После реставрации Стюартов в 1660 г. политический маятник качнулся далеко за те пределы, которые ему первоначально были установлены победившими во время английской революции классами — буржуазией и в значительной степени обуржуазившимся дворянством.
В страхе перед новым выступлением на политическую арену народа собственнические классы фактически на время предоставили восстановленному на престоле королю Карлу II свободу рук, поскольку речь не шла об основных социальных результатах, которых добились эти классы в ходе революции. На их завоевания у Карла хватило ума не покушался, и это удерживало его на престоле, вопреки той, обычно крайне непопулярной, политике, которую он проводил.
Собственно, политика короля тяготела к одной цели – максимальной независимости от парламента. Но без его согласия нельзя было получить денег (отец Карла II поплатился головой за попытку собирать налоги в обход парламента). Нельзя, конечно, внутри страны, — вовне, оказывается, было можно. Людовик XIV был готов ежегодно давать Карлу II крупные субсидии, чтобы укрепить его положение по отношению к парламенту, а главное обеспечить поддержку или, по крайней мере, нейтралитет Англии в тех войнах, которые вел французский король для утверждения своей гегемонии в Европе.
Понятно что французская дипломатия и французская разведка прилагали крайние усилия, чтобы сохранить под своим контролем внешнюю политику Англии. С этой целью, помимо «официальной» тайной субсидии, которая выплачивалась Карлу II, агенты Людовика установили личные контакты, и постоянно делали крупные денежные подарки английским министрам и даже их секретарям. Например, тайный агент английского министра герцога Бэкингема (сына фаворита Карла I) лондонский купец Лейтон, через которого тот вел переговоры с французским двором, получил в 1668 г. подарок в 400 пистолей.
Однако французские агенты подкупали не только министров и их слуг. Нередко французское золото шло и в карманы лидеров парламентской оппозиции, громивших правительство за раболепие перед Людовиком XIV и отказ от противодействия его завоевательным планам. Иногда субсидии были платой за молчание. Например, такое безмолвие обошлось Людовику XIV в феврале 1677 г. в 2950 ф. ст., а во время более короткой сессии в июне – только в 450 ф. ст. В других случаях деньги выплачивались не за молчание, а за более ожесточенные нападки на политику короля. (Так действовали агенты французского посла Баррийона в 1678 г.) Это делалось с целью обострить внутриполитическое положение в Англии и связать руки как правительству Карла II, так и его противникам; тем самым предотвращалось активное выступление Лондона на внешнеполитической арене.
Конечно, успеху такой политики служило не столько золото французской секретной службы, сколько существование противоречивых интересов у имущих классов Англии. «Братская» протестантская Голландия, к союзу с которой против Франции призывала парламентская оппозиция, была главным, не сломленным в то время торговым соперником английской буржуазии. Против Голландии воевал еще Кромвель. Поэтому, когда Карл II также втянулся в воину против Голландии под влиянием Людовика XIV, это вызвало очень смешанные и противоречивые настроения среди английских торговых и промышленных кругов. Лишь когда к концу века Голландия как опасный конкурент Англии была побеждена и ее дальнейшее ослабление стало отвечать исключительно интересам завоевательной политики Людовика XIV поддержка этой политики Стюартами натолкнулась на решительное и непреодолимое сопротивление английской буржуазии.
А пока что французская разведка имела почву для деятельности, и она отнюдь не ограничивалась подкупом английских политиков. Людовик XIV пытался окружить Карла II и его приближенных целой сетью французских агентов. Немалую роль сыграл здесь некий Самуэль Морленд. Это была очень колоритная фигура. Ученый и изобретатель, подходивший в своих изысканиях к мысли о создании паровой машины, Морленд одновременно был опытным разведчиком привыкшим к деятельности шпиона-двойника. Он начал ее еще до Реставрации, во времена протектората Кромвеля.
Однажды в здании, где помещалось управление кромвелевской разведки, ее глава Терло собрал секретное совещание. Помимо Терло в этой беседе участвовали всего двое — сам лорд-протектор Оливер Кромвель и один из главных руководителей роялистского подполья в Англии, уже знакомый нам сэр Ричард Уиллис. Решив перейти на службу к Кромвелю, Уиллис предложил ловкий план – заманить в Англию якобы от имени монархических заговорщиков находившегося в эмиграции Карла II. Карл и его брат герцог Йоркский должны были высадиться в графстве Сассекс, где их арестовала бы полиция. Когда совещание было закончено, подозрительный Кромвель распахнул дверь в соседнюю комнату. Она оказалась не пустой – за письменным столом спал, или притворялся спящим, какой-то человек Кромвель выхватил кинжал и хотел убить на месте шпиона, подслушивавшего столь важный разговор. Но Терло успокоил своего шефа. Спящий, разъяснил он, — это его личный секретарь Морленд. Бедняга не спал уже две ночи подряд, подготовляя срочные бумаги, и, естественно, мог задремать за письменным столом. Лорд-протектор поверил начальнику своей разведки. Но инстинкт не обманул Кромвеля. Обманутым оказался вездесущий Терло: его секретарь был, или по крайней мере с этого момента стал, агентом изгнанных Стюартов.
Надо сказать, что главари роялистов считали Морденда такой продувной бестией, что именно поэтому далеко не сразу поверили в измену Уиллиса. Сведения исходили из слишком уж мутного источника.
За разоблачение Уиллиса Морленд получил письменное обязательство Карла в случае реставрации наградить его высшим английским орденом Подвязки.
В самые последние годы английские историки (У. Дампиер, Г. Чэпмен) пришли на основе анализа документов к неожиданному выводу, что Морленд подделал все документы, уличавшие Уиллиса. Так ли это или не так, подобный ход вполне в духе помощника руководителя кромвелевской разведки. В своих мемуарах Морленд бросает многозначительный намек рассказывая о своих действиях в канун Реставрации: «Желаю остальное унести с собой в могилу..., дабы оно было похоронено и предано забвению».
Морленд успел к этому времени отличиться на службе Терло, особенно в перлюстрации писем. Он критиковал занимавшегося этим делом Айзека Дорислау (сына убитого за границей роялистами кромвелевского дипломата). Как писал с чувством превосходства Морленд, Дорислау-младший, «увы, не знал лучшего способа, чем вскрывать письма перочинным ножом, а потом заливать воском». Техника здесь была усовершенствована лишь во времена Реставрации. Но Морленд еще при Кромвеле сделал важное «изобретение»: при нахождении подозрительных писем адресатам вручались лишь отлично подделанные копии, а самые оригиналы сохранялись на случай, если они потребуются как материал для обвинения.
Велико же было изумление лондонцев, когда сразу после Реставрации чиновник кромвелевской разведки Морленд в числе первых был принят вернувшимся Карлом II и возведен в сан баронета. Вскоре, однако, Морленд принялся за старое ремесло, сделавшись шпионом Людовика XIV. Он женился на француженке, приобрел богатое имение во Франции, потом разорился и пережил ряд приключений, которые могли сделать честь любому герою плутовского романа, включая самого знаменитого из них – Жиль Блаза. Именно этот человек и оказался очень кстати французской разведке, раскидывавшей свои сети при английском дворе.
Не меньшую роль сыграл давно поселившийся в Англии отставной офицер Сен-Эвремон, который занимался сбором секретной политической информации для французского посольства в Лондоне. Разведка Людовика XIV использовала и многих, других агентов, в том числе одного из лидеров французских протестантов – Рювиньи, имевшего большие связи в Англии. (Это происходило, разумеется, до изгнания из Франции всех гугенотов по приказу короля.) Агентами французской разведки служили также купцы, имевшие связи в Англии, поставщики предметов роскоши и виноторговцы, актеры, даже скромная французская модистка мадам Деборд, совсем подчинившая своему влиянию королеву Екатерину, жену Карла II. Впрочем, польза от этого – с точки зрения Людовика XIV – была минимальной, так как сама, некрасивая и неумная, португальская принцесса, сделавшаяся английской королевой, не имела никакого значения при дворе.
А сколько хлопот стоил Людовику XIV этот брак! Приходилось преодолевать упорное сопротивление Испании мечтавшей снова подчинить отделившуюся в 1640 г. Португалию и поэтому вовсе не желавшую, чтобы та получила английскую поддержку. Мадридский двор даже принял меры, чтобы римский папа не благословил союза верной дочери церкви с английским еретиком. Пришлось французской дипломатии уламывать римского первосвященника и, главное, не забыть пополнить приданое принцессы солидным денежным кушем, врученным прямо жениху. Невеста не произвела сильного впечатления в Лондоне.
— Мне прислали жердь вместо женщины, — пробурчал недовольный Карл.
Вскоре отношения между королевской парой стали совершенно невыносимыми. Французская разведка должна была считаться с тем, что королева Екатерина, возведенная ее усилиями на английский престол, не имела никакого влияния на своего мужа.
Зато находились в избытке другие женщины, обладавшие влиянием на сластолюбивого монарха. Карл II не представлял себе жизни без нескольких так сказать постоянных метресс, не считая множества временных любовниц. Напрасно пытались докучать королю некоторые министры своими наставлениями. Циничный Карл вполне разделял мнение, высказанное тогда одним остроумным французским писателем, герцогом Ларошфуко: «Старики любят давать хорошие советы, дабы вознаградить себя за то, что они уже не в состоянии подавать дурных примеров». Сам Карл предпочитал последнее. Он порой и послов выбирал из знакомых кутил в расчете, что они позабавят его известиями о своих непристойных похождениях за границей и особо подробным изложением скандальной хроники иностранных дворов. Таким был, например, Джордж Итеридж, посланный представлять Англию при тяжеловесном германском имперском сейме в Регенсбурге. Пятидесятилетний шалопай, путая все дипломатические карты, проводил время в попойках у французского посла, а если и посещал скучные немецкие дома то только в сопровождении своей любовницы – актрисы местного театра, вызывая крайнее негодование почтенных дворянских матрон. Успехи среди дам легкого поведения на берегах Рейна, впрочем, не приглушили у повесы патриотических чувств, которые вырвались преимущественно в воспоминаниях о «милых нимфах Темзы», которыми Итеридж заполнял свою служебную переписку.
Чем дальше, тем больше, наряду с открытой политикой английского правительства и тайной дипломатией Карла, устанавливались прямые контакты между его фаворитками и иностранными дворами. Если сам Карл заключил тайный альянс с Францией, то его главная метресса Барбара Вильерс леди Кастлмейн (позднее, с 1670 г., герцогиня Кливлендская) находилась в союзе с Испанией. Влияние этой фаворитки пришлось не по вкусу даже ее родственнику, королевскому собутыльнику и министру герцогу Бэкингему. Он построил сложную каверзу — с помощью иезуита Питера Талбота, исповедника королевы Екатерины, разъяснил ей, что ненавистная соперница – ведьма, околдовавшая короля. Недалекая королева с суеверным ужасом смотрела на фаворитку, которую по требованию Карла она должна была принимать у себя. Наконец, Екатерина не выдержала и предостерегла мужа. Обвинение, в ту пору ужасное, было сделано явно не по адресу. Король спросил жену, кто ее просветил насчет леди Кастлмейн.
— Отец Талбот уведомил меня, — ответила дурочка.
Карл предписал немедля изгнать отца Талбота из Англии. Впрочем, «ведьма», учитывая дипломатическую обстановку и симпатии короля, неожиданно объявила, что переходит в католицизм. Французский посол стал усердно приглашать фаворитку на церковные службы в посольство, испанский посол удвоил денежные подношения. К ужасу английских министров она разъяснила, что переходит в католическую веру не из каких-то религиозных соображений, а чтобы сохранить место королевской любовницы и, следовательно, правительницы государства. А король, которого просили для соблюдения благопристойности вернуть фаворитку в лоно англиканства, лишь досадливо отмахнулся:
— Что касается меня, я вообще не имел дела с душой моих знакомых дам.
Если при всем этом декан собора Святого Павла мог еще утешать своих коллег, что англиканство немного потеряло, а Рим столь же немногое приобрел от обращения леди Кастлмейн то дипломатам и разведчикам явно не подходила эта философия слишком отрешенная от мирской суеты.
Немалые хлопоты были вызваны появлением на горизонте новой фаворитки. Началось все с приема русских послов. Карлу очень быстро надоели разговоры о скучных торговых делах со степенными посланцами царя Алексея Михайловича. Он быстро перевел разговор на изящество ножек английских женщин а чтобы убедить недоверчивых московитов приказал позвать проходившую мимо фрейлину Френсис Стюарт, которая и продемонстрировала стройность своей фигуры, для чего ей пришлось отказаться от значительной части пышного придворного наряда. Послы, если верить английским документам, вежливо согласились, что узрели наивысшее совершенство, и сей эпизод не имел особых последствий для англо-русских отношений. Этого нельзя сказать о положении дел при английском дворе, где сразу поняли, насколько сильным было впечатление, которое произвела мисс Стюарт на короля. Сама девица была полнейшим ничтожеством даже влюбленный в нее придворный считал немыслимым, «чтобы какая-либо другая женщина обладала меньшим умом и большей красотой». Тем не менее под руководством матери и своры жадных родственников фрейлина так долго водила за нос своего высокого поклонника, что придворным и иностранным дипломатам даже пришлось создать особую «комиссию по доставлению мисс Стюарт королю». Комиссия свою работу выполнила, но Карл вскоре потерял к Френсис особый интерес, хотя и наградил ее титулом герцогини Ричмондской.
В новом Сент-Джемском дворце происходили настоящие сатурналии, в которых участвовали разом леди Кастлмейн, Френсис Стюарт, Нелли Гвини, другие королевские наложницы и конечно, сам Карл, который при этом пел, аккомпанируя себе на гитаре. К огорчению дипломатов, контроль над увлечениями короля стал вовсе невозможным. Карл волочился за каждой юбкой. Его называли не иначе, как «старина Роули», это была кличка одного из лучших жеребцов в королевской конюшне. Сам король скорее был даже польщен прозвищем, по крайней мере, когда он ночью с силой ломился в дверь очередной фрейлины, в ответ на негодующий вопрос, кто он такой, неизменно отвечал:
— Мадам, это сам старина Роули.
Мало озабоченный необходимостью поддержания равновесия сил в Европе (о котором много говорилось в парламенте), Карл значительное внимание уделял уравновешиванию отношений между своими главными содержанками. Они нередко действовали еще более предосудительно, чем самые враждебные Англии иностранные державы. От английских политиков и от руководителей европейской дипломатии не могло ускользнуть это обстоятельство, и враждовавшие фаворитки короля стали представительницами различных партии и проводниками иностранных влиянии при дворе. «Оценивая любовниц Карла в целом, сомнительно чтобы какой-либо из государей нового времени в отличие от античности когда-либо собрал воедино лучший гарем», — уверяет нас Д.Уэйтли, новейший исследователь этого деликатного сюжета.
Большинство подданных веселого монарха не было склонно ни к античным параллелям, ни к восхищению вкусом, проявленным королем. Недаром богобоязненные буржуа-пуритане, ужасавшиеся от безнравственности двора, превращенного в аристократический дом терпимости, были в то же время весьма озабочены тем, чтобы в этом «чертоге сатаны» особым фавором пользовалась угодная им содержанка, а не ее соперницы.
Однажды возмущенная толпа лондонцев остановила экипаж. В нем, как они думали, ехала француженка Луиза де Керуаль, которую подозревали в намерении побудить Карла перейти в католическую веру. Однако в карете сидела другая королевская любовница, Нелли Гвини. Актриса по профессии, она-то знала, как обратить угрожающие возгласы толпы в восторженный гул одобрения.
— Успокойтесь, люди добрые, — воскликнула Нелли Гвини. — Все в порядке. Я – протестантская шлюха!
Луиза де Керуаль, против которой негодовала толпа, вначале Карлу не понравилась — она переигрывала, изображая из себя недотрогу. Ведь королю было отлично известно, что она — агент версальского двора. Тем не менее Карл охотно полез в ловушку, возможно, считая, что тем самым он окончательно рассеет беспокойство Людовика XIV насчет своих планов и обеспечит бесперебойное поступление французской субсидии. Кто мог лучше успокоить французского короля, чем его платная шпионка, сделавшаяся любовницей Карла? Так что все устроилось наилучшим образом. «Шелковый пояс мадемуазель де Керуаль связал Францию с Англией», — торжествующе писал французский посол Сен-Эвремон.
Луиза де Керуаль получила по милости Карла II титул герцогини Портсмутской. Не менее щедрым оказался Людовик XIV, возведший ее в сан герцогини д'Абиньи. Современники уверяли, что Луизу родители чуть ли не с детских лет предназначали на роль любовницы Людовика XIV. Но случилась осечка: он в то время увлекался мадемуазель де ла Вальер. Однако галантный король нашел Луизе другое место, отправив ее с этой целью в Лондон. От обоих королей, за одним из которых она шпионила для другого, Луиза получила огромную сумму в миллион фунтов стерлингов. Быть может, преувеличены восторги некоторых французских историков (вроде А. Форнерона) по адресу «маленькой бретонки, которая дала нам (французам) возможность завоевать нашу Фландрию и наше Франш-Конте». Однако несомненно, что Луиза де Керуаль, сделавшись фавориткой Карла II, сумела сохранить свое влияние на протяжении более чем полутора десятков лет. При этом она постоянно действовала в качестве агента версальского двора, хотя и пререкалась порой с некоторыми из сменявших друг друга послов «короля-солнца» (как именовали льстецы Людовика XIV).
А одной из главных задач послов французского короля была охрана прав Луизы от посягательств других «заинтересованных сторон». На сводничество и интриги, связанные с попытками примирения Луизы де Керуаль с другими фаворитками, прежде всего герцогиней Мазарини и Нелли Гвини, и уходили усилия официальных и тайных представителей Людовика XIV. Они имели для этого тем больше оснований, что французские субсидии, выплачивавшиеся Карлу II, превращались в деньги английской секретной службы, а те, в свою очередь, имели теперь одно главное назначение — оплату королевских любовниц. Так что волей-неволей Людовику приходилось содержать за собственный счет и главных соперниц Луизы де Керуаль. Что и говорить, сложная штука дипломатия!
В последний период правления Карла II резко обострилась внутриполитическая обстановка, и тут в довольно неожиданной роли на авансцену снова выдвинулись иезуиты. Несколько поколений англичан привыкли видеть руку «общества Иисуса» в любой политической интриге. Протестанты склонны были считать следствием тайных иезуитских козней – чуть ли не любые чем-то неугодные им политические события. Нередко эти подозрения были вполне оправданны; но их не удавалось доказать. Так, иезуиты действительно в Англии во время Реставрации активно интриговали в пользу герцога Йоркского, брата короля, которого как католика значительная часть английских политиков хотела лишить прав престолонаследия (Карл не имел законных детей). Однако те конкретные действия и планы, которые приписали иезуитам, были чистой выдумкой. Некий Титус Отс, лишенный сана священника англиканской церкви, по неясным причинам отравился на континент и, выдав себя за католика, некоторое время провел в иезуитских коллегиях. По чьей инициативе проделал Титус Отс этот маскарад, который не раз совершали некогда агенты Уолсингема, так и осталось неизвесrnым.
Вернувшись в Англию, Отс объявил, что 24 апреля 1678 г. в лондонской таверне «Белая лошадь» состоялось собрание английских иезуитов, на котором был составлен план поджога всех судов на Темзе, истребления протестантов и убийства короля (с помощью не то яда, не то кинжала, не то специальных серебряных пуль). Разумеется, все это было сказкой: иезуиты и не помышляли убивать Карла II, тайно им покровительствовавшего. Более того, король отлично знал, что именно в день 24 апреля 1678 г. по чистой случайности действительно происходило собрание конгрегации aнглийских иезуитов, но не в таверне «Белая лошадь», а у герцога Йоркского, о чем Титус Отс, конечно, не имел ни малейшего представления.
Слухи о «папском заговоре» вызвали огромное возбуждение в стране, которое использовала в своих целях парламентская оппозиция. Многие католики поплатились головами, тогда как иезуиты втайне продолжали свои происки. Впрочем, влияние их на ход политической борьбы не стоит преувеличивать.