные. Я знаю Распутина». После этого заявления я не знал, стоит ли продолжать излагать свои предложения о Распутине. Однако все же закончил. Я сказал: «Государь, ради династии, ради вашего наследника умоляю вас: дайте мне принять необходимые меры, чтобы Распутин вернулся в свою деревню и никогда больше не возвращался». На это царь крайне холодно ответил: «Я ему сам скажу, чтоб он уехал и не приезжал больше». Я спросил государя: должен ли считать это решением его величества? Император ответил с явным неудовольствием: «Это мое решение». После этого протянул мне руку и, показывая всем своим видом, что мой доклад о Распутине был ему крайне неприятен, против обыкновения крайне сухо простился со мной, сказав: «До свидания, Владимир Николаевич, я вас больше не задерживаю». Зоркий».
Под агентурным донесением Зоркого рукой Спиридовича была сделана приписка: «Влиятельные поклонницы Распутина добились его возвращения из ссылки, и он вновь в Петербурге и продолжает свои «художества».
Коковцов же был вынужден уйти в отставку. Спиридович перевернул страницу дела-формуляра на Распутина. Тот же источник сообщал о беседе уходящего в отставку Сазонова с Коковцовым.
«Сазонов сказал: «Император царствует, но управляет императрица под указку Распутина. Министры обратились в марионеток, нити от коих прочно забрали в руки Григорий Ефимович Распутин и императрица Александра Федоровна. Императрица же Александра Федоровна на всех и на вся смотрит глазами Распутина, делит служащих во всех правительственных учреждениях на две группы: «наши» и «не наши». Царь же – лицемер: в глаза хвалит и тут же за спиной увольняет. Ему ни в чем нельзя верить. То, что сегодня обещает и одобряет, завтра от всего этого отказывается».
Спиридович перевернул еще страницу и увидел копию шифрованной телеграммы, полученной рано утром 26 марта 1915 года начальником Московского охранного отделения Мартыновым из министерства внутренних дел: «25 марта курьерским № 1 выехал Москву Григорий Распутин. Кличка наблюдения Темный. Установите неотступное совершенно секретное наблюдение. Случае выезда сопровождайте. Телеграфируйте мне. Полковник Глобачев».
Вместе с телеграммой была подшита копия рапорта пристава Второго участка Сущевской части Москвы подполковника Семенова полицмейстеру города Москвы: «26 марта 1915 года около десяти часов вечера в ресторан «Яр» прибыл в сильной стадии опьянения Григорий Распутин. Вместе с ним были: вдова потомственного почетного гражданина Анисья Ивановна Решетникова, журналист Николай Никитович Седов и неустановленная молодая женщина. Заняв отдельный кабинет, Распутин вызвал по телефону редактора-издателя Московской газеты «Новости сезона», потомственного почетного гражданина Семена Лазаревича Кагульского и пригласил женский хор. Прослушав несколько песен, Распутин сплясал русскую... Крайне непочтительно Отзывался о ее императорском величестве Александре Федоровне и царских дочерях. Далее поведение Распутина приняло совершенно безобразный характер. Он разделся и в голом виде продолжал вести беседу с певичками хора, раздавая некоторым из них собственноручные записки с подписями вроде «люби бескорыстно». На замечание заведующего хором о непристойности такого поведения в присутствии женщин Распутин возразил, что он всегда так держит себя перед женщинами, и продолжал сидеть в том же виде. Некоторым из певичек Распутин дал по 10-15 рублей деньги брал у своей молодой спутницы, которая затем оплатила и все прочие расходы по «Яру». Около двух часов ночи компания разъехалась».
Далее следовала копия письма и. о. начальника московской охранки Мартынова Джунковскому, где говорилось: «Совершенно секретно. Строго конфиденциально. Его превосходительству товарищу министра внутренних дел, шефу корпуса жандармов генерал-майору Джунковскому. В соответствии с вашим требованием изложить полностью подробности, связанные с пребыванием Григория Ефимовича Новых (Распутина) 26 марта 1915 года в ресторане «Яр», В дополнение к ранее направленному вам донесению сообщаю:
Совершенно опьянев, Распутин начал откровенничать с певичками в таком роде: «Этот кафтан подарила мне «старуха», она его и шила. Эх! Что бы «сама» сказала, если бы меня сейчас здесь увидела». На вопрос одной из певичек, о какой старухе он говорит, Распутин отвечал: «О царице, дура». Исполняющий обязанности начальника Московского охранного отделения ротмистр отдельного корпуса жандармов Мартынов».
Дочитав письмо Мартынова, Спиридович со злостью плюнул. Кажется, действительно, все идет к концу, подумал он. Гришка Распутин окончательно втоптал в грязь и без того крайне шаткое царское самодержавие в России.
Однако надо было решать, что же делать с последним агентурным донесением Червинской: докладывать или не докладывать его содержание царю? Ответа на вопрос пока не было, и Спиридович опять принялся листать дело Распутина. Пошли донесения агента Спиридовича – экономки в доме Распутина Н. И. Червинской.
В первом донесении говорилось: «Вчера Распутин на своей квартире (Гороховая ул. д. 64) устроил большой пир по случаю смещения с поста верховного главнокомандующего великого князя Николая Николаевича. Не стесняясь многочисленных гостей, заявил: «Уж на что великий князь Николай Николаевич, бывший верховный-то наш главнокомандующий, на что напористый был, а ведь слетел. Я хотел в ставку приехать поглядеть, что оно и как, так он мне пренахальнейшую телеграмму прислал: «Приезжай – повешу». Вот он, Николай Николаевич, хотел меня повесить, а я послал его мозоли натирать на Кавказских горах. Пусть его белые ножки по острым камешкам походят, авось забудет вешать простого мужичонку. Факел».
Прочитав донесение, Спиридович от души посмеялся над самодовольным пьяным бахвальством Распутина. Спиридович лучше, чем кто-либо другой, знал: великий князь Николай Николаевич был снят в связи с поступившими сведениями о готовящемся заговоре с целью свержения Николая II и провозглашения великого князя Николая Николаевича конституционным монархом Николаем III. В заговоре русской буржуазии принимали участие послы Англии и Франции. Правящие круги этих стран уже убедились, что царское правительство неспособно далее продолжать войну с Германией и склоняется к заключению сепаратного мира. Чтобы помешать России выйти из войны и попытаться предотвратить в ней революционный взрыв, влиятельные силы Англии и Франции сочли, что настало время заменить власть царя властью буржуазии, кровно заинтересованной в войне «до победного конца», на худой конец, допустить малую революцию в целях большой войны. Все это было хорошо известно ближайшему окружению Николая II. В одной из бесед со Спиридовичем шеф-комендант Царскосельского дворца генерал Воейков как-то сказал: «Один из участников турецкой кампании мне говорил, будто еще в 1877 году генерал-адъютант М. Д. Скобелев сказал про великого князя Николая Николаевича: «Если он долго проживет, для всех станет очевидным его стремление сесть на русский престол. Это будет самый опасный человек для царствующего императора».
Спиридович вспомнил: именно тогда он получил письмо-доклад из Петербурга, в котором сообщалось, что в кружке А. А. Вырубовой уже имеются сведения о заговоре, что главной фигурой выступает великий князь Николай Николаевич, что сама государыня подробно осведомлена об интригах.
Ходили слухи о существовании нескольких планов спасения России. Одни предлагали заточить императрицу в монастырь и арестовать Распутина, якобы занимающегося шпионажем в пользу Германии; замышлявшие дворцовый переворот члены Государственной думы собирались у Родзянко (председатель IV Государственной думы).
По другим данным, в Москве под председательством князя Г. Е. Львова земгор (объединенный комитет Земского и Городского союзов) начал свои крамольные тайные совещания на предмет спасения родины путем переворота. На этих совещаниях поднимался вопрос о высылке государя с семьей за границу, выработке нового строя государственного управления и венчания на царство Николая III (речь идет о великом князе Николае Николаевиче), в то время популярного Верховного главнокомандующего.
Царь в беседе со Спиридовичем, похлопывая ладонью по пухлой папке, сказал: «Здесь накопилось достаточно документов против великого князя Николая Николаевича. Пора покончить с этим вопросом».
Характеризуя великого князя Николая Николаевича, Спиридович записал: «Великий князь Николай Николаевич — величина декоративная, а не деловая».
Во втором донесении Червинская сообщала, что в беседе с князем Андронниковым Распутин жаловался, будто после доклада Джунковского царю о его пребывании в ресторане «Яр» тот не хочет его видеть. «Доклад этот вызвал на меня, — говорил Распутин, — сильный гнев царя. Таким я его никогда до того и не видел. После этого папа долго не пускал меня к себе на глаза. Я об этой сволочи, Джунковском, не могу ни говорить, ни слышать спокойно и очень рад, что на второй день после его доклада его прогнали». Факел».
«Справка. Императрица сумела убедить государя, что Распутина в ресторане «Яр» якобы вообще не было. Безобразия творил неизвестный человек, назвавшийся Распутиным. Все подстроено врагами престола, их покрывает Джунковский, чтобы скомпрометировать царствующую династию. В. Ф. Джунковский был отстранен от занимаемой должности за то, что отдал распоряжение снять наблюдение за антицаристски настроенными лицами и антиправительственной пропагандой в войсках, за провал провокатора Малиновского. Генерал Спиридович».
В третьем донесении Червинской говорилось: в присутствии Мануйлова-Манусевича Распутин истошно орал на приехавшего к нему на квартиру с извинениями председателя Совета министров Штюрмера. Распутин кричал: «Я тебя, старый колпак, сотру в порошок. Почему не можешь изловить мово убийцу».
«Справка. Распутин, по-видимому, имел в виду бывшего сотрудника Петербургского охранного отделения Ржевского, который после его неудавшегося покушения на Распутина скрылся за границу. Генерал Спиридович».
В последней справке, подшитой к делу Распутина, говорилось, что он примыкает к кружку (своего рода прогерманской партии), образовавшемуся в сановных кругах империи. В кружок входят фрейлина императрицы Вырубова, министр двора граф Фредерикс, его зять – комендант Царскосельского дворца генерал Воейков, князь Андронников, княжна Васильчикова, Сухомлинов (позже военный министр в царском правительстве), его приближенный жандармский полковник Мясоедов, Штюрмер (позже председатель Совета министров) и др.
Перевернув последний лист в деле Распутина, Спиридович задумался. Кто же такой Распутин? В чем его истинная роль при дворе императора? Чтобы ответить на этот вопрос, следовало обратиться к событиям многолетней давности.
Если верить документам архива русской военной контрразведки, резидент германской секретной службы в России барон фон Манус, действовавший под видом преуспевающего коммерсанта, получил в свое время приказ: в целях усиления влияния Германии в России сыграть на мистических наклонностях российского императора и императрицы, подсунуть им в качестве советника какого-нибудь «святого старца» или прорицателя. Выбор пал на Распутина: тайный агент германской разведки в России князь Андронников давно уже прибрал его к своим рукам.
Спиридович, наблюдавший за Распутиным и его окружением, отмечал: «Распутину давали деньги на обычное проживание через Андроникова… Андронников виделся с Распутиным ежедневно… Андронников держался с Распутиным настоящим, хотя, может быть, и скверным, но барином».
Великий князь Николай Николаевич и духовник царской семьи епископ Феофан порекомендовали царю и царице познакомиться с чудотворцем. Через Вырубову Распутин был приглашен во дворец и стал там своим человеком. Хитрый, проницательный и исключительно жадный на деньги, он быстро понял, чего от него хотят. «Работать» с Распутиным фон Манус поручил своему помощнику барону фон Боку. Прекрасно информированный о государственных делах, фон Бок через своих агентов, пробравшихся в высшие эшелоны власти России, натаскивал Распутина «политически» — инструктировал, что и как «мужицким» языком он должен говорить царю о внешней и внутренней политике.
Не случайно уже после первой встречи Николай так характеризовал Распутина: «Он очень интересный человек. В его словах много глубокой мудрости. В вещах, которых он, казалось бы, и знать не может, он порой отлично разбирается».
После второй встречи царь высказался совершенно определенно: «Григорий Ефимович – это глубокая народная мудрость».
Важную роль в укреплении влияния Распутина на царскую чету сыграло исцеление им попавшей в железнодорожную катастрофу Вырубовой. Вот как один из очевидцев описывал это событие:
«В комнату в царском дворце, где лежала Вырубова, время от времени повторявшая: «Позовите отца Григория (Распутина). Отец Григорий, помолись за меня», вошли царь, царица, Распутин и личный врач Николая II бурятский шаман, именующий себя доктором тибетской медицины, некто Бадмаев. Осмотрев Вырубову, Бадмаев заявил: она умрет через несколько часов, не приходя в сознание, спасти ее нельзя. Тогда к постели «умирающей» приблизился Распутин. Пристально взглянув на Вырубову и сделав несколько пассов руками, он властно произнес: «Аннушка, проснись, открой глаза». Вырубова застонала и открыла глаза. Распутин, погладив ее по голове и обращаясь к Николаю II и Александре Федоровне, проговорил: «Теперь будет жить» — и, ни с кем не попрощавшись, вышел из комнаты. Театрально изображая из себя прорицателя, он бормотал лишенные всякого смысла слова, так делают странники-юродивые, обманывая доверчивых простаков: «Тело раздеть надо, душу одеть. Тело – источник греха, его надо томить. Тела не жалей».
А скоро он совершил еще одно «чудо». В одном из залов Царскосельского дворца на толстой медной цепи висела огромная бронзовая люстра – еще екатерининских времен. Под этой люстрой любил играть цесаревич Алексей. Однажды Распутин сказал царице: «Завтра Алексея в этот зал не пускай». Зал заперли. На следующий день в нем раздался страшный грохот. По дворцу разнесся слух: взорвалась бомба.
Николай и Александра Федоровна в сопровождении Распутина, свиты и охранников вошли в зал и увидели: упала люстра. Распутин, как бы про себя, но так, чтобы слышали присутствующие, проговорил: «Да уж, если б не я – крышка ребеночку. Голос мне был... Пугать не хотелось, поэтому и не говорил». Все, кроме охранников, бросились благодарить «святого старца». В момент всеобщего ликования раздался отрезвляющий голос жандармского ротмистра Доброскокова (он внимательно рассматривал оборвавшуюся цепь): «Вот так чудо! А ведь цепь-то перепилена!» — «Как все это надоело», — проговорила стоящая рядом с Доброскоковым сестра царицы Елизавета Федоровна, жена убитого Каляевым великого князя Сергея Александровича, люто ненавидевшая Распутина. Но Распутин не растерялся. «Царевы злоумышленники не дремлют», — сказал он и вышел из зала. Немедленно был отслужен благодарственный молебен за избавление наследника от злого умысла.
Однако случались инсценировки «чудес» и посложнее. Как-то Распутин провел своего рода пресс-конференцию с журналистами, пожелавшими поговорить с ним о чудесах и предсказаниях. По-видимому, незадолго до этой встречи фон Бок или кто-то другой, заинтересованный в усилении влияния Распутина на царя и царицу, дал указание своим сотрудникам собрать компрометирующие факты из жизни этих журналистов. Когда на встрече журналисты попросили Распутина продемонстрировать пророческий дар, он, немного помолчав, взял у них записные книжки и каждому написал конкретные позорящие факты из их биографий.
Эффект был колоссальный: журналисты долго не решались описывать скандальные художества развратного шарлатана и наперебой превозносили его «удивительную» прозорливость.
В полное же доверие к Николаю II Распутин вошел после удачного воздействия на наследника престола Алексея, страдавшего врожденной гемофилией. Вероятнее всего, дело было в гипнозе. Вот что пишет об этом М. К. Касвинов в книге «Двадцать три ступени вниз»:
«Нечто вроде гипноза Распутин, по-видимому, испытывал и. непосредственно на больном. Вечерами он приходил к царевичу в спальню, садился на край постели, в полумраке устремлял на него свой горящий взгляд, гладил по голове, сильным, не допускающим сомнений голосом рассказывал всякие небылицы; успокаивал, переключал внимание и усыплял. Он настолько приучил его к себе, к своему голосу, к этим ночным беседам с побасенками и прибаутками, что иногда больной при одном его появлении в спальне переставал стонать и плакать и на глазах у потрясенных «чудом» родителей утихал и засыпал».
Однако есть и другая версия «лечения» царевича Алексея, которую пока что не удалось ни опровергнуть, ни доказать. Николай II очень любил сына и крайне беспокоился за его здоровье и судьбу. Этим и воспользовались авантюристы Распутин, Вырубова и другие. По рецептам китайской медицины из пантов оленя и корня женьшеня было приготовлено сильнодействующее средство, вызывающее кровотечение, особенно у людей, к этому предрасположенных. Вырубовой, в числе прочих обязанностей, царь и царица поручили следить за питанием наследника. Пользуясь этим, она время от времени подмешивала ему в пищу снадобье. Кровотечение сейчас же усиливалось, несчастные родители теряли голову, а врачи Федоров, Деревянко и Раухфус краснели от бессилия помочь. Начались поиски знахаря-чудотворца. Вспомнили о Распутине, о том, как он «исцелил умирающую» Вырубову. Во время очередного приступа болезни наследника, инспирированного Вырубовой, по ее совету и был приглашен Распутин. Он осмотрел Алексея, пробормотал что-то нечленораздельное, сделал несколько пассов руками и заверил царя и царицу: мальчик в скором времени поправится. Вырубова перестала подмешивать снадобье в пищу, и кровотечение у Алексея действительно прекратилось. С тех пор царь буквально боготворил Распутина. Между тем мистификация с болезнью Алексея продолжалась. Стоило Распутину куда-то уехать или просто отлучиться из дворца, как Вырубова вновь начинала подмешивать в пищу Алексея снадобье. Немедленно вызывали Распутина. Влияние его в царском дворце росло. По его советам стали назначаться и сниматься не только министры, но и председатели Совета министров. В пьяном виде Распутин бахвалился: «Мне ничего не стоит любого министра сместить! Кого захочу, того и поставлю». По его прихоти началась министерская чехарда. Царское правительство в Петербурге остряки именовали не иначе как «кувырк-коллегией».
В июле 1914 года барон фон Бок под удивленными взглядами прохожих мчался на телеграф. Никогда еще за все время работы в германской секретной службе он не испытывал такого унижения, какому его подвергли сегодня. И все за то, что он потерял связь с Распутиным: тот давно уже должен бьт вернуться из Покровского, но как в воду канул. Сегодня фон Бока, вопреки всем правилам конспирации, неожиданно вызвали в немецкое посольство, расположенное на Исаакиевской площади. Здесь уже находился главный резидент германской разведки в России Манус, среди русских именовавший себя Игнатом Порфирьевичем.
Профессиональный разведчик, фон Бок давно догадался, что германскую секретную службу в России возглавляет вовсе не Манус, а генерал граф Фридрих фон Пурталес, один из самых близких людей императора Вильгельма II: официальное положение посла служило Пурталесу лишь прикрытием его активной тайной деятельности в России.
Сухо поздоровавшись с фон Боком, Пурталес спросил:
— Где Распутин?
— Должен был давно уже вернуться в Петроград, — вытянувшись перед послом, ответил фон Бок.
— Скажите, — Пурталес почти вплотную приблизился к фон Боку, — как случилось, что вы в такое напряженное для рейха время утратили связь с ценнейшим для нас человеком? Кому вы служите – рейху или французским банкирам?
Лицо фон Бока покрылось красными пятнами.
— По-моему, — заговорил он, — вся моя служба рейху не дает оснований для обвинений. Разве не с моей помощью удалось добыть крайне важный и наисекретнейший документ, составленный военным министром Сухомлиновым «Отчет о состоянии и мерах подготовки русской армии в 1909—1913 гг.»?
Пурталес презрительно улыбнулся:
— Перестаньте хвастаться, подполковник фон Бок. Уж если и вспоминать об этой операции, то лишь для того, чтобы отметить – пальма первенства принадлежит отнюдь не вам, а герру Манусу. Хотя я вовсе не собираюсь отрицать, что у вас немало заслуг перед фатерляндом и император щедро наградил вас за это. Но сейчас не в этом дело. Его величество Вильгельм, вопреки прогнозам генерального штаба, опасается войны на два фронта: против Англии и Франции, с одной стороны, и против России – с ругой. Было бы весьма выгодно, если бы на первом этапе войны, пока мы будем воевать с Англией и Францией, Россия по крайней мере соблюдала строгий нейтралитет. Ну а после, когда разобьем Англию и Францию, мы осуществим и наш заветный «Drang nach Osten» — покорим Россию. Для этого следует полнее использовать влияние Распутина на Николая II. А Распутина нет. – Лицо Пурталеса приняло официально-холодное выражение, в голосе зазвучал металл. – Я обязан поставить вас в известность о следующем. В шифровке на мое имя, полученной сегодня, ваш шеф, начальник германской секретной службы рейха полковник Николаи просит передать вам, подполковник фон Бок: если в ближайшие дни вы не восстановите столь легкомысленно утраченную связь с Распутиным, то будете преданы суду и расстреляны как изменник. И не вздумайте скрыться. Мы найдем вас и на дне моря. Я вас больше не задерживаю. Принимайтесь активно за работу.
Добежав до входа на телеграф, фон Бок остановился. Шоковое состояние, вызванное разговором с Пурталесом, начало проходить. «Что же я делаю, — подумал фон Бок. – Ведь подать телеграмму Распутину из Петербурга все равно что подать ее в адрес русской контрразведки». Фон Бок знал о наличии «черных кабинетов» на почте и телеграфе, где перлюстрировали корреспонденцию. Телеграмму в Покровское лучше послать из какого-нибудь провинциального городка, и фон Бок отправился на вокзал.
16 июля 1914 года из города Павловска в село Покровское Тюменской губернии ушла следующая телеграмма N2 00423863 на имя дочери Распутина: «Беспокоюсь чрезвычайно отсутствием ответа на мою последнюю депешу двадцатого июня как состояние здоровья дорогого Григория Ефимовича. Если он не может ответить может быть Лапшинская (секретарь Распутина) протелеграфирует мне как поступить просьбами делами прошу очень ее телеграфировать Анне Александровне (Вырубовой) чтобы она лично приняла меня ибо писать делах сложно и трудно а она этого требует, пошли вам Бог радость скорейшего выздоровления вашего отца. Душевный ему привет жду нетерпением вашей с Лапшинской депеши телеграфируйте Павловск Петербургской губ. переулок пять Фон Бок».
На другой день отправитель получил ответную телеграмму: «Кака-то стерва пырнула меня ножом, но остался жив».
Пока фон Бок тщетно ожидал возвращения Распутина, тот валялся на больничной койке в тюменской городской больнице. За день до отъезда из Покровского Распутин в холщовых портках и рубахе гордо шествовал по селу в свою излюбленную баню в окружении поклонниц, приехавших к нему из столицы. Вдруг из проулка выскочила Хеона Гусева, которую Распутин растлил еще малолетней девочкой, и нанесла ему штыком от австрийской винтовки рану в пах. Распутин упал в дорожную пыль и завизжал, а его озверевшие поклонницы чуть не разорвали Гусеву на части. Вырвавшись из их рук, Гусева побежала по улице с дикими воплями: «Все равно убью нечестивца». Подоспевшие охранники Распутина связали Гусеву. На допросе она показала: после связи с Распутиным пошла по рукам, в конце концов заразилась сифилисом и заживо сгнила, потому и мстит Распутину за поруганную честь и загубленную жизнь, никакой он не святой, а гнусный развратник.
По просьбе Распутина следствие по делу Гусевой было прекращено, а сама она помещена в психиатрическую больницу. Распутин знал, что делал: он остерегался новых разговоров по поводу своих похождений это становилось опасным.
К председателю Государственной думы М. В. Родзянко в течение ряда лет от разных лиц, в том числе и от потерпевших, поступали официальные заявления о преступлениях и диком разврате Распутина. Заявители обличали Распутина в сектантстве, в принадлежности к хлыстовской секте. В итоге появился большой том таких документов. В книге «Крушение империи» Родзянко отмечал, что описанные в них «похождения» Распутина были до того безнравственны, что без отвращения о них нельзя читать. Родзянко долго решал, как ему поступить с документами, долго колебался: он-то хорошо знал, что Распутину покровительствует сама императрица, сумевшая внушить супругу, что «старец» — святой провидец, верный друг царской семьи, его пытаются оболгать враги престола. Однако ярый монархист Родзянко понимал и другое: своим поведением Распутин, более чем кто-либо, подрывает основы самодержавия в России. И он решился. Но прежде чем просить аудиенции у царя, встретился с председателем Совета министров И. Л. Горемыкиным, поговорил с матерью царя – вдовствующей императрицей Марией Федоровной.
Горемыкин выразил сомнение в успехе. Вдовствующая же императрица Мария Федоровна выслушала Родзянко благосклонно, обещала поговорить с сыном и добиться удаления Распутина от двора. Объяснение матери с сыном состоялось, оно было чрезвычайно бурным. Вдовствующая императрица однозначно поставила вопрос: «Или я, или Распутин?» — пригрозила: если Распутин не будет удален, она немедленно покинет царский дворец.
И вот сегодня император Николай II в который уже раз перечитывал прошение председателя Государственной думы Родзянко о личном приеме. Принимать Родзянко ему не хотелось: в последнее время он избегал всего, что могло причинить ему лично огорчения, испортить настроение. И все же после заверения матери, что назревает политический скандал, задевающий честь династии, Николай II принял решение: 26 февраля 1912 года Родзянко получил личную аудиенцию. Беседа продолжалась около двух часов. Почти все время говорил Родзянко. Николай, по обыкновению, больше слушал, лишь изредка задавая вопросы, рассматривая привезенные Родзянко фотографии, где Распутин был изображен среди женщин высшего света и мальчиков.
В конце беседы Николай II поблагодарил Родзянко, как он сказал, за честный и прямой доклад, однако так и не высказал своего решения. Родзянко недоумевал. Но на другой день генерал Дедюлин сообщил ему, что царь повелел провести тщательное расследование по делу Распутина, дано указание предоставить дополнительные материалы по этому вопросу председателю Государственной думы. В этот же день к Родзянко приехал товарищ обер-прокурора Даманский – с пухлым делом, заведенным департаментом• полиции на Распутина. Однако, прежде чем передать дело Родзянко, Даманский начал убеждать последнего, что собранные материалы не заслуживают доверия; что утверждение, будто Распутин хлыст, развратник, — гнусная клевета. Расставшись с Даманским, Родзянко поручил своим сотрудникам срочно скопировать все документы, находившиеся в деле. Они работали всю ночь, к утру закончили. И весьма своевременно. Не успел Родзянко появиться утром в своем кабинете в Государственной думе, как приехал Даманский и от имени императрицы Александры Федоровны потребовал немедленно возвратить дело на Распутина и вообще прекратить расследование. Родзянко отказался выполнить требование, ссылаясь на то, что исполняет волю лишь государя императора. Не смог поколебать его в таком решении и приехавший вместе с Даманским протоиерей Александр Васильев – законоучитель царских детей.
Изучив дело Распутина, Родзянко 8 марта 1912 года обратился к царю с просьбой о новом приеме. Ответа долго не было. «Мне было известно, — писал впоследствии Родзянко, — что императрица упорно сопротивлялась моему вторичному докладу с документами в руках. Наконец за несколько дней до отъезда царской семьи в Крым председатель Совета министров В. Н. Коковцов получил мое ходатайство о приеме, на котором государь начертал: «Прошу В. Н. поведать председателю Думы, что я его принять не могу и не вижу в этом надобности, так как полторы недели тому назад я его принимал. Кроме того, прения по смете Синода приняли неправильное направление, которое мне не нравится. Прошу вас и председателя Думы принять меры к тому, чтобы этого не повторялось».
Возмущенный Родзянко передал через Коковцова, что он подает в отставку и снимает с себя придворное звание. Только после этого демарша он получил от царя письмо следующего содержания: «Не имея времени перед отъездом в Крым принять вас, прошу доставить письменный доклад».
«Я уверен, — писал Родзянко, — что императрица, конечно, моего вмешательства не простила. О судьбе моего доклада я ничего не знал: ни ответа, ни возражения. Читал ли его государь — я сведений не имел. Говорили, впрочем, что государь читал в Крыму доклад вместе с герцогом Гессенским».
Тем не менее Распутин в сопровождении агента тайной политической полиции по велению царя был выслан из Петербурга в Тобольскую губернию. Но и оттуда он поддерживал тесные отношения с царской семьей.
Узнав о запросах Государственной думы, поступивших к министру юстиции и министру внутренних дел, он телеграфировал царю и царице: «Миленькае папа и мама! Вот бес то силу берет окаянный. А Дума ему служит, там много Люциферов. А им что? Скорее бы Божьего помазанника долой. И Гучков господин их клевещет, смуту делает запросы. Папа. Дума твоя, что хошь, то и делай. Какеи там запросы о Григории. Это шалость бесовская. Прикажи. Не какех запросов не надо. Григорий».
Царь просьбу Распутина выполнил. К Родзянко приехал министр внутренних дел Макаров и передал ему повеление императора – вопрос о Распутине в Думе не поднимать. Запросы были оставлены без последствий. В кругу собутыльников Распутин говорил о Государственной думе: «Кто ее будет слушать. Там собрал папа собак, чтобы другие собаки потише сидели по местам и не лаяли. Я все ему говорю, что вовсе Думы не надо. А он что-то боится. Боится, а потом беда будет... Ну, да я его заставлю, чтобы Думы не было».
Позже, после выступления в Думе депутата П. Н. Милюкова, прямо обвинившего Распутина и царицу в проведении во время войны прогерманской политики, обычно спокойный, даже флегматичный Николай II кричал, что он не позволит депутатам Думы вмешиваться в его семейную жизнь, что ни до Распутина, ни до царицы им не должно быть дела.
После покушения в Покровском на имя Распутина 30 июня 1914 года поступила телеграмма от царицы: «Глубоко возмущены Скорбим с вами Молимся всем сердцем Александра».
Не без оснований можно предположить, что покушение на Распутина в Покровском стало результатом ожесточенной борьбы английской, французской и германской секретных служб на русской политической арене. Английскую и французскую разведки не устраивало, что Распутин так близок к царю Николаю II, он фактически его главный советник, даже по вопросам международным. Однако устранить Распутина физически (все другие пути неизбежно проваливались) не удавалось. Его хорошо охраняли не только агенты царской секретной службы, но и агенты германской разведки. Покушались на Распутина неоднократно, но безрезультатно. Как-то в одном из петербургских ресторанов два офицера открыли стрельбу из револьверов по Распутину. Сопровождавшие его агенты Петербургского охранного отделения подхватили Распутина под руки, загородили от стрелявших, вывели из ресторана через черный ход, втолкнули в поджидавшую машину и увезли. Обмочившийся от страха Распутин, придя в себя, удивлялся: «Уф! На сей раз, кажется, ушел. Но по всему видать, следующий раз не уйти. Враги мои не дремлют».
И вот наконец покушение на Распутина в Покровском. Казалось, на этот раз ничто не должно помешать: и охраны с Распутиным немного, и сам он, потеряв на какое-то время бдительность, безбоязненно таскается по селу.
Этим и воспользовался бывший иеромонах Илиодор, потерпевший поражение в борьбе с Распутиным, удаленный от царского двора, оставшийся почти без средств и жаждущий мести. Это он около одного из петербургских кабаков нашел мертвецки пьяную Гусеву, привез ее к себе в гостиницу. Когда-то, года три назад, Илиодор видел Гусеву в числе «сестер старца», живущих в его доме в Покровском. Тогда это была красивая девушка. Поговаривали, что она живет с Распутиным чуть ли не с восьми лет.
Когда Гусева проспалась, Илиодор спросил, узнает ли она его. Она отсутствующим взглядом смотрела на него, потом все-таки вспомнила.
— В 1911 году вы гостили в Покровском у этого безбожного развратника Гришки Распутина. – И глаза ее злобно блеснули.
— Да, — ласково продолжал Илиодор, — загубил Гришка твою жизнь, а сам купается в роскоши, соблазняет несчастных женщин.
— Этого дьявола нужно убить, — с внезапным ожесточением закричала Гусева, — и я это обязательно сделаю!
— Святое дело сделаешь, дитя мое, — Идиодор погладил по волосам Гусеву. – Если хочешь, для такого святого дела я тебя сам, на свой счет отвезу в Покровское.
Через несколько дней Гусева была на родине Распутина. После покушения на него Илиодор через Финляндию бежал в Норвегию; там он опубликовал свою знаменитую книгу «Святой черт» — записки о Распутине.
До сих пор неизвестно, были ли причастны французская и английская секретные службы к покушению на Распутина в Покровском. Достоверных доказательств этого нет. Однако во время переговоров французского президента Пуанкаре с Николаем II в Петербурге Распутина в столице не было. Прогерманские круги – без его поддержки и влияния на царя – не смогли помешать этим переговорам. М. К. Касвинов пишет: «Позднее корреспонденту лондонской газеты «Таймс», разъезжавшему по Сибири, рассказали в тюменской больнице, что, когда Распутину в палате вручили высочайшую телеграмму с известием о начале войны, он на глазах у больничного персонала впал в ярость, разразился бранью, стал срывать с себя повязки, так что вновь открылась рана, и выкрикивал угрозы по адресу царя».
Да и дочь старца Матрена (Мария) – а она месяц просидела в Тюмени у его постели – рассказывала в эмиграции: «Отец был горячим противником войны, он, раненный Гусевой, лежал тогда в Тюмени. Государь присылал ему телеграммы, прося у него совета... Отец всемерно советовал государю в своих ответных телеграммах «крепиться» и войну Вильгельму не объявлять. Я тогда была сама около отца и видела как телеграммы государя, так и ответные телеграммы отца».
А вот что пишет А. А. Вырубова, встречи с которой накануне Первой мировой войны упорно добивался фон Бок: «Как я уже писала, в начале войны с Германией Григорий Ефимович лежал раненный Гусевой в Покровском. Он тогда послал две телеграммы его величеству, умоляя «не затевать войны». Он и ранее часто говорил их величеству, что с войной все будет кончено для России и для них. Государь, уверенный в победоносном окончании войны, тогда разорвал телеграмму и с началом войны, как мне лично казалось, относился холоднее к Григорию Ефимовичу».
В последние годы царствования Николая II страной фактически управлял триумвират – императрица, Вырубова и Распутин. Они понимали: если не взять в свои руки машину политического сыска, у власти долго не продержаться. Царица добилась назначения на пост министра внутренних дел своего ставленника А. Н. Хвостова. Впрочем, полной уверенности в его надежности и преданности сложившемуся триумвирату не было, и потому в качестве товарища министра внутренних дел к нему приставили тайного советника, являвшегося одновременно директором департамента полиции С. П. Белецкого. Он-то через Вырубову ежедневно доносил царице о всех действиях Хвостова. Белецкий же посоветовал Хвостову взять в руководители охраны Распутина полковника отдельного корпуса жандармов, начальника Вятского жандармского управления Комиссарова. Он же дал указание начальнику Петербургского охранного отделения полковнику Глобачеву представлять ему постоянно сводки филерских наблюдений за Распутиным.
До бившись министерского портфеля, Хвостов возмечтал о большем – о посте председателя Совета министров и попытался использовать в этих целях Распутина. Однако тот помогать ему отказался, а в беседе с царицей даже посетовал, что с назначением Хвостова министром явно ошиблись, человек он ненадежный и нужно бы его поскорее сместить. Хвостов узнал об этом и решил попытаться убить Распутина. Под предлогом необходимости «очистить атмосферу возле трона» он поделился своим планом с Белецким – ему тоже поперек горла стояла повседневная «опека» всегда полупьяного безграмотного «старца». Хвостов напрямую спросил Белецкого: нельзя ли при помощи Комиссарова разделаться с Распутиным. Во время доверительного разговора Комиссаров посоветовал Белецкому быть с Хвостовым поосторожнее.
— По моим наблюдениям, — сказал поднаторевший в интригах Комиссаров, — Xвостов черствый, эгоистичный, беспринципный, неискренний и крайне непорядочный человек. Он наверняка задумал убрать старца нашими руками и тут же выдать нас, заслужить монаршую благодарность. Хвостов считает, что это вернейший путь к посту председателя Совета министров.
Поняв, что с Белецким не договориться, Хвостов начал вербовать в союзники Комиссарова, заверял его, что на подготовку покушения выделено 200 тысяч рублей. Но и Комиссаров отказался иметь дело с Хвостовым и по совету Белецкого оставил должность начальника охраны Распутина.
Позже Белецкий и Комиссаров узнали, что об организации покушения на Распутина Хвостов говорил и с начальником Петербургского охранного отделения полковником Глобачевым, но тоже безрезультатно.
Вскоре Белецкий получил шифровку от ялтинского градоначальника генерала Думбадзе: «Разрешите мне избавиться от Распутина во время его переезда на катере из Севастополя в Ялту». Не получив никакого ответа, Думбадзе от покушения на Распутина отказался.
Раздосадованный Хвостов добился аудиенции у царя, открыл ему истинные намерения Белецкого и Комиссарова и добился разрешения снять Белецкого с занимаемого поста и удалить его с Комиссаровым из Петербурга. Впрочем, было уже поздно. Белецкий опередил Хвостова: он лично доложил императрице, что Хвостов намеревается убить ее любимца Распутина, что он уже послал в Швецию сотрудника Петербургского охранного отделения некоего Ржевского с заданием тайно привезти оттуда в Петербург бывшего иеромонаха Илиодора и заменить им в качестве духовника императрицы убитого Распутина.
Хвостов был немедленно вызван в Царское Село, и императрица в присутствии Вырубовой спросила его, правда ли, что он направил Ржевского в Швецию, и если правда, то зачем он это сделал. Хвостов объяснил, что он действительно тайно командировал Ржевского в Швецию, но с иным заданием – изъять у Илиодора письма императрицы, которые тот намеревался опубликовать, дабы доказать: наследник царского престола в России Алексей – сын Распутина. Императрица объявила Хвостову, что он уволен с должности министра внутренних дел, и, пригласив находившегося в соседней комнате председателя Совета министров Штюрмера, поручила немедленно провести тщательное расследование всех обстоятельств, связанных с попытками Хвостова организовать покушение на Распутина.
Следствие вел чиновник для особых поручений при министре внутренних дел и «тайный» личный секретарь Штюрмера Мануйлов-Манусевич, вскоре сам попавший в тюрьму за взятки, которые он брал с живых и «мертвых». Однако в Петропавловской крепости, куда Мануйлова-Манусевича поместили после ареста, он пробыл недолго: под предлогом, что там с ним случился удар (кровоизлияние в мозг), он был помещен под домашний арест.
Вспоминая все эти перипетии, Спиридович невольно подумал: как ловко умеют великосветские интриганы сплетаться в змеиный клубок, где каждый норовит подсидеть другого, урвать от царского пирога кусок пожирнее и продвинуться повыше за счет конкурентов по службе.
Главного же для себя вопроса: докладывать или не докладывать последнее донесение Червинской? – он и сейчас не решил. И, махнув на все, Спиридович поехал в ресторан «Вилла Родэ» — встряхнуться.
Спиридович пил крайне редко и не более одной-двух рюмок коньяка. Но сегодня желание напиться было непреодолимым. Приехав в ресторан, он заказал сразу бутылку шампанского и бутылку лучшего французского коньяка. Его уверяли: если коньяк смешать с шампанским, это действует на человека как выстрел. Тем не менее он выпил уже полбутылки шампанского с коньяком – опьянение не наступало. Сказывалось нервное перенапряжение, мысли все время вертелись вокруг последнего донесения Червинской – донесения чрезвычайно важного, содержащего разговор Распутина с Юсуповым. «Это уже не альковные приключения, — думал Спиридович. – Здесь речь о заговоре против государя. И нет никакой гарантии, что при пьяной болтливости Распутина это не станет известно Хвостову, или Белецкому, или Глобачеву». И тогда ему, Спиридовичу, не миновать виселицы. Он сам не раз видел, как Николай в критические моменты впадал в ярость, становился неуправляем, не слушал советов, был способен на самые жестокие меры. Сомнений не оставалось: именно так обойдется Николай II и со Спиридовичем, когда узнает, что он скрыл от него содержание последней беседы Распутина с князем Юсуповым.
Вместе с тем доложить об этом царю – значит открыто выступить против могущественной прогерманской группировки при дворе во главе с императрицей. Для Спиридовича не было секретом, что через свою фрейлину Анну Вырубову царица и Распутин контролировали министерство внутренних дел, департамент полиции и Петербургское охранное отделение; что министр внутренних дел Хвостов, его заместитель и директор департамента полиции Белецкий, начальник Петербургского охранного отделения Глобачев регулярно являлись на конспиративную квартиру – для доклада Вырубовой, получали через нее секретные повеления и задания царицы. Знал Спиридович и то, что на свои посты Хвостов, Белецкий и Глобачев были назначены царем по рекомендации Распутина. Нельзя не считаться и с тем, что многие высокопоставленные лица, пытавшиеся «открыть» глаза царю на Распутина, вынуждены были оставить свои посты и покинуть царский двор.
Первым потерпел фиаско Столыпин, рассорившийся со старцем по каким-то неизвестным Спиридовичу причинам и решившийся на конфликт с ним. (До этого Столыпин переписывался с Распутиным, бывал у него в квартире.) С помощью шефа корпуса жандармов товарища министра внутренних дел генерала Курлова был собран материал о безобразных похождениях Распутина, составлена докладная записка. Царь молча выслушал Столыпина, ничего не ответил и больше к этой теме не возвращался. Да и Столыпин не решался напомнить царю о своей записке.
Вторым потерпевшим поражение был очередной председатель Совета министров Коковцов. Он, правда, добился от царя временного удаления Распутина из Петербурга, но не сумел избежать и собственной отставки.
Третьим был духовник императорской семьи епископ Феофан. Стоило ему написать письмо царю о безобразиях Распутина, как он немедленно был снят с должности ректора Петербургской духовной академии, удален от двора и направлен в ссылку в провинцию.
Не помогла и вдовствующая императрица Мария Федоровна, имевшая когда-то исключительное влияние на сына. На все ее просьбы Николай неизменно отвечал: «Маман, живите спокойно в своем дворце и, очень прошу вас, пожалуйста, не вмешивайтесь в мои семейные дела».
Спиридович вспомнил, что ему невольно довелось слышать два разговора царя о Распутине – с великим князем Николаем Михайловичем и графом Шереметевым, близким другом императора Александра III (на смертном одре именно Шереметева назначил он главным советником к своему сыну – новому императору России Николаю II).
Мнительный, подозрительный, панически боящийся покушений, Николай II при приеме посетителей никогда не бывал один. В смежной с его кабинетом комнате (всегда полуоткрытой) дежурили либо Спиридович, либо Доброскоков, а за стеной их комнаты в полной боевой готовности находились девять молодцев из личной охраны императора.
В тот день, во время приема Шереметева, дежурил Спиридович и слышал, как старый граф сказал: «Послушайте, государь, моего совета и удалите Распутина. Никто так не подрывает престиж престола, никто так не подтачивает трон, как он, этот грязный мужик. Во имя чести династии и престола, удалите его. В народе ходят слишком недобрые слухи». Воцарилось молчание. Через некоторое время царь проговорил: «Прошу вас, граф, не касаться моей семьи. Присутствие Распутина при дворе – мое личное, семейное дело». Граф Шереметев откланялся и с тех пор больше в царском дворце не появлялся.
1 ноября 1916 года Спиридовичу довелось наблюдать встречу царя с великим князем Николаем Михайловичем. Князь зачитал написанное заранее письмо, где описывались «художества» Распутина, откровенно задевающие императора. Но и на этот раз царь ничего не ответил и крайне холодно распрощался с великим князем. Последним пытался «открыть» глаза царю на Распутина министр внутренних дел Хвостов – он тоже, как некогда Коковцов, подал Николаю хорошо обоснованную докладную с предложением удалить из Петербурга Распутина и тоже не получил ответа на свое предложение. И вот теперь ему, Спиридовичу, выпал жребий «открывать» глаза царю на «святого старца». «Куда ни поверни, — думал Спиридович, — везде труба».
От невеселых мыслей Спиридовича отвлек хозяин ресторана — он привел в его кабинет цыган. Они хором спели «Гайда-тройка, снег пушистый, ночь морозная кругом», а потом вперед вышел молодой цыган с гитарой.
Я не ведаю, не знаю,
Где найду, где потеряю,
Жизнь сплошная маета,
Все на свете суета.
Друг изменит, будет больно,
Закричишь во сне, довольно,
Проснешься, вспомнишь, маета,
Усмехнешься, суета.
Любовь изменит, будет больно,
Закричишь во сне, довольно,
Проснешься, вспомнишь, маета,
Усмехнешься, суета.
Эти жалкие людишки прожигают жизнь в картишки,
Но в колоде нет туза, всех несут под образа.
Почему я не страдаю, я и сам того не знаю.
Потому что маета, все на свете суета.
«Суета сует и ничего больше», — повторил про себя растроганный песней Спиридович. А людишки, действительно, все мечутся, интригуют, а зачем? Все равно рано или поздно все погибают.
— Какой глубокий смысл в этой цыганской песне, — неожиданно произнес кто-то с иностранным акцентом. В кабинет вошел человек, в котором Спиридович, К своему великому удивлению, узнал посла Франции в России Мориса Палеолога.
— Извините, месье Спиридович, — заговорил он, — что явился без приглашения, но мне крайне важно побеседовать с вами наедине. К сожалению, вы очень редко бываете в Петербурге, на приемы посольства не ходите, в рестораны и клубы тоже, так что встретиться с вами непросто. Если позволите, я сяду.
Спиридович, все еще под впечатлением цыганской песни, кивнул в знак согласия. Удобно устроившись в кресле, Палеолог под громкое пение цыганского хора, исключавшего всякую возможность подслушивать разговор, начал без предисловий:
— Если не возражаете, месье Спиридович, поговорим без дипломатических ухищрений.
Спиридович опять кивнул в знак согласия, с любопытством ожидая, о чем же поведет речь столь неожиданный для него визитер.
— Ваш друг и покровитель, — продолжал Палеолог, — бывший дворцовый комендант генерал Гессе был большим и верным другом Франции. Смею надеяться, что он и вам передал эти свои качества. Последнее время правительство страны, которую я имею честь представлять в России, крайне озабочено тягой определенных и весьма влиятельных лиц в вашей стране к сепаратному миру с Германией. Нам известно, что Германия, задыхающаяся в войне на два фронта, резко активизировала деятельность секретной агентуры в России. Активно в этом направлении действуют ближайшая фрейлина императрицы Вырубова и особенно Григорий Распутин, имеющий безграничное влияние на императрицу Александру Федоровну. Не скрою от вас, что все наши усилия и усилия наших английских друзей удалить Распутина от царской семьи или по крайней мере парализовать его деятельность пока что ни к чему не привели. Вы, умный и весьма информированный во всех вопросах человек, не можете не видеть, что он втоптал в грязь дом Романовых. И потом, простите, я не понимаю: как вы – русский патриот – можете мириться с тем, что из-за Распутина все замыслы вашего командования регулярно становятся известны немцам и ваша армия несет колоссальные потери? Ведь вы не станете опровергать известный всем факт – стоит на каком-то участке фронта вашему командованию сосредоточить силы для наступления, как немцы немедленно сосредоточивают там во много раз превосходящие силы, и наступление ваших войск захлебывается в крови. Неужели вам не жалко русских солдат, так безжалостно предаваемых Распутиным? Помочь нам в нашем начинании ваш долг – долг патриота и благородного человека. О конспирации можете не беспокоиться. Видите, я даже на переговоры с вами пришел лично. О задуманной операции, если вы, конечно, согласитесь в ней участвовать, будем знать только вы и я.
Палеолог замолчал, раскуривая сигару, искоса наблюдая за тем, какое действие его слова оказали на Спиридовича. Но тот сидел с непроницаемым лицом, словно ничего не слышал. Раскурив сигару, Палеолог продолжил:
— Поскольку устранение Распутина от царского двора потребует немалых затрат, промышленные круги Франции, которые весьма опасаются за вложенные в России капиталы, ассигновали на это три миллиона франков. Согласитесь, что сумма немалая.
— Я свою жизнь ценю немного дороже, — вступил наконец в разговор Спиридович. – А то, что вы мне предлагаете, в случае неудачи задуманной операции может стоить мне головы.
— Хорошо, хорошо, — прижал руку к груди Палеолог. – Пусть будет четыре миллиона.
— Пять, — жестко проговорил Спиридович.
После некоторого раздумья Палеолог согласился.
— Пока вы получите задаток в миллион франков. Остальные деньги по выполнении операции.
В глазах Спиридовича вспыхнули и погасли злые огоньки.
— Вы, господин посол, — голос Спиридовича зазвучал жестко, — хотя и профессиональный разведчик, по-видимому, плохо представляете, с кем говорите. Я не наемный убийца. Я начальник личной секретной полиции царя, фактически занимаю самый высокий тайный пост в империи, и торговаться со мной с вашей стороны просто неуместно. Вы ищите во мне союзника, и я готов им стать. Но никаких задатков и никаких потом. Всю сумму в пять миллионов франков вы завтра же переведете на мой счет в швейцарском банке. Только в этом случае я гарантирую: максимум через неделю Распутин перестанет давать советы царю. Вам придется поверить мне на слово. Или наш союз вообще не состоится. Принимайте мое предложение, месье Палеолог. Вряд ли ваше правительство похвалит вас, если Россия действительно заключит сепаратный мир с Германией. Клянусь честью, сумма в пять миллионов франков за то, чтобы удержать 648 русских полков на германском фронте, — это просто мизер. Правительство прекрасной Франции могло бы быть и пощедрее.
Палеолог поднялся:
— Я очень рад нашей встрече. Мне не раз говорили, что вы самый сильный человек, месье Спиридович, в окружении императора. Теперь я имел честь лично в этом убедиться. Кто бы поверил, что при дворе такого слабого государя, как Николай II, есть люди, подобные вам, люди с поистине европейским размахом, бульдожьей хваткой и стальными нервами. Давайте же, месье Спиридович, выпьем за успех нашего дела, — и Палеолог поднял бокал с шампанским.
Когда Палеолог ушел, опьяневший Спиридович вспомнил свою буйную молодость и приказал оркестру играть «Цыганочку» и, задорно крикнув: «За отечество – в огонь, за царя – на плаху, а за пару синих глаз отдам последнюю рубаху», пошел плясать.
Так неожиданно для Спиридовича закончились его колебания: следует или не следует докладывать царю о последнем разговоре с Распутиным? После сделки с Палеологом сомнений не оставалось. Докладывать царю нужно. Зачем ему, Спиридовичу, рисковать головой за пять миллионов франков, если этого можно не делать? Куда проще использовать последнюю беседу с Распутиным и получить согласие, а еще лучше – прямое повеление императора на его физическое устранение. Хорошо изучив характер царя, Спиридович не сомневался: если не будет прямого повеления, то царское согласие обеспечено – император крайне щепетилен, когда речь идет о его благополучии, тем более о самой жизни. Важно только умело выбрать момент для доклада.
Спиридович понимал, что после беседы с Палеологом существенно уменьшается для него и опасность со стороны прогерманской группировки при дворе. Теперь он не один – за его спиной будет стоять профранцузская группировка, которой, вопреки настойчивым протестам со стороны императрицы Александры Федоровны, лично покровительствует император Николай II. Не сомневался Спиридович и в другом: Палеолог позаботится о том, чтобы и тайная агентура Британской империи помогла ему в выполнении возложенной миссии.
Так что риск Спиридовича при подготовке покушения на Распутина сводился к минимуму. Теперь предстояло тщательно подготовиться к беседе с царем.
На следующее утро Спиридович попросил Доброскокова доложить все, что есть нового о Распутине. Доброскоков доложил: главное – назревает серьезный заговор против Распутина, в нем готовятся принять участие князь Юсупов (граф Сумароков-Эльстон), великие князья Дмитрий Павлович и Кирилл Владимирович, депутат Государственной думы председатель черносотенного «Союза Михаила Архангела» Пуришкевич и два гвардейских офицера – друзья князя Юсупова.
Вот последнее агентурное донесение по этому поводу, полученное вчера. «Князь Юсупов в беседе с великими князьями Дмитрием Павловичем и Кириллом Владимировичем и Пуришкевичем говорил, что революция в стране явно назревает, и в это время гнусный сексуальный выродок Распутин делает своим безобразным поведением все для того, чтобы окончательно подорвать устои самодержавия в России. Шила в мешке не утаишь. В какую бы воинскую часть ни приехал, везде спрашивают: правда ли, что Распутин властвует, что враги выведывают у него наши военные тайны? С его именем связывается измена. Особенно опасно, что волнуется гвардия. Повсюду понижается престиж царской власти. Ненависть к Распутину в народе невероятнейшая. В действующей армии открыто говорят, что Россией управляет немецкий шпион Распутин, что все зависит от него, все судьбы государства Российского в его руках. Без его ведома не решается ни один государственный вопрос. И действительно, когда Александра Федоровна, целиком находящаяся под влиянием Распутина, взвинченная им, является в кабинет, наш кроткий государь, мистически настроенный, — я не преувеличиваю – буквально прячется от нее под стол. Далее терпеть такое положение больше нельзя. Надо спасать государя, а вместе с ним и всех нас. Поскольку, в известной степени, устранение Распутина – наше семейное дело (Юсупов был женат на племяннице царя, великой княжне Ирине Александровне, и таким образом принадлежал к императорской фамилии), я убью его лично сам. Другого пути отстранить Распутина от царской семьи нет. Люди с такой мистической силой, как он, являются раз в тысячу лет. Я убежден, что император последнее время явно тяготится своей властью и в целях предотвращения революции с радостью согласится и на ответственное министерство, и на настоящую конституцию типа Англии, когда монарх царствует, но не правит. Но мешает Распутин. Присутствующий при разговоре Пуришкевич заявил: «Как мне бесконечно жаль государя, вечно мятущегося в поисках людей, способных занять место у кормила власти, и не находящего таковых. В результате несчастной Россией управляют психически развинченная царица, психопатка Вырубова и половой психопат Распутин.
Это трио фактически и занимает царский трон в России. Какая злая ирония судьбы! Вчера протопресвитер отец Шевельский рассказал мне, что был свидетелем следующего факта в действующей армии. «1 мая я был на обеде в 65-й пехотной дивизии. Тут собралось более 200 человек. Был командующий армией, корпусной командир, три начальника дивизии, 105 командиров полков. О чем же здесь шел разговор? О Распутине... Старый боевой генерал, участник четвертой войны, возмущенно говорил начальнику дивизии: «Я согласился бы отсидеть шесть месяцев в крепости, если бы позволили мне выдрать этого мерзавца Распутина. Уж и выдрал бы я его».
Отец Шевельский весьма в осторожных формах доложил об антираспутинских настроениях, охвативших армию и флот, царю. «И знаете, что любопытно? – говорил мне Шевельский. – Государь выслушал меня весьма благосклонно и не защищал, по своему обыкновению, Распутина. Так что, господа, есть все основания полагать, что государь будет нам весьма признателен, если мы ему поможем избавиться от Гришки Распутина».
Между тем тучи над Распутиным сгущались. 17 декабря 1916 года в полицию от его родных поступило заявление об исчезновении Григория Ефимовича. Начались поиски. На ноги были поставлены вся полиция и жандармерия. Труп Распутина в конце концов обнаружил городовой речной полиции Андреев, осматривая проруби на реке Малая Невка.
«17 декабря 1916 года, — говорится в докладе министерства внутренних дел царю по поводу исчезновения Распутина, — днем на Большом Петровском мосту (на р. Малой Невке) внизу между устоями была обнаружена мужская калоша, которую домашние Григория Ефимовича признали принадлежащею ему. 19 декабря 1916 года под вышеуказанным мостом обнаружен труп Распутина. Две дочери и племянница опознали в трупе Распутина. Все родственники Распутина показали, что в ночь с 16 на 17 декабря он уехал вместе с князем Юсуповым и больше домой не возвращался». Здесь же сообщалось: «Около 4 часов утра в ночь на 17 декабря 1916 года стоящий на посту, недалеко от дома № 94 по Мойке, принадлежащем генерал-адъютанту князю Юсупову, графу Сумарокову-Эльстон, городовой Федор Ефимов услышал четыре выстрела. Вскоре этот городовой был вызван на квартиру князя Юсупова, где находившийся там член Государственной думы Пуришкевич сказал, что Распутин погиб и что если он, городовой, любит царя и Родину, то будет молчать».
На этом по повелению царя следствие по делу об убийстве Распутина было фактически прекращено.
Весьма интересно, как приближенные царя описывали его реакцию на сообщение об убийстве Распутина. «С самого первого доклада – о таинственном исчезновении Распутина, — писал в своих воспоминаниях генерал-адъютант Воейков, — до последнего – о водворении его тела в часовню Чесменской богадельни – я ни разу не усмотрел у его величества скорби и скорее вынес впечатление, будто бы государь испытывает чувство облегчения».
А вот что по этому поводу писал Ф. Юсупов: «На другой день 19 декабря, утром, государь приехал из Ставки. Сопровождавшие его рассказывали, что после получения известия о смерти Распутина он был в таком радостном настроении, в каком его не видели с самого начала войны».
Перемену в отношениях царя к Распутину заметил и директор департамента полиции С. П. Белецкий.
Чисто формально были допрошены подозреваемые в покушении великий князь Дмитрий Павлович, князь Юсупов и Пуришкевич. Все они категорически отрицали свое участие в убийстве Распутина. На следующий день после допроса Пуришкевич уехал на фронт, а Дмитрий Павлович и Юсупов были высланы царем из Петербурга.
Родственники Николая II – великие князья – обратились к нему с просьбой не удалять из Петербурга великого князя Дмитрия Павловича, ссылаясь на его слабое здоровье. Царь на их письме наложил резолюцию: «Никому не дано права заниматься убийствами, знаю, что совесть многим не дает покоя, так как не один Дмитрий Павлович в этом замешан. Удивляюсь вашему обращению ко мне. Николай».
Подъехавший к Большому Петровскому мосту Спиридович бесстрастно наблюдал, как четыре подчиненных ему жандарма из личной охраны царя грузили в большой дворцовый автомобиль извлеченный из реки труп Распутина. В автомобиле находились министр внутренних дел Протопопов (психически больной человек, который через несколько дней после убийства Распутина на заседании Совета министров вдруг дико заорал: «Господа! На меня накатил дух Григория Ефимовича!») и дворцовый комендант генерал Воейков. Подозвав к себе Спиридовича, Воейков сказал, что труп повезут в Чесменскую часовню, что на дороге между Петербургом и Царским Селом, и приказал ему сопровождать императора и императрицу – они сегодня же должны туда приехать.
В Чесменской часовне Спиридович стал свидетелем необычной сцены. Едва царица увидела труп Распутина, как бросилась ему на грудь, запричитала и забилась в истерике. Царь тихим голосом приказал Спиридовичу:
— Поднимите императрицу.
Александра Федоровна истерически закричала:
— Не сметь ко мне прикасаться, мерзавцы!
Затем бросилась к Николаю:
— Как вы могли снять охрану Григория Ефимовича?
Царь все так же тихо, спокойно проговорил:
— Сейчас же возьмите себя в руки, сударыня.
Императрица неожиданно стихла.
— Господин Воейков, — обратился царь к дворцовому коменданту, — позаботьтесь, чтобы про извели вскрытие трупа Григория Ефимовича и установили причину его смерти. А вас, господин Протопопов, прошу доложить мне все, что вы сумеете выявить о его гибели.
Императрица встрепенулась:
— Я не хочу, чтобы вскрывали труп святого старца.
— Но без этого не установить причину его смерти и нельзя проводить расследование, — мягко ответил Николай II.
Царь повернулся и направился к автомобилю. За ним, с трудом передвигая ноги, шла императрица. Царский автомобиль, окруженный казачьим конвоем, тронулся в обратный путь – в Царскосельский дворец. За ними на трех автомобилях ехал Спиридович с жандармами из личной охраны Николая II.
В акте вскрытия трупа Распутина, которое 20 декабря 1916 года в 10 часов вечера в покойницкой Чесменской кладбищенской церкви производил патологоанатом, судебный эксперт профессор Косоротов, говорится: «На середине лба, на уровне лобных бугров, имеется круглое отверстие, проникающее не только через кожу, но и через кость в полость черепа. Вся правая часть головы раздроблена и сплющена. В углу правого глаза кожа надорвана. Правая ушная раковина размозжена и разорвана на множество маленьких клочков. Сзади справа на волосяной части головы сквозной щелевидный разрез кожи. Волосы на голове и бороде обильно смочены кровью. В области живота и спины два круглых отверстия. Внутренним осмотром установлено, что вещество мозга издает спиртной запах. В желудке двадцать столовых ложек кофейного цвета жидкости, издающей спиртной запах. При вскрытии найдены весьма многочисленные повреждения, из которых многие были причинены уже после смерти. Смерть последовала от обильного кровотечения вследствие огнестрельной раны в живот. Выстрел произведен, по моему заключению, почти в упор, примерно с расстояния около двадцати сантиметров, слева направо, через желудок и печень с раздроблением этой последней в правой половине. На трупе имелась также огнестрельная рана в спину, в область позвоночника, с раздроблением правой почки, и еще раз в упор, в лоб, когда пуля прошла в мозг (вероятно, уже умирающему или умершему). Легкие не были вздуты, и в дыхательных путях не было ни воды, ни пенистой жидкости. В воду Распутин был брошен уже мертвым».
После вскрытия труп Распутина был забальзамирован.
Весть о гибели ненавистного временщика быстро разнеслась по всей стране. Особенно много разговоров было в среде сановного Петербурга. Плодились и распространялись, как это всегда бывает в таких случаях, самые невероятные слухи об убийстве Распутина.
В действительности же произошло следующее.
В начале декабря 1916 года Спиридович наконец передал Николаю II агентурное донесение, полученное от Червинской, о беседе Распутина с Юсуповым. Царь, несколько раз внимательно прочитав донесение, приказал тщательно проверить сообщение и принять надлежащие меры. Какие меры следовало принять, он не уточнил. Однако Спиридовичу этого только и было нужно. Судьба Распутина была решена.
Получив агентурные данные о том, что группа, в которую входят великие князья Дмитрий Павлович, Кирилл Владимирович, депутат Государственной думы председатель «Союза Михаила Архангела» бессарабский помещик Пуришкевич и несколько фигур помельче, готовит покушение на Распутина, Спиридович, как и когда-то в деле с покушением на Столыпина, решил не упускать случай. Не без его помощи охрана Распутина (по царскому повелению его днем и ночью охраняли тридцать агентов Петербургского охранного отделения) была крайне урезана – до четырех человек; они дежурили по двое, через сутки. Были парализованы действия департамента полиции и Петербургского охранного отделения, чтобы они не помешали замыслам заговорщиков. Все свершилось именно так, как предполагал Спиридович.
Князь Феликс Юсупов (граф Сумароков-Эльстон) имел все основания ненавидеть «старца» Распутина, длительное время дискредитировавшего царскую фамилию. Но последней каплей этой ненависти стало любопытство его жены к «святому старцу». Любопытство подогревалось бесконечными рассказами дам высшего света. Узнав, что ее муж несколько раз посещал квартиру Распутина, Ирина стала настойчиво требовать, чтобы он привез «старца» к ним во дворец и тот полечил ее от неврастении, или, как говорил Распутин, изгнал из нее блудного беса, который последнее время не дает ей покоя. Хорошо знавший, что означает «лечение» Распутина, выдаваемое им за врачевание блудных страстей и «изгнание беса», Юсупов уговорил жену поехать сначала в Крым, твердо обещая, что после возвращения Распутин обязательно займется ее лечением. Не укрылось от Юсупова и то, что на одном из придворных балов и Распутин обратил внимание на красавицу Ирину и потом не раз спрашивал: «Феликс, пошто не знакомишь с женой, пошто жену прячешь?»
Поэтому Юсупов спешил рассчитаться с развратным старцем до возвращения жены из Крыма.
Вечером 16 декабря 1916 года во дворце Юсупова собрались великий князь Дмитрий Павлович, ярый монархист, председатель черносотенного «Союза Михаила Архангела» Пуришкевич. Компания основательно подогрелась шампанским и французским коньяком. Великий князь Дмитрий Павлович был мрачен. Он крайне расстроился из-за распространяемых Распутиным слухов о «безнравственном поведении» царской дочери Ольги, на которой хотел жениться, и теперь был вынужден отказаться от этого намерения.
— Я не знаю, господа, что мы тянем с Распутиным, — обратился он к присутствующим. – Давай, Феликс, приглашай сегодня эту образину к себе в гости. Пора с ним кончать.
Юсупов подошел к телефону и позвонил на квартиру Распутина.
— Григорий Ефимович, — заговорил Юсупов, когда Распутин подошел к телефону, — очень прошу тебя приехать ко мне. Ирина прислала телеграмму. Сегодня ночью приезжает из Крыма. Очень плохо себя чувствует и заявляет, что только ты можешь ей помочь своими молитвами. Будь другом, не откажи ей в лечении. Век не забуду твоей милости. Поезд приходит в два часа ночи, так что дома она будет часа в три. Если не возражаешь, до этого можно будет посидеть в ресторане, послушать цыган. Значит, договорились. Заеду за тобой ровно в одиннадцать вечера. Только прошу, отделайся как-нибудь от своих охранников. Не хочется, чтобы чужие глаза видели, как ты в ночное время посещаешь наш дворец. Люди такие злые и завистливые. Из чистого сейчас же сделают грязное. И твое благодеяние по отношению к больной женщине превратят в грязную сплетню об Ирине, и пойдет эта сплетня гулять по Петербургу, а Ирина все же царская племянница. Значит, договорились.
Повесив трубку, Юсупов обернулся к присутствующим:
— Представьте себе, согласился. Значит, надо немедленно удалить всю прислугу из дома. Сейчас двадцать минут десятого, за ним я должен заехать в одиннадцать. Потом ресторан, оттуда – сюда. Так что ожидайте. Лучше, конечно, чтобы он вас не видел, я все сделаю сам, но на всякий случай будьте наготове. Что ни говорите, а человек он необыкновенный. И не вздумайте, когда я его привезу, сами стрелять в него. А то, чего доброго, перестреляем друг друга. После того как акт возмездия совершится, мы завернем труп этой скотины в ковер, вывезем его из дворца и опустим через прорубь в Мойку. Когда будем выезжать с трупом Распутина, один из нас оденется в шубу и шапку Гришки и сядет в автомобиль. Таким образом, у его охранников, если они все же за ним увяжутся, создастся полная иллюзия того, что Распутин, получив богатые подарки (к этому они привыкли и, без сомнения, примут за них труп Распутина, завернутый в ковер), уехал из моего дома, что и будет зафиксировано ими в рапортах своему начальству.
В 11 часов вечера длинный черный автомобиль с закрытым брезентовым колпаком верхом, без номерных знаков, лишь с гербом императорской фамилии на дверцах, остановился около дома № 64 по Гороховой улице в Петербурге. Из автомобиля вышел невысокого роста молодой человек и направился в дом. Вскоре он вместе с Григорием Распутиным, одетым в дорогую меховую шубу с собольим воротником и бобровую шапку, сел в машину и уехал. Выскочившие из дома агенты охранного отделения Козлов и Максутов, которых Распутин предварительно заверил, что сегодня вечером никуда не поедет, увидели лишь быстро удаляющийся автомобиль. Козлов махнул рукой: «Черт с ним, пусть едет, не впервой. Авось и на этот раз ничего не случится. Пойдем-ка лучше спать. Никуда этот развратник не денется. К десяти утра – к звонку Вырубовой, как всегда, будет дома». И охранники отправились в свое помещение спать.
Приехав в загородный ресторан «Самарканд», Юсупов и Распутин заняли отдельный кабинет, куда сейчас же был приглашен цыганский хор. Распутин был одет в белую шелковую рубаху, подпоясанную малиновым шнуром с двумя большими кистями. На рубахе весьма искусно были вышиты васильки и синие колосья. Темно-синие бархатные шаровары были заправлены в сапоги из прекрасно выделанной кожи. Рассматривая его, Юсупов в который уже раз обратил внимание на глубоко сидящие, неприятно бегающие серые глаза с каким-то необыкновенным блеском. Заметил, что Распутин начинает быстро пьянеть. По-видимому, он уже с кем-то выпил.
Наклонившись к Юсупову, он вдруг погрозил ему пальцем и пьяно зашептал:
— Зачем пригласил? А? Мотри, Феликс! Не затеваешь ли ты что-нибудь против меня?
Юсупов похолодел. Неужели действительно провидец?
— А то тут, — продолжал Распутин, — меня раз так шмякнули по голове, что едва потом отлежался.
И, не ожидая ответа на свой вопрос, Распутин вдруг пошел плясать «Барыню». Плясал Распутин легко и красиво. Все быстрее и быстрее кружил по кабинету. Уже устали оркестранты, а он все плясал и плясал в непонятном экстазе. Юсупов вспомнил рассказы о радениях секты хлыстов, к которой якобы принадлежал Распутин.
А тот окончил пляску так же внезапно, как и начал, и вдруг начал быстро раздеваться. Через минуту был уже голым. Подавив в себе внутреннее отвращение к Распутину, Юсупов проговорил:
— Григорий Ефимович, ты, наверное, забыл, что нас уже, наверное, ждет Ирина. Как же ты поедешь в таком виде? Одевайся-ка поскорее и едем.
Глаза Распутина приняли осмысленное выражение.
— А ведь верно, — забормотал он, — пора ехать, — и начал медленно одеваться.
Около 4 часов утра 17 декабря 1916 года заговорщики, собравшиеся в юсуповском дворце на Мойке (дом № 94), услышали шум подъехавшего автомобиля, и сейчас же в подъезде зазвучал голос Распутина.
— Куда идти-то, милой? Показывай, где Ирина!
Распутин покачнулся, сбросил шубу и шапку прямо на пол и тяжело опустился на полукруглый диван в небольшой комнате. Здесь уже стоял сервированный стол со множеством вин, любимой Распутиным мадерой, в красивых вазах лежали любимые им пирожные.
—- Ничего не хочу! – Распутин махнул рукой. — Веди к Ирине.
— Сейчас я узнаю, готова ли она принять тебя, — произнес Юсупов, выходя из комнаты.
На лестнице, ведущей в верхние этажи дворца, его ожидали заговорщики.
— Ну как? – нетерпеливо спросил Пуришкевич.
— Пьян, как последняя свинья, — ответил Юсупов.
— Тогда кончайте, нечего с ним церемониться. – И Пуришкевич достал револьвер. – В случае чего я немедленно приду на помощь.
Когда Юсупов возвратился в комнату, где находился Распутин, тот сидел в той же позе, по-видимому окончательно опьянев. Заметив вошедшего, забормотал:
— А, маленький (так Распутин называл Юсупова). Давай, веди к Ирине. – И он сделал неудачную попытку подняться. – Ну, чего молчишь?
Потеряв мысль, заговорил непочтительно об императрице.
— Будь осторожней. Замолчи, — попросил Юсупов.
— Ничего, миляга, — покровительственно похлопал его по плечу Распутин. – Мне можно.
— Замолчи, грязный мужик! – закричал не выдержавший наконец Юсупов и с силой ударил Распутина по лицу.
Распутин отшатнулся и с какой-то злобной угрозой в голосе проговорил:
— Ну подожди, сукин сын, вот пожалуюсь императрице, будет тебе на орехи. В Сибири сгниешь, и все богатство твое пойдет прахом.
— Никому ты уже не пожалуешься, грязная скотина, — вдруг совершенно спокойно проговорил Юсупов и почти в упор выстрелил в живот Распутина.
Тот охнул и тут же свалился на лежавшую на полу медвежью шкуру. Вбежавшим Пуришкевичу и великому князю Юсупов сказал:
— Все кончено, господа.
Однако вскоре Распутин вскочил и побежал из комнаты, а затем через незапертую дверь черного хода во двор дворца.
— Господа! – отчаянно закричал Юсупов. — Гришка убегает, ловите его!
Первым с револьвером во двор выскочил Пуришкевич, который в нескольких шагах от себя около дворцовой решетки увидел бегущего по рыхлому снегу сада Распутина. Выстрелил два раза, промахнулся. Тщательно прицелившись, третьим выстрелом все же поразил Распутина в спину. Словно споткнувшись на ходу, Распутин замер и тут же плашмя упал лицом в снег. Подбежавший к нему Юсупов ногой перевернул Распутина на спину и почти в упор выстрелил ему в лоб. Распутин дернулся и затих. Схватив валявшуюся во дворе двухпудовую гирю, Юсупов начал наносить ею беспорядочные удары по голове.
— Несите скорее ковер, — закричал он, — пока не натекло крови на снег!
Быстро принесли валявшиеся в комнате шубу и шапку Распутина, надели на «старца», завернули тело в ковер, положили в машину, забыв в спешке, что для маскировки хотели переодеть одного из заговорщиков в его одежду. Довезли труп до Большого Петровского моста на Малой Невке, там и сбросили его в прорубь.
21 декабря 1916 года хоронили Распутина. Но не в Покровском, как советовали царю – против этого решительно возражала царица. Спиридович слышал, как она, буквально обезумевшая от потери Распутина, кричала царю: «У меня отняли живого, мертвого не отнимут!»
Было решено тайно похоронить Распутина в часовне около Царского Села. На похоронах никого не было, кроме нескольких лиц и личной царской охраны. После панихиды, которую отслужили в дворцовой церкви, вынесли гроб с Распутиным. Гроб несли: в первом ряду царь и Фредерикс, за ними четыре охранника Спиридовича и в последнем ряду Воейков и Протопопов. За гробом шла заплаканная императрица с дочерьми. Она непрерывно повторяла: «Мы все пропали». Гроб опустили в могилу, и сопровождавшие царя жандармы быстро засыпали его землей.
Еще один великий шарлатан и авантюрист, сорока четырех лет от роду, большой любитель баранины, мадеры, цыганских песен и молодых красивых женщин, закончил свой многогрешный путь на земле. Закончилась историческая эпоха чудовищного разложения царского самодержавия в России, связанная с именем Распутина.
После его похорон у себя в кабинете в Царскосельском дворце Спиридович просматривал полученные накануне Доброскоковым материалы. Его внимание привлекли несколько документов. В копии, снятой с письма министра внутренних дел Протопопова военному министру М. А. Беляеву, говорилось: «Совершенно секретно, доверительно... Некоторые офицеры полка, в составе коего числится на службе его императорское высочество в. к. Дмитрий Павлович, не только позволяют себе высказывать его высочеству сочувствие по поводу состоявшегося по высочайшему повелению удаления в. к. в действующие в Персии войска, но и выражают уверенность, что его высочество, возвратившись в полк, вступит в решительную борьбу с полковыми «темными силами».
В шифрованной телеграмме министра внутренних дел главе Курской губернии Протопопов требовал: «Во вверенную вам губернию прибудет теперь же в сопровождении капитана Зенчинова князь Юсупов. Учредить за князем самый строгий негласный надзор. О всем заслуживающем внимания доносить мне. Министр внутренних дел Протопопов».
В копии, снятой с письма некоего М. Н. Васильева к великому князю Георгию Михайловичу, сообщалось, что «Феликс Феликсович, князь Юсупов, граф Сумароков-Эльстон-младший с женой Ириной живет в с. Ракитное, Курской губернию».
Тайный агент Спиридовича Смелый сообщал в агентурном донесении, что по Петрограду распространяется анекдот следующего содержания: «Императрица Александра Федоровна приложила ухо к могиле Распутина и, проливая обильно слезы, спросила: «Гриша, что ты мне присоветуешь?» Распутин без промедления ответил: «Не заводи другого Распутина, ибо и его тоже доведешь до могилы».
Посмеявшись над анекдотом, Спиридович перешел к чтению копии анонимного письма, направленного 31 января 1917 года князю Юсупову-младшему, и его лицо сразу приняло крайне озабоченное выражение.
«Совершилось то, — говорилось в письме, — чего народ давно ждал. Гнойник вскрыт, первая гадина раздавлена – Гришки нет, остался зловонный, безвредный труп. Но далеко не все еще сделано, много еще темных сил, причастных к Распутину, гнездятся в России в лице Николая, царицы и других отбросов и выродков человеческого отребья».
Тревожные мысли не покидали Спиридовича последнее время. Хорошо информированный о положении в стране, он раньше других понял обреченность царизма. Николай II и его ближайшее окружение с чудовищным Распутиным во главе, вызывавшие лютую ненависть почти во всех слоях общества, не могли долго продержаться. Надо было срочно что-то предпринимать, чтобы не очутиться под обломками трона, в прямом смысле – спасать собственную жизнь. К тому же последнее время Спиридович начал крайне тяготиться своей должностью. Обычно сдержанный и скрытный в беседах, он признался помощнику Доброскокову: смертельно надоела эта «пляска смерти», пора уходить на покой. После долгих раздумий Спиридович решил уйти с поста заведующего охранной агентурой. Немаловажную роль в таком решении сыграло и то, что он видел, как деградирует царь. Об этом свидетельствовало и назначение в труднейшую для страны пору ограниченного и больного Протопопова председателем Совета министров и (что особенно удивительно) министром внутренних дел одновременно. В результате вся полицейская служба (кроме возглавляемой Спиридовичем), призванная бороться с нарастающим революционным движением в стране, оказалась в руках несостоятельного человека, к тому же абсолютно не разбиравшегося в делах сыска.
3 октября 1916 года французский посол в России Палеолог записывает в дневнике свое впечатление в связи с назначением Протопопова: «Я достоверно знаю, что он был болен какой-то заразной болезнью, что у него осталось после этого нервное расстройство и что в последнее время в нем наблюдаются симптомы, предвещающие общий паралич. Итак, внутренняя политика империи в хороших руках».
Вспомнил Спиридович и свою беседу с генерал-лейтенантом Бонч-Бруевичем. Он и генерал Брусилов вели борьбу не на жизнь, а на смерть с немецкой агентурой. В конце концов в 1915 году добился ареста за шпионаж в пользу Германии военного министра Сухомлинова. Бонч-Бруевич в беседе со Спиридовичем уверял, что царь плотно окружен лицами, связанными с германской тайной агентурой. В их число входят Распутин, Протопопов, Фредерикс, Вырубова, начальник Спиридовича – дворцовый комендант генерал Воейков, князь Андронников, флаг-капитан адмирал Нилов, Саблин и другие. Тогда Спиридович посчитал, что заявление Бонч-Бруевича – плод преувеличенного воображения. Теперь же убедился: он прав. Сановная верхушка России настолько прогнила, что спасти ее было уже невозможно.
После похорон Распутина генерал Спиридович ехал в Крым – с новым назначением на должность градоначальника Ялты. Получить назначение для него было далеко не просто. Николай II понимал, что Спиридович – один из самых умных и нужных людей в его окружении, и долго не соглашался удовлетворить его просьбу – освободить от должности заведующего охранной агентурой. Предвидя это, Спиридович – абсолютно здоровый человек – заблаговременно запасся ворохом медицинских заключений с рекомендациями – «в связи с болезнью» постоянно жить в Крыму. Медицинское заключение возымело действие: Николай II удовлетворил просьбу Спиридовича.