В послевоенной Германии царили пораженческие настроения и горький привкус поражения. В страну возвращались «седые мальчики», как их назвал писатель Ремарк: те самые наглотавшиеся газов и прошедшие фронт солдаты, ушедшие на войну прямо со школьного плаца и умеющие только убивать. Они вливались в тусклую массу безработных, ставшую впоследствии благодатной почвой для набиравшего силу национал-социализма.
События, о которых пойдет речь, произошли на юге Германии – в консервативной баварской глухомани возле городка Шробенхаузен, где о прошедшей войне не особо вспоминали, предпочитая увеличивать поголовье крупного рогатого скота.
Хутор Хинтеркайфек считался крупной и зажиточной фермой, но счастливыми его обитателей едва ли назовёшь. Во всей округе о ферме ходили нехорошие слухи, и без особой причины туда предпочитали не заглядывать.
К 1914 году отец семейства, 58-летний Андреас Грубер был женат на женщине почти на девять лет старше него: на тот момент его супруге Цецилии было 67 лет. Очевидно, поэтому он предпочитал общество своей 27-летней дочери, с которой вступил в кровосмесительную связь. Соседи считали семью греховной, но не вмешивались, зная агрессивный нрав хозяина хутора. Цецилия не обращала на это внимания, а дочь Виктория с 16 лет покорно сносила домогательства дебошира-отца, возносила Богу молитвы и пела в церковном хоре. О своих несчастьях она рассказала священнику на исповеди, а он поведал об этом другим, поэтому неприятная тайна семейства Груберов стала известна всем. 28 мая 1915 года в Нойберге состоялся закрытый судебный процесс. Грубера приговорили к году каторжных работ за кровосмешение, а его дочь к месяцу тюрьмы, но через год ничего не изменилось, и Груберы продолжали жить как жили раньше. Их жизнь ненадолго изменилась лишь перед войной, когда Виктория вышла замуж за Карла Габриэля. Теперь владельцами хутора считались молодые супруги Габриэль, причём Виктория имела две трети, а Карл одну треть. Никакой любви между ними не было, Карл презирал бессловесную супругу, зная о её связи с отцом, он тяготился своим пребыванием в этом семействе, а потом и вовсе ушёл на фронт добровольцем. Там он и погиб, о чём Виктория узнала, уже будучи беременной. У неё родилась дочь, которую в честь бубушки назвали Цецилией.
В полукилометре от Груберов жили Шлиттенбауэры – муж и жена. Лоренц Шлиттенбауэр, местный общественник и авторитетная личность, в 1918 году стал вдовцом, а через две недели после похорон у него начался роман с Викторией. Через некоторое время выяснилось, что Виктория вновь ждёт ребёнка, и, пока все сплетничали о том, кто же настоящий отец, Шлиттенбауэр предложил пожениться и пошёл к Груберу просить руки его дочери. Такой брак с уважаемым человеком мог даже польстить Груберам. Виктории удалось бы уйти из дома к мужу и стать хозяйкой на его ферме, а Лоренц Шлиттенбауэр получил бы тысячу марок приданого, как отступные за признание отцовства. Но папаша Грубер не на шутку разозлился. Он грубо прогнал соседа, добавив, что его дочери и так есть с кем понежничать. Шлиттенбауэр был оскорблён.
В июле 1919 года у Виктории родился сын Йозеф, а 13 сентября Андреаса Грубера вновь арестовали и выпустили только после того, как Шлиттенбауэр признал отцовство. Не будучи женатым на Виктории, он теперь должен был платить ей алименты до совершеннолетия ребёнка.
Первый сигнал о надвигающейся опасности Грубер получил в конце марта 1922 года. Кто-то ходил по усадьбе, к ней вели следы на снегу, он слышал шаги, видел свет факелов. Грубер был напуган, сказал на рынке соседям, что завёл ружьё, потому что опасается ограбления.
Утром 31 марта Андреас Грубер зашёл на почту и получил от почтальона Франка Мейера газеты и письма. В пять часов вечера к Груберам приехала горничная – 45-летняя Мария Баумгартнер, хромая, одинокая женщина. Больше их никто не видел. Неизвестно, что произошло на хуторе в ночь 31 марта, и, возможно, Груберов не хватились бы ещё долго, но 1 апреля 7-летняя Цецилия не пришла в школу, и это заставило округу забеспокоиться. Тогда же, 1 апреля, в Хинтеркайфек по договорённости пришёл продавец кофе, но ему никто не открыл. 2 апреля никто из Груберов не явился на воскресную мессу, а вечером столяр Михаэль Плек видел возле дома свет фонаря. Три дня возле хутора происходили странные вещи: проходившие мимо селяне утверждали, что в доме кто-то топил печь, но ни самих Груберов, ни их домашних животных во дворе не было.
Первым тревогу забил почтальон Мейер. Он уже пару дней бросал газеты в кухонное окно, но на его призывы никто не отзывался. 4 апреля в 9.00 на ферму приехал монтёр Альберт Хофнер. Не дождавшись хозяев, он сам начал чинить двигатель и слышал лай собаки Груберов. Закончив работу, Хофнер отправился к Шлиттенбауэру, и тот, прихватив четырёх человек, пошёл выяснить, что происходит на хуторе. Было 4 часа вечера 4 апреля.
Соседи обнаружили собаку и скот привязанными, но хозяев нигде не было. И только зайдя в сарай, они увидели жуткую картину: трупы Андреаса, его жены Цецилии, Виктории Габриэль и её 7-летней дочери. В доме были найдены трупы горничной Баумгартнер и двухлетнего Йозефа. У всех жертв был разбит череп, но больше всего досталось женщинам и двухлетнему ребёнку.
В половине десятого вечера на хутор прибыла полиция. Она не нашла следов взлома, все сбережения хозяев оказались нетронуты. По словам Шлиттенбауэра, он вынужден был изменить положение трупов, поскольку они были свалены в кучу и прикрыты сеном, а он испугался, что под другими телами находится его двухлетний сын. Но в самом доме был порядок, а домашние животные накормлены. Это означало, что все эти дни на ферме кто-то хладнокровно жил рядом с трупами хозяев, невзирая на жуткую обстановку преступления и постоянные визиты посторонних – механика, продавца, почтальона. В северной части дома на чердаке явно кто-то скрывался: солома была примята, везде валялись объедки и мусор. Преступник питался копчёными окороками, висевшими в кухне Груберов.
Расследование, которое вёл комиссар мюнхенской полиции Георг Райнгрубер, было громким и вызвало всеобщий интерес. Полиция объявила награду за сведения о преступнике – 100 тысяч марок. Потом она была увеличена до 500 тысяч. Оставив головы жертв, как самую пострадавшую часть, на попечение судмедэкспертов, тела погибших похоронили 8 апреля 1922 года на кладбище Вайдхофена возле церкви Святого Венделина, где Виктория Габриэль пела в хоре.
Дальше встал вопрос о подозреваемых. У Шлиттенбауэра был мотив: во-первых, его оскорбили Груберы, во-вторых, он был прижимистым хозяином, но вынужден был унизительно выплачивать алименты на ребёнка, даже не будучи уверенным в своём отцовстве, в-третьих, именно Шлиттенбауэр обнаружил орудие преступления – мотыгу, и в-четвертых, у него не было алиби на ночь 31 марта. Ещё одной странностью стало последующее брожение Шлиттенбауэра по территории Хинтеркайфека: когда ферма была снесена, сосед бродил по развалинам и перебирал камни, будто пытался что-то найти или увидеть. Потом он заявил, что преступник хотел закопать тела, и показал на вырытую могилу: «Он был местным – я в этом уверен!» Но всё это вместе ещё не свидетельствовало о виновности соседа.
Следующими подозреваемыми стали братья Адольф и Антон Гампы, а дело приобрело политический характер. Подписание Версальского договора, репарации Германии, уступки Веймарской республики, два восстания 1919 года (в Берлине и в Мюнхене) – всё это привело к общественному недовольству в Германии и созданию народного ополчения. После Берлинского путча 1920 года это ополчение приказано было расформировать, а его бойцов разоружить, но боевики на местах не подчинились, из оружия вернули лишь половину, а в Баварии многие отряды ополчения оставались на нелегальном положении.
В Мюнхенское гражданское ополчение, просуществовавшее с мая 1919 года по июнь 1921 года, входил и хозяин Хинтеркайфека Андреас Грубер. То есть его хутор мог быть тайным складом оружия, приготовленного для ополчения: соседи не раз замечали, как по ночам к хутору подъезжали грузовики. Лидерами ополчения были братья Гамп, с которыми хозяин хутора был знаком. Адольф был уголовником и наёмным убийцей, а его брат Антон – его подручным. Эта версия появилась из-за исповедального признания их сестры Кресченс Мейер священнику: когда ей пришла пора умирать, она позвала в больницу священника и рассказала, что её братья расправились с Груберами. Причиной убийства стала скупость Грубера: когда братья явились за оружием, он потребовал денег за его хранение. Правда это или легенда, сказать трудно. Тем более что возможная свидетельница умерла, не успев дать показания.
Куда более правдоподобной кажется самая неправдоподобная из всех версий – возвращение погибшего на войне Карла Габриэля. На него пришла похоронка, но в годы Первой мировой войны такие ошибки были нередки. Не испытывая к своей жене тёплых чувств и не горя желанием вернуться в Хинтеркайфек, Карл мог после войны просто не заявить о себе. Но часть хутора по закону принадлежала ему, и он мог вернуться, чтобы посмотреть, как живут обитатели хутора. В таком случае все обстоятельства убийства складывались в одну логичную картину. Карл и раньше не был уверен, что Цецилия – его дочь, а теперь увидел ещё одного ребёнка и понял, что Виктория продолжает жить со своим отцом. Ненависть переполнила ветерана войны, и он с особенным гневом обрушился на женщин. Вполне логично и то, что он несколько дней жил рядом с трупами: во-первых, для человека, привыкшего к окопной жизни, это не столь уж необычно, во-вторых, он считал хутор своим и находился «у себя дома». Это последнее объясняет и его отношение к домашним животным: они были его собственностью, поэтому он их кормил. Едва ли рецидивисты Гампы стали бы кормить чужой скот и отсиживаться на ферме, к тому же они непременно забрали бы деньги хозяев. Карла Габриэля не интересовали деньги. В его разгоряченном обидами и войной сознании окружающая жизнь давно уже существовала в преломленном виде – совершенно иначе, нежели у других людей. Он пришёл домой мстить.
Но что произошло на самом деле на хуторе Хинтеркайфек, едва ли кто-нибудь узнает, ведь прошло уже почти сто лет.