Ошеломленный внезапным отстранением от должности, которую он занимал без малого семнадцать лет, Рачковский решил выждать время: он не без оснований надеялся, что удастся изменить к нему отношение Николая II. От друзей в департаменте полиции он узнал об истинных причинах своего падения и проникся лютой ненавистью к Плеве: он дал себе клятву при удобном случае с ним рассчитаться.
Находясь в отставке, опытный в вопросах политики Рачковский не мог не видеть, что в России назревает революция; мощным толчком к ней стала бездарная война с Японией.
«А если революция в России действительно победит? Нет, в такой момент нельзя оставаться в стороне, — думал Рачковский. – Напуганный общественным движением царь вряд ли будет возражать против моего возвращения в департамент полиции – не так-то уж много у него опытных помощников для борьбы с революционерами».
Рачковскому трудно было отказать в реальности мышления: обстановка в России для его возвращения складывалась вполне подходящая. Искатель приключений жаждал острых ощущений, участия в опасных интригах и комбинациях; безмерное тщеславие Рачковского требовало взять реванш в борьбе со своими противниками. Он понимал, конечно, что Плеве не допустит его ни в Россию, ни в тайную полицию. Тем яснее он осознавал: Плеве надо убрать со своего пути. И Рачковский пригласил к себе «короля провокаторов» — Евно Азефа, который, будучи агентом тайной полиции, принимал участие в организации 28 покушений на видных царских сановников.
От чиновника особых поручений Варшавского охранного отделения Михаила Бакая Рачковский узнал, что Азеф в январе 1904 года возвратился из Франции в Россию и находится сейчас в Варшаве. На встречу с бывшим патроном по провокаторской деятельности Азеф явился немедленно. Он уважал Рачковского за ум и в то же время всегда смертельно боялся его крутого нрава.
Опасаясь, что начальники из охранки уличат его в связях с опальным чиновником, Азеф пошел на встречу загримированным и в форме железнодорожника. Такой костюм он выбрал не случайно: дальний родственник Рачковского, с которым он довольно часто встречался, работал на Варшавской железной дороге.
— Как поживаете, господин Раскин (один из псевдонимов Азефа, под которым он работал в секретной царской полиции)? – спросил Рачковский, пожимая руку Азефу.
Как всегда немногословный, Азеф ответил кратко:
— Пока все нормально.
— Нормально? — переспросил Рачковский. – А ведь вы накануне провала.
— Провала? — удивился Азеф.
— Да, провала, — повторил Рачковский, заметив, как побледнел Азеф. – Так вот... третьего мая 1903 года по вашему донесению, как вы, наверное, помните, был арестован ваш сподвижник по Боевой организации эсеровской партии – некто Гершуни. После ареста, из тюрьмы, он сумел переслать руководителям партии письмо и сообщил: очень похоже, что именно вы выдали его царским жандармам.
Азеф бледнел все больше и больше. Наконец у него начался нервный тик – задергалась левая щека.
— Ну не волнуйтесь так, еще не все потеряно, — поспешил успокоить его Рачковский. – При всем уважении к Гершуни ему в общем-то не поверили, вас активно защищали ваши сподвижники по партии Брешко-Брешковская и Савинков. Да и поколебать многолетний революционный ореол, созданный вокруг вашей личности, не так-то просто. Однако не скрою, угроза разоблачения все же существует и недооценивать ее глупо.
Рачковский помолчал, закурил папиросу, машинально постучал пальцами по столу и продолжал:
— По-видимому, в самое ближайшее время я стану одним из руководителей департамента полиции. Вам не надо объяснять, как мне будут нужны сотрудники вроде вас. А вы, Евгений Филиппович, накануне провала. Вот почему вам следует лично и поскорее предпринять несколько эффективных революционных выступлений. Это единственная возможность рассеять подозрения у ваших товарищей.
Рачковский замолчал.
— Мы готовим сейчас акции против двух царских сановников – Богдановича и князя Оболенского, — нарушил молчание Азеф; он сумел взять себя в руки и казался теперь абсолютно невозмутимым.
Рачковский недовольно поморщился:
— Мелковато, нужны фигуры покрупнее. Не хотел бы вас огорчать совсем, но вижу, что вынужден сказать все до конца. Одна из причин моей отставки – работа с вами. Министр внутренних дел и шеф жандармов господин Плеве сумел убедить государя императора, что мои тайные агенты – это вовсе и не агенты полиции, а только фиктивное прикрытие для настоящих революционеров. Он, в частности, ссылался на вашу деятельность и утверждал, что Азефа давно пора повесить.
Рачковский заметил, как вспыхнули и тут же погасли глаза Азефа, и понял: стрела попала в цель.
— Плеве создал комиссию, — продолжал Рачковский, — по проверке всей моей работы с тайной агентурой. Интересуется и вашей, господин Азеф, деятельностью.
Возвратившись в Петербург, Азеф приступил к организации покушения на Плеве. Из пятидесяти боевиков, которыми тогда располагала эсеровская партия, Азеф выбрал пятерых, наиболее смелых и надежных, — Савинкова, Сикорского, Созонова, Швейцера и Покотилова. Обсуждая с ними план покушения на Плеве, Азеф внушал:
— Если мы его не убьем, его не убьет никто. Если у нас сегодня нет бомб, их нужно сделать.
Покотилов, знакомый с пиротехникой, утвердительно кивнул головой.
— Плеве очень опасен для революционного движения, — продолжал Азеф. – На его совести десятки замученных революционеров. Боевая организация нашей партии постановила его казнить. И мне думается, что сделать это будет весьма нетрудно. Я уже хорошо изучил маршруты, по которым ездит по Петербургу этот господин. Его погубит пристрастие к театральным эффектам.
Заметив вопросительные взгляды своих слушателей, Азеф пояснил:
— Не знаю, обращали ли вы внимание на то, как охраняется Плеве во время поездок по городу? Если обращали, то, наверное, заметили, что его карету всегда сопровождают охранники на велосипедах. Он перенял эту манеру у французов. Но такая охрана ровно ничего не стоит. Что это за охранники, у которых руки заняты велосипедными рулями? Пока они освободят руки и сумеют взяться за оружие, Плеве можно убить несколько раз.
31 марта 1904 года, около 8 часов вечера, в гостиницу «Северная» вошел элегантно одетый молодой человек с тяжелым чемоданом из желтой кожи – он не доверил его ни швейцару, ни коридорному. Войдя в один из самых дорогих номеров, молодой человек попросил, чтобы его не беспокоили до утра, так как он очень устал в дороге и хочет хорошо выспаться. Разбудить его следовало ровно в 8 часов утра. Получив щедрые чаевые, коридорный ушел по своим делам. Около 11 часов вечера в номере, в котором расположился молодой человек, раздался взрыв. Он был такой силы, что рухнул не только потолок в двух соседних номерах – вылетели почти все стекла на этаже.
Прибывший на место происшествия с сотрудниками Петербургского охранного отделения жандармский ротмистр Комиссаров (специалист по взрывным устройствам) безошибочно определил, что в номере, который занимал неизвестный молодой человек, произошел взрыв бомбы или нескольких бомб. Через некоторое время находившиеся в толпе у гостиницы Созонов и Сикорский увидели, как два жандарма вынесли из гостиницы и погрузили в полицейскую карету накрытые простыней носилки – там находилось все, что осталось от их боевого товарища Покотилова. С трудом сдерживая слезы, Созонов и Сикорский вернулись на конспиративную квартиру. О случившемся в гостинице «Северная» ротмистр Комиссаров доложил начальнику Петербургского охранного отделения полковнику Герасимову, тот – министру внутренних дел и шефу жандармов фон Плеве.
Когда Герасимов звонил Плеве, тот уже спал. Выслушав доклад, недовольный, что его разбудили, проворчал в трубку: «Неужели нельзя было подождать с докладом до утра? Что за спешка? Мне ли учить такого опытного сотрудника, как вы, полковник, как поступать в таких случаях?» — и повесил трубку.
Герасимов приказал срочно разыскать Азефа и поручил ему немедленно узнать, что произошло в гостинице «Северная». В результате охранка не сумела напасть даже на след заговорщиков.
15 июля 1904 года фон Плеве проснулся раньше обычного. С аппетитом позавтракав, он сел за стол и еще раз перечитал «всеподданнейший» еженедельный доклад царю, с которым он должен сегодня явиться в Царское Село.
Плеве был в прекрасном настроении. Наконец-то ему удалось получить от своего ставленника, заведующего заграничной агентурой департамента полиции, действительного статского советника Ратаева материалы, компрометирующие в глазах царя его давнего врага – видного царского сановника Витте, весьма популярного в европейских правящих кругах, которого многие влиятельные сановники России прочат на пост председателя Совета министров.
Один из заграничных агентов департамента полиции сообщал, что Витте якобы является членом международной заговорщической группы, готовящей покушение на жизнь государя императора. Плеве, конечно, понимал, что царь этому сообщению вряд ли поверит, но тем не менее его запомнит. А царь (Плеве знал это точно) и так относится к Витте весьма настороженно. На этом и строил свой расчет Плеве.
Огонек недоверия к Витте у царя, считал Плеве, тлеет, и его нужно время от времени поддерживать, хотя бы с помощью провокаций и клеветы, лицемерных утверждений, что сам он, Плеве, в дурные вести о Витте не верит, но скрывать их от государя, даже если они ложны от начала до конца, не имеет права. Плеве ни минуты не сомневался: как только Витте придет к власти, он тотчас вернет в тайную полицию отправленного в отставку Рачковского, а там и его, Плеве, отставка не заставит себя долго ждать. Уж как-нибудь председатель Совета министров, если Витте им станет, вкупе с Рачковским (оба отличаются завидным умом и лишены каких бы то ни было моральных принципов) найдут повод и способ, чтобы избавиться от него. Значит, если хочешь победить своих соперников, умей наносить упреждающие удары.
Через час, весьма довольный собой, Плеве в карете, окруженной охранниками-велосипедистами, ехал на доклад к царю в Царское Село. На улицах Петербурга его уже ждали: на каждой улице, по которой могла проехать карета, ее встречали расставленные Азефом Савинков, Созонов, Сикорский и Боришанский. Созонов бросил под карету бомбу огромной взрывной силы — Плеве был убит на месте. Не помогли ему и 800 тысяч рублей из государственной казны, которые он ежегодно тратил на свою личную охрану.
Расстрел 9 января 1905 года мирной демонстрации рабочих в Петербурге до предела накалил обстановку. Исчезла вера народа в «доброго» царя; расстрел фактически положил начало гражданской войне в стране. Все важнейшие районы огромной Российской империи были охвачены революционным движением. «Царь нам всыпал, — говорили рабочие, — но и мы ему всыпем». Взрывоопасность ситуации понимали и капиталисты, напуганные размахом рабочего движения. Известный заводчик Савва Морозов говорил, что после расстрела, учиненного царем 9 января, революция в России неизбежна.
Рачковский, все еще проживавший в Варшаве, с растущей тревогой за исход событий читал листовки, направленные против царя, — в то время они широко распространялись в рабочей среде и были исключительно популярны в народе. Иногда авторы листовок прибегали к стихотворной форме:
Кто начал царствовать Ходынкой,
Тот кончит, став на эшафот.
На этот раз листовки Рачковскому принес чиновник особых поручений Варшавского охранного отделения Михаил Бакай. Он-то и поведал об упорных слухах, будто царская семья во главе с монархом уже упаковывает чемоданы и готовится бежать за границу. Рачковский окончательно убедился: время для его активной деятельности наступило.
Приехав в Петербург, он прежде всего встретился со своим старым знакомым – чиновником для особых поручений при министре внутренних дел Мануйловым-Манусевичем, который стал теперь активным помощником генерала Трепова, имевшего большое влияние на царскую чету. Внимательно выслушав Рачковского, Мануйлов-Манусевич выразил сомнение: вопрос о возвращении на работу в тайную полицию весьма непростой, некоторые влиятельные лица министерства внутренних дел уже поднимали его, ведь для борьбы с разрастающейся революцией нужны опытные сотрудники политического сыска.
— Однако против вашего возвращения на работу в департамент полиции, — продолжал Мануйлов-Манусевич, — категорически возражает товарищ министра внутренних дел Дурново, его прочат в министры внутренних дел. И без государя императора здесь не обойтись, тем более что уж если возвращаться, то непременно на ключевой пост. Задача эта потребует времени. По всему видно: вскоре Сергей Юльевич Витте будет назначен председателем Совета министров. Он-то, скорее всего, и окажет помощь при вашем назначении в департамент полиции.
И Рачковский начал терпеливо ждать своего звездного часа.
Спустя два дня после Кровавого воскресенья император назначил генерал-майора Трепова, бывшего московского обер-полицмейстера, петербургским генерал – губернатором и одновременно товарищем министра внутренних дел по полиции и заведующим полицией свиты его величества. Отныне он поселился в одном из отделений Зимнего дворца и получил диктаторские полномочия для борьбы с революцией. Однако Трепов не был такой выдающейся личностью в области политического сыска, как, например, Судейкин или Рачковский. И ближайшее окружение императора справедливо решило: ему не обойтись без опытных помощников.
О Трепове в сановных сферах России говорили: «Вахмистр по образованию и погромщик по убеждению». Еще во время похорон Александра III своей более чем экстравагантной выходкой он удивил высший свет Петербурга и вызвал хохот наблюдавшей за похоронной процессией толпы. Вот как описывает этот эпизод из жизни Трепова Витте:
«Как только вынесли гроб императора, погребальная процессия двинулась через Невский проспект, Литейный мост в Петропавловский собор. Процессия шла, конечно, по заранее определенному церемониалу... На Невском проспекте вдруг я слышу голос: «Смирно». Я невольно поднял глаза и увидел молодого офицера, который при приближении духовенства и гроба скомандовал своему эскадрону: «Смирно». Но вслед за этой командой «смирно» он скомандовал еще следующее: «Голову направо, смотри веселей». Последние слова мне показались такими странными, что я спросил у своего соседа: «Кто этот дурак?» На что мой сосед мне ответил, что это ротмистр Трепов...»
Назначение Трепова, впрочем, не было исключением из правила. Николай II не терпел в своем окружении ярких фигур, способности которых были бы выше его собственных.
Мануйлов-Манусевич, выбрав удобный момент, попросил Трепова походатайствовать за Рачковского перед царем. И тот вскоре посоветовал Николаю серьезно заняться укреплением департамента полиции. Трепов не преминул при этом напомнить, что подлец Плеве (а именно так характеризовал Плеве Николаю II его учитель Константин Петрович Победоносцев) работал очень плохо и разогнал, то есть преждевременно уволил в отставку из департамента полиции, заслуженных слуг государя, преданных престолу и отечеству.
Спустя пять месяцев после убийства Плеве Рачковский наконец получил приглашение от директора департамента полиции Гарина явиться к генералу Трепову. Трепов встретил его крайне любезно и сказал, что перед назначением на должность в департамент полиции его примет сам государь император.
Уже на следующий день Николай II принял Рачкoвcкoгo в Царском Селе – он любил лично беседовать с сотрудниками тайной полиции. Выйдя из-за стола, с присущей ему любезностью император усадил Рачковского рядом с собою на диван, подчеркивая этим свое особое расположение. Рачковский впервые так близко видел Николая II. Это был человек невысокого роста, с одутловатым лицом, воспаленными веками и большими мешками под глазами, прокуренными рыжеватыми усами. Портрет завершала небольшая бородка, которую монарх все время поглаживал правой рукой.
Некоторое время молчали. Николай II, по своей привычке не смотреть в глаза собеседнику, глядел не на Рачковского, а куда-то вдаль, время от времени нервно подергивая плечом. Рачковский вспомнил все, что слышал о крайнем непостоянстве царя. Например, Витте (к нему-то Рачковский поехал сразу после беседы с Треповым – чтобы заручиться поддержкой) доверительно передал ему слова бывшего министра внутренних дел Святополк-Мирского – он в свое время чаще других видел царя: государю ни в чем нельзя верить; сегодня он что-то одобрит, а завтра от своих слов откажется. Памятуя об этом, Рачковский на приеме у царя был, как никогда, собран и бдителен. Он предпочел не высказывать своих суждений, а молчать и слушать.
Наконец Николай II заговорил:
— Я должен извиниться перед вами, господин Рачковский, что, поддавшись просьбам Плеве, согласился на вашу преждевременную отставку в 1902 году. Таких верных людей, как вы, раз-два и обчелся. Если бы вы находились в строю и активно действовали, я уверен, безответственные элементы, именующие себя революционерами, были бы сегодня намного тише. После вашего ухода в отставку работа тайной политической полиции резко ухудшилась. Но давайте забудем неприятное для вас прошлое. Тем более что вы пострадали только морально. Я сегодня приказал министру финансов выдать вам прошлое содержание за все время вашей вынужденной отставки.
Николай II взглянул на почтительно слушавшего Рачковского и продолжал:
— Поговорим о настоящем. Я бы, не колеблясь ни минуты, назначил вас директором департамента полиции, но боюсь, что такое назначение будет вас отвлекать от вашей основной деятельности в области политического сыска. Вам пришлось бы невольно переключаться на мелкие полицейские дела. Поэтому вы будете назначены на должность вице-директора департамента полиции по политической части. И я очень надеюсь, что станете полезным помощником генералу Трепову.
Да, вот еще что, — усмехнулся царь. — У меня во дворце есть помещение, которое дворцовые остряки окрестили «комнатой провокаторов». В этой комнате находится картотека — шестьдесят ящиков; в них содержатся сведения о всех выявленных и наиболее активных возмутителях спокойствия в империи. Советую вам использовать эту картотеку в работе. В этой же комнате хранятся и еженедельные доклады охранных отделений, поступающие лично ко мне. Ими тоже можно и нужно пользоваться. Хотя там много неточностей. Но вы разберетесь.
Так действительный статский советник Рачковский был назначен на ключевой пост в царской тайной полиции – назначен вопреки интригам и открытым выступлениям против руководителей министерства внутренних дел. Среди них – товарища министра внутренних дел П. Н. Дурново, имевшего старые счеты с новым вице-директором департамента полиции. В 80-е годы девятнадцатого столетия, став директором департамента полиции, Дурново попытался заменить Рачковского на посту заведующего заграничной агентурой в Париже своим ставленником. Но, как оказалось, явно переоценил свои возможности.
Узнав о происках Дурново, Рачковский блестяще провел разработанную им комбинацию, которая не только стоила директору департамента полиции поста, но чуть не положила конец всей его карьере. Короче, Рачковский разузнал, что Дурново, развратный человек, имеющий несколько любовниц, в конце концов влюбился в проститутку, на содержание ее тратил огромные суммы, дошел даже до того, что задолжал своим кредиторам 60 тысяч рублей. Впоследствии министр внутренних дел Сипягин (к нему в царствование Николая II Дурново был назначен в качестве товарища) покрыл этот долг за счет средств департамента полиции. Находясь на содержании у Дурново, проститутка в то же время состояла в интимных отношениях с послом Бразилии в России – ему она писала нежные письма.
Проинформированный обо всем через свою агентуру, Рачковский позаботился о том, чтобы Дурново узнал об измене возлюбленной. Потеряв от ревности голову, Дурново приказал тайному агенту департамента полиции в доме бразильского посла изъять письма своей любовницы. Взломав ящик письменного стола, агент забрал эти письма и доставил их Дурново. Прочитав послания, он пришел в бешенство. В момент бурного объяснения с возлюбленной Дурново избил ее до полусмерти. Вся в кровоподтеках и синяках, с распухшими от слез глазами, она явилась на свидание с бразильским послом, все ему рассказала. Посол написал жалобу Александру III. На деле П. Н. Дурново царь написал: «Убрать эту свинью в 24 часа». Его сняли с должности директора департамента полиции. Однако министр внутренних дел упросил царя не про гонять окончательно Дурново, и того сделали сенатором.
Пытаясь не допустить назначения Рачковского в департамент полиции, Дурново 24 января 1905 года познакомил Николая II с агентурным донесением Ратаева из Парижа. В нем утверждалось: находясь в отставке, Рачковский продолжает поддерживать связи с французской тайной полицией. На этом донесении Николай II собственноручно наложил резолюцию для исполнения Дурново: «Желаю, чтобы вы приняли серьезные меры к прекращению сношений Рачковского с французской полицией раз навсегда. Уверен, что вы исполните приказание мое быстро и точно».
Впрочем, при назначении Рачковского вице-директором департамента полиции про эту резолюцию император до поры до времени «забыл». Позже, в 1905 и 1906 годах, Рачковский настолько вошел в доверие к Николаю II, что получил право на регулярные доклады императору, минуя директора департамента полиции и министра внутренних дел. Это сразу сделало Рачковского важной и влиятельной закулисной фигурой в Российской империи – с мнением его вынуждены были считаться все важнейшие царские сановники. Председатель Совета министров Витте писал, что Рачковский, «В сущности, ведал департаментом полиции...».
Вскоре после назначения Рачковского генерал Трепов оставил все официально занимаемые им посты и перешел на «скромную» должность Коменданта царского дворца в Царском Селе. В действительности он возглавил «теневой кабинет» царя – фактически тайное Военно-полицейское правительство России, созданное Николаем II и его ближайшим окружением для борьбы с революцией. Исключительно большее значение в деле предоставления Трепову диктаторских полномочий имело подчинение ему дворцовой полиции, ведавшей личной охраной царя, и тайной службы, которая вела самостоятельную работу в области политического сыска – осуществляла повседневную слежку за высшими чинами империи. Секретарем генерала Трепова, а фактически его главным помощником, стал сенатор Гарин, ушедший вслед за Треповым с поста директора департамента Полиции. Официальное же правительство, возглавляемое графом Витте, слывшим сторонником либеральных реформ (Витте оказался либералом лишь на словах. Это хорошо показало его непосредственное участие в подавлении Декабрьского вооруженного восстания в Москве) и автором Манифеста 17 октября 1905 года, было фактически безвластным, являлось, по замыслу царя, либеральной ширмой, прикрывающей диктатуру генерала Трепова.
«...Я был безвластный, — писал впоследствии Витте, — а затем все время моего премьерства с властью, оскопленной вечною хитростью, если не сказать, коварством императора Николая II... Скоро я узнал, что почти все доклады, кроме прямо касающихся дипломатии и обороны государства, передаются генералу Трепову; генерал Трепов при помощи находящегося у него в качестве делопроизводителя сенатора Гарина пишет проекты резолюций, которые затем представляются государю, и государь ими пользуется... Таким образом, Трепов во время моего министерства имел гораздо больше влияния на его величество, нежели я ... В конце концов, он являлся как бы безответственным главою правительства, а я ответственным, но мало влиятельным премьером».
После того как Трепов стал дворцовым комендантом в Царском Селе, влияние и значение Рачковского еще больше усилилось.
Трепов, обыкновенный кавалергард, полицейскую службу знал крайне слабо и скоро полностью попал под влияние Рачковского. Фактически в «теневом кабинете» царя Рачковский ведал, и не без успеха, всеми полицейскими делами. Вот что, например, писал Витте о деятельности Рачковского в этот период: «Трепов не прервал своих связей и с департаментом полиции, так как душа этого департамента – Рачковский, ведший при Трепове всю секретную часть департамента полиции, хотя и был удален новым министром внутренних дел Дурново из высокого положения, которое Рачковский занимал в департаменте полиции, но остался по особым поручениям при новом министре, и, следовательно, он мог пользоваться всеми своими связями, созданными как при начальствовании в департаменте полиции при Трепове, так в особенности при более чем пятнадцатилетнем заведовании всей секретной русской полицией за границей, когда он имел главную квартиру при нашем посольстве в Париже.
Новый министр внутренних дел старался давать Рачковскому поручения вне Петербурга и как-то сетовал мне на то, что Рачковский неохотно берет эти поручения. Рачковский же, будучи в Петербурге без текущих дел, дневал и ночевал у нового дворцового коменданта Трепова».
Став министром внутренних дел и шефом жандармов, П. Н. Дурново, которого Николай II использовал для наблюдения за членами своего «теневого кабинета», все же сумел добиться от царя освобождения Рачковского от должности вице-директора департамента полиции по политической части. Выдвигая предложение о назначении его на другую должность в министерстве внутренних дел, Дурново убедил Николая в том, что Рачковский очень темная личность, имеющая какие-то подозрительные связи во францyзcKиx правящих кругах. Знания же его в области политического сыска – по отдельным важным вопросам, — конечно, можно и нужно использовать; но поручать руководство фактически всей полицейской службой империи такому лицу вряд ли стоит.
На одном из своих еженедельных докладов царю Дурново прямо поставил вопрос о новой отставке Рачковского. Царь ответил: «Вы всегда спешите. Подождите, дайте справиться с революцией, дойдет очередь и до Рачковского».
Став вице-директором департамента полиции по политической части, добившись реванша в схватке со своими противниками в правящей верхушке, Рачковский развернул активную деятельность по борьбе с революцией. Главным объектом его действий стали большевики. Он раньше других царских жандармов понял, что именно они — главная угроза для самодержавия. Эсеры с их отдельными террористически ми актами против царских сановников, по мнению Рачковского, представляют несравнимо меньшую опасность. К тому же эсеровская партия при помощи Азефа, авторитет которого после убийства Плеве и великого князя Сергея Александровича вновь был восстановлен (член ЦК партии Екатерина Брешко-Брешковская, гордо именуемая эсерами «бабушка русской революции», после расправы над Плеве воскликнула, имея в виду Азефа: «Перед этим человеком нужно поклониться, низко-низко, в ножки». Это не помешало Азефу в 1907 году выдать ее, как убежденную сторонницу политического террора, царской полиции), находилась в значительной степени под контролем Рачковского. С помощью Азефа он сумел предотвратить подготовленные эсеровскими боевиками террористические акты против генерала Трепова, великих князей Владимира Александровича и Николая Николаевича. За это и получил от царя несколько орденов и крупное денежное вознаграждение.
Рачковский оказался весьма удачливым и в борьбе против большевиков. Он сыграл важную роль в подавлении Декабрьского вооруженного восстания в Москве. Все аресты здесь, в том числе и членов Московского комитета РСДРП(б), были во многом делом рук Рачковского.
За участие в подавлении Московского восстания царь щедро наградил Рачковского, лично выдав ему 72 тысячи рублей. Говорят, расчувствовавшийся. Николай даже снял с себя орден Святого Владимира и собственноручно прикрепил его к мундиру Рачковского.