Жанна Лябурб – француженка в Одессе

Надо заметить, что разведка занимается не только добычей, обработкой и анализом информации. Есть у нее и другие функции, в том числе так называемые «активные мероприятия». Ошибется тот, кто решит, что это убийства, похищения, взрывы, стрельба и прочие кино-чуда. Нет. Это, как правило, тихая, спокойная работа по навязыванию противнику нужной нам точки зрения на те или иные события. Она проводится через агентов влияния, средства массовой информации, путем дезинформации, распространения правдивых и ложных слухов, агитации в массах и т.д.

Еще древний китайский стратег Сунь-цзы, живший в VI — V веках до нашей эры, высказывал мысль о победе в войне без боевых операций: высшее искусство войны заключается в подчинении воли противника без сражений; наиболее искусный полководец принудит неприятеля к сдаче без боя; ... он создает смущение и поселяет недоверие в неприятельской армии; ... он делает неприятельскую армию опасной для ее же государства.

Активные мероприятия зачастую проводятся с санкции и под контролем высшего руководства страны. Иначе, например, может получиться так: инспирированное в иностранной печати сообщение будет своими же зарубежными информаторами принято за чистую монету и доложено в Центр, который на этом основании примет важные, но неправильные решения.

Такое длинное вступление необходимо, чтобы объяснить, почему в книге, посвященной разведчицам, мы уделили место и Жанне Лябурб, хотя разведка в общепринятом смысле была только частью ее работы в тылу врага. Почему же ее именем названа улица в Одессе, его – в свое время – носили пионерские отряды, пароходы и колхозы, в ее честь выпущена почтовая марка?

Огонь Гражданской войны бушевал над всей территорией молодой Советской России. Положение новой власти стало особенно опасным к осени 1918 года. С востока ей угрожали войска Директории, а, позднее, Колчака, с юга – Добровольческая армия Деникина. Часть российской земли была оккупирована германской армией согласно условиям Брестского мира («позорного» — по определению В. И. Ленина, «проклятого» — по словам А. В. Колчака).

К тому же началась вооруженная интервенция иностранных государств. Американские и японские войска высадились во Владивостоке, англо-французские и американские – на севере России. Союзники называли интервенцию «поддержкой местным правительствам и армиям».

К осени 1918 года стала реальной и опасность нападения с юга. Побежденная Турция разрешила проход военных кораблей Антанты через Босфор и Дарданеллы в Черное море. При этом остатки немецких войск на Украине (после поражения Германии) должны были ждать прихода англичан и французов, чтобы вместе ликвидировать советскую власть.

К встрече интервентов готовились. Во-первых, те, кто их призывал: добровольческие деникинские силы и сбежавшая в Одессу буржуазия со всей России; во-вторых, те, кто готовился противостоять им. 18 декабря 1918 года, на второй день после начала высадки антантовского оккупационного десанта, когда на улицах Одессы еще велась перестрелка между петлюровцами и деникинцами, состоялось объединенное заседание подпольного областного комитета партии большевиков и военно-революционного комитета, на котором приняли решение: организовать глубоко законспирированную группу людей, знающих иностранные языки, для политической работы среди солдат оккупационной армии. Был создан специальный отдел, который возглавил всю работу по разложению войск интервентов. Он получил название «Комитет (затем Коллегия) иностранной пропаганды», а в историю вошел под названием Иностранной коллегии.

Подпольный обком возглавил И. Ф. Смирнов («купец Николай Ласточкин»), секретарем стала Елена Соколовская. Помимо руководства партийной работой обком руководил военной разведкой и контрразведкой. Подчинялся обком Центральному Комитету КП(б) Украины, а тот, о свою очередь, замыкался на Москву.

Там в это время велась напряженная организационная работа по противодействию иностранной военной интервенции.

Руководители Советской России и лично В.И. Ленин уделяли большое внимание привлечению к этой работе иностранных коммунистов и революционно настроенных иностранцев, проживавших в Москве. Из них создавались (или привлекались к работе уже существующие) организации по национальному и земляческому признаку – например, СДКПиЛ (Социал-демократия королевства Польского и Литвы), в которой главную роль играли Юлиан Мархлевский и Феликс Дзержинский.

Именно в заметке газеты «Правда» О торжественном собрании, посвященном 25-летию СДКПиЛ, 26 августа 1918 года впервые упомянута наша героиня: «В конце собрания берет слово представительница англо-французских коммунистов тов. Лябурб, которая указывает, что хотя англо-Французские империалисты и напали теперь на революционную Россию на Мурмане, но английские и французские рабочие всей душой вместе с революционными российскими рабочими».

Кто она? Как вошла в революционное движение? Как оказалась в Москве?

Вот акт о ее рождении.

«Год тысяча восемьсот семьдесят седьмой, десятого апреля, в девять часов утра передо мной, Жаком Эженом Сонье, заместителем, исполняющим по поручению мэра, обязанности заведующего отделом актов гражданского состояния коммуны и кантона Лапалис (департамент Аллиэ), предстал Клод Лябурб, 37 лет, батрак, проживающий в этом городе, предъявивший ребенка женского пола, родившегося восьмого числа текущего месяца в восемь часов вечера, по его заявлению, в его доме, от него и Мари Лабли, 33 года, не имеющей профессии, его супруги.

Новорожденной, по желанию родителей, дано имя Мари.

Указанные заявление и предъявление ребенка сделаны в присутствии Монтагю Александра, 28 лет, сельского полицейского, и Клода Бийара, 39 лет, столяра, проживающих в этом городе».

Пусть читателя не удивляет, что новорожденную нарекли Мари. Когда она подрастет, то возьмет себе второе имя в честь великой героини французского народа Жанны д'Арк и станет Мари-Жанной, а затем и просто Жанной.

Как следует из метрической записи, Жанна родилась через шесть лет после того, как реакция потопила в крови Парижскую коммуну. От взрослых она могла слышать о том, как дружно восстали против буржуазии Французские рабочие, как впервые в истории организовали народное правительство и как не только мужчины, но и женщины и дети героически защищали коммуну 72 дня. Французский историк-либерал Ш. Сеньобос писал: «Версальцы (правительственные войска) брали их (коммунаров) в плен и многих тут же после боя расстреливали. Расстреляна была без суда и большая часть вождей коммуны... в общей сложности было подобрано около 17 000 трупов, а действительное число убитых неизвестно. (По самым скромным подсчетам, было без суда расстреляно около 30 тысяч коммунаров). Те пленные, числом около 40 000, которых пощадили, были отведены в Версаль; часть из них отпустили, остальных отправили на морское побережье, на понтоны».

Отец Жанны, Клод Лябурб, был рядовым участником коммуны, и его отпустили. В Париже ему места не нашлось. ОН обосновался в небольшом городке Лапалис, в самом сердце Франции, неподалеку от Виши, и устроился простым батраком на местную мельницу. Сам не получивший образования, он мечтал, чтобы его дети стали образованными, и буквально лез из кожи, чтобы они могли учиться.

В апреле 1883 года в шестилетнем возрасте Жанна пошла в Лапалисскую школу для девочек. Через семь лет в ее матрикуле было отмечено, что девочка хорошая, смышленая ученица, но «воспитана небрежно». Это, скорее всего, признание ее бунтарского темперамента, горячности, экспансивности. И еще одна важная деталь. Отец – участник Парижской коммуны. Он рассказывал дочери о тех днях и сумел внушить ей мысль о том, что коммуна боролась за хлеб насущный для каждого труженика. «Мир хижинам, война дворцам» — это не было лозунгом Коммуны, но было ее сутью. Могла ли девочка, воспитанная в таком духе, не быть признанной «воспитанной небрежно»?

Семья Лябурб жила тяжело и даже впроголодь. В тринадцать лет отец отправил Жанну на заработки. Первое время она была пастушкой, как и Жанна д'Арк. Но эта работа давала нищенский заработок, разве что самой на еду едва хватало. Пришлось стать гладильщицей в прачечной. Теперь она что-то приносила в дом.

Жанна запоем читала все, что попадало ей в руки. Но главным чтением была история. Пастушка Жанна, возглавившая в семнадцать лет французскую армию, стала ее идеалом. «Ведь она отдала свою жизнь за народ, за Францию, что может быть прекраснее этого подвига, как и подвига героев коммуны?» — думала девочка.

Однажды отец показал ей старую листовку коммуны «К трудящимся деревень», которую коммунары распространяли из осажденного Парижа с помощью воздушных шаров. Там Жанна прочитала слова: «Земля – крестьянину; орудия труда – рабочему; работа – для всех».

Далее воспитанием девочки занялся местный кюре, обративший внимание на ее способности. Теперь ее чтение стало более систематическим, многое давали и беседы с кюре. Она не получила диплома, но получила образование.

Когда Жанне исполнилось 18 лет, кюре предложил ей занять место гувернантки в польской семье, которая возвращалась из Франции в Польшу. Разлука с родными, с родительским домом пугала, но новая жизнь, новые страны неудержимо влекли.

В 1896 году Жанна оказалась в маленьком польском городке Томашове, на окраине Российской империи, на границе с Галицией. Это удивительный край, со смешанным русским, украинским, польским, румынским, австрийским, еврейским, венгерским населением, полный бунтарских авантюристических настроений: с одной стороны – родина ярых интернационалистов, с другой — отъявленных националистов. Революционные идеи носились там в воздухе, вся атмосфера была проникнута ими. Достаточно сказать, что только из одного галицийского городка Подволочиска вышло шесть знаменитых советских разведчиков.

В Томашове Жанна усиленно занималась самообразованием. Заодно учила иностранные языки и практиковалась в них, благо было с кем. Так она выучила польский и русский, говорила на них, читала художественную и педагогическую литературу и пролетарскую прессу. Постепенно вошла в кружок русских революционеров, ставших ее близкими друзьями. От них услышала о Ленине и познакомилась с его, изданной в Штутгарте, книгой «Что делать? Насущные вопросы нашего движения».

Русской партийной организации в Томашове не было, зато активно действовало левое крыло Польской социалистической партии (ППС-левицы), по заданию которой она некоторое время работала. Тогда же, выполняя обязанности партийного курьера, познакомилась с Розой Люксембург и Феликсом Дзержинским.

Накануне революции 1905—1907 годов Жанна уже активно участвовала в революционной борьбе. Используя свой паспорт французской гражданки, работала партийным курьером, помогала многим русским революционеркам укрыться за границей от преследований царской охранки. Революция завершила политическое формирование Жанны. Она стала большевичкой, хотя формально членом партии не была до 1918 года.

Политическая активность Жанны не прошла незамеченной. Ее выслали за пределы России. Она вернулась, вновь была выслана и снова вернулась. Так или иначе, Октябрь 1917 года застал Жанну в Москве, где она работала учительницей. К этому времени она обрела опыт подпольной работы, сформировалась как профессиональный революционер.

Жанна сразу же включилась в интернационалистское движение в защиту Страны Советов, которое возглавляли иностранные коммунистические группы РКП(б). В одну из них, югославянскую, входил Вукашин Маркович, ставший мужем Жанны Лябурб. Это была любовь, характерная для того времени – обычная, плотская, слившаяся со страстной революционной, где нельзя было понять, что важнее, чисто супружеские отношения или совместная борьба за великие идеалы. Да и брак был революционным – на собрании интернационалистов их торжественно объявили мужем и женой, никаких мэров, никаких попов, оба были атеистами, к тому же формально он принадлежал к православной, а она к католической церкви.

Жанна завидовала мужу. Французской группы пока не существовало, и она пока лишь мечтала о ее создании. для начала следовало хотя бы собрать ядро активистов из числа иностранцев, проживающих в Москве. Идею Жанны поддержали товарищи, и прежде всего известная революционерка Инесса Арманд.

Сейчас распространяется много домыслов о том, что Инесса Арманд была любовницей Владимира Ильича. Как говорится, «на чужой роток не набросишь платок», однако надо думать, что цена этим слухам такая же, как слухам о том, что Ленин был германским шпионом или что у него был незаконнорожденный сын, или что он болел сифилисом. Древняя пословица гласит: «Ослы охотно пинают мертвого льва...»

Инесса Арманд была убежденной, как в свое время говорилось, пламенной революционеркой. Ее биография удивительна и необычна. Она родилась в Париже, в 1874 году в семье оперного певца и учительницы пения. Все предрекало ей музыкальное будущее. Однако случилось иначе. После смерти отца Инессу взяла к себе ее тетя и увезла в Москву, где давала уроки в семье богатого промышленника, обрусевшего француза Арманда, владельца текстильных фабрик в Подмосковье. Когда Инесса повзрослела, ей сделал предложение старший сын хозяина Александр Арманд. Весело сыграли свадьбу, и началась семейная жзнь, веселая и беззаботная. Один за другим рождались дети, их стало пятеро. Но ни счастливая жизнь с любящим мужем, ни дети не могли удержать Инессу от непонятной тяги к революционной борьбе. В своей автобиографии она писала: «Под влиянием книги Ильича "Развитие капитализма в России", с которой впервые смогла познакомиться за границей, становлюсь большевичкой».

С 1904 года Инесса – член РСДРП. Пережила аресты, тюрьмы, ссылку на Север, в Мезень, тяжелую утрату смерть любимого мужа. С 1909 года Инесса в эмиграции, где сердечная дружба связала ее с Лениным и Крупской. Постоянно бывала в их доме на улице Мари-Роз. Крупская вспоминала: «Мы виделись каждый день. Инесса стала близким нам человеком. Светлело в доме, когда Инесса приходила...» (Тут и открывается свободное поле для авторов всяческих фантазий.)

Инессу избрали секретарем Комитета заграничной организации РСДРП. В 1912 году она приехала в Петербург как агент ЦК РСДРП для подпольной партийной работы, а в годы Первой мировой войны, находясь в Швейцарии и Франции, переводила работы Ленина на французский, немецкий, английский языки. В 1915—1916 годах представляла большевистскую партию на ряде Международных конференций.

После Февральской революции Инесса возвратилась в Россию, была делегатом Апрельской партийной конференции и VII съезда РСДРП(б). В Москве принимала участие в подготовке вооруженного восстания. Затем занимала солидные должности: член бюро Московского губкома партии, председатель Московского губсовнархоза, с 1918 года возглавляла женотдел при ЦК РКП( б).

Итак, в Москве возник клуб «III-й Интернационал». В нем собирались люди разных профессий и национальностей. Объединяло их одно – большевистская настроенность, преданность первому в мире пролетарскому государству. Жанна Лябурб стала секретарем франко-английской группы клуба.

На занятиях в клубе говорили о международной пролетарской солидарности, о необходимости поддержки молодой советской республики, призывали к революционной агитации и пропаганде среди французских и английских солдат. Однако получалось, что участники занятий агитировали друг друга – никто не был против, все «за», но реальной работы не велось.

Жанна не могла терпеть такого положения. Но к кому она ни обращалась, все, соглашаясь, что интернационалисты могут быть полезными, ничего не предпринимали. А Жанна была уверена, что нельзя терять ни одного дня. И она решилась написать самому Ленину.

«...После ряда бесплодных попыток мы решили просить Вас поинтересоваться нами. Я могла бы уже теперь передать Вам некоторые (наши) литературные опыты в дар делу, которому мы горячо хотим служить. Я уже передала Комиссариату иностранных дел проект обращения к иностранным солдатам Мурмана.

Среди нас есть пропагандисты. Повсюду, куда я обращалась, меня уверяли, что мы могли бы быть полезны, но это все, чего я добилась... Но обращаться к Вам непосредственно заставляет то, что я из-за формальностей теряю бесполезно время. Пропаганда, которую мы можем испытывать на посетителях клуба, нас не удовлетворяет. К тому же мы все убежденные люди...»

Ленин не только призывал в своих выступлениях шире использовать интернационалистов в борьбе с иностранной военной интервенцией. Он лично участвовал в составлении листовки-обращения к солдатам Антанты «Зачем вы пришли на Украину?», которая была распространена среди солдат в первые же дни высадки интервентов в Одессе. Заботился он и о технической стороне распространения агитационной литературы. Английский коммунист Файнберг вспоминал: «Тов. Ленин всячески старался объяснить нам до мельчайших подробностей, как нужно печатать, запаковывать и отправлять литературу, чтобы она могла пройти через самые прочные заграждения. Он горел желанием передать нам, воспитанным в условиях исключительно легальной работы, свой огромный революционный опыт подпольной работы».

Поэтому Ленин со вниманием отнесся к письму Ж. Лябурб и уже 19 августа 1918 года принял ее. Это был чрезвычайно трудный и загруженный день для Ленина, однако он выкроил время для встречи с ней. В ленинской биографической хронике об этом сказано следующее: «Ленин беседует с французской интернационалисткой Ж. Лябурб о создании организации английских и французских интернационалистов и задачах их деятельности на территории Советской России и направляет ее к наркому иностранных дел Г. В. Чичерину с запиской, в которой просит принять Лябурб и поговорить с ней подробно».

В записке было сказано: «Тов. Чичерин! Подательница la camarade Jeanne Labourbe, о которой я с Вами говорил. Примите, пожалуйста, ее и поговорите подробно. Ваш Ленин».

Три дня спустя Жанна получила мандат, уполномочивающий ее создать англо-французскую группу. Уже через несколько дней первые пропагандисты выехали на Север для работы среди английских войск. Еще через неделю в свет вышел печатный орган французской группы «III Интернационал», предназначенный для распространения во Франции, Бельгии, Швейцарии и среди французских солдат в России. Активное участие в его создании приняли Инесса Арманд и Жанна Лябурб. Она организовала ряд материалов для первого номера газеты, а благодаря ее энергии, настойчивости и активности удалось найти полиграфистов, шрифт, бумагу и типографию, что было не так просто в Москве 1918 года.

И все же Жанну не удовлетворяла кабинетная суетня. Она сама рвалась в бой, особенно после того, как в Одессу и Севастополь вошли французские военные суда.

Военное положение Советской России становилось все более тревожным. 30 ноября 1918 года ВЦИК подтвердил декрет от 2 сентября 1918 года об объявлении в стране военного положения. В тот же день был создан Совет рабочей и крестьянской обороны во главе с Лениным.

И в тот же день Жанна обратилась в райком партии с просьбой рекомендовать ее для отправки за линию фронта, но ей было отказано. Кто же задерживал Жанну?

Может быть муж, Вукашин Маркович? Вряд ли. Она никогда не полюбила бы человека, который не был бы ее единомышленником и не был готов на любые жертвы ради дела революции.

Вообще этот человек заслуживает того, чтобы о нем рассказать особо. В своей анкете, заполненной уже после гибели Жанны, Маркович писал: «Вопрос: Какая основная профессия? Ответ: Лектор, агитатор, доктор медицины, врач ветеринарии. Вопрос: Владеете ли недвижимостью? Ответ: Не имею своей ни ложки, ни кошки. Вопрос: Состав семьи? Ответ: Моя семья – пролетариат всего мира».

Вукашин родился в Черногории в 1874 году. В детстве пас отары чужих овец, а когда подрос, устроился кочегаром на судно, идущее в Россию. Здесь с помощью друзей получил образование и включился в революционную борьбу. Во время Первой мировой войны находился на Юго-Западном фронте в качестве врача. Был арестован и предан суду за большевистскую агитацию. Спасла Февральская революция. После гражданской войны вернулся на родину, где организовал партизанский отряд «За Советскую Черногорию» После разгрома отряда несколько лет скрывался в горах, продолжая борьбу. В 1924 году его «простили», но, едва появившись в городе, он был арестован жандармами. Из тюрьмы с чужим паспортом бежал в Австрию. Там был арестован и осужден... на одни сутки за бродяжничество. Но в тюрьме пробыл несколько месяцев, так как югославское правительство требовало его выдачи. Многочисленные протесты в Югославии и в других странах заставили австрийское правительство освободить его. Он выехал в Москву, где жил и работал долгие годы.

Пока же, в 1918 году, он руководил в Москве югославянской коммунистической группой. Она работала активно, но не всегда дружно. Ведь в нее входили сербы, хорваты, босняки, черногорцы, македонцы, словенцы. Страсти иногда разгорались, и, бывало, кто-то хватался за оружие. Однажды дело дошло до того, что Вукашину пришлось звать на помощь. В комнату ворвалась Жанна Лябурб. Она решительно встала между спорящими и предложила всем спрятать револьверы. Ее требование было безоговорочно выполнено. Но Жанна этим не удовлетворилась: ведь спор мог вновь вспыхнуть в любую минуту, она предложила пройти всем к третейскому судье, но не в Федерацию иностранных коммунистов, а на Лубянку, к Феликсу Дзержинскому, которого она знала много лет и который обладал неоспоримым авторитетом для всех.

Дзержинский, спокойно выслушав стороны, сразу нашел верное решение. Спорщики успокоились и отправились по домам. На прощание Феликс Эдмундович напомнил им свою любимую фразу о том, что, помимо горячего сердца, надо иметь холодную голову.

Таким образом, надо заметить, что, хотя Вукашина и Жанну объединяла любовь, главным для них оставалось чувство долга, такое, как они понимали и принимали его – долга перед революцией, перед защитой первого в мире пролетарского государства. Можно по-разному относиться к этим людям и другим представителям их поколения и их эпохи: считать их чудаками, фанатиками, злодеями, но одного у них не отнять – чистоты помыслов и веры в то дело, которому они служили, которое защищали. Поэтому Вукашин, любя Жанну, не мог не отпустить ее на опасную работу в тылу врага...

Не возражали против ее отъезда ни Федерация иностранных коммунистов, ни нарком иностранных дел Чичерин. И все же ее не отпускали.

Писатель А. Дунаевский много лет спустя разыскал подругу Жанны Лябурб по французской коммунистической секции, Мари-Луиз Пети. В своем письме она сообщила причину задержки Жанны. Как она писала, Жанну не отпускал сам Ленин, зная ее горячий пылкий характер и опасаясь, выдержат ли ее хрупкие плечи тяжесть подпольной работы, связанной с постоянным риском для жизни.

Об этом же рассказала Жанне Инесса Арманд. Жанна взмолилась: «Ну, пожалуйста, походатайствуй за меня. Твою просьбу Ильич должен выполнить».

Разрешение было получено.

Инесса ненадолго пережил а свою подругу. Будучи в Кисловодске на лечении, она заразилась холерой и 24 сентября 1920 года скончалась. Была похоронена у Кремлевской стены в Москве. Владимир Ильич участвовал в траурном митинге, к гробу был возложен большой венок из живых белых цветов с надписью на алой ленте: «Тов. Инессе от В. И. Ленина».

Узнав об отъезде Жанны, товарищи из французской секции советовали Жанне вести себя осторожно, но она, по свидетельству Александры Коллонтай, лишь улыбалась им в ответ: «Ведь умирают только раз!». Последний вечер в Москве Жанна провела со своими товарищами по группе у себя дома. «Жанна была очень веселой, счастливой, — вспоминала Мари-Луиз Пети. – Мы рассматривали старые фотографии и смеялись над шляпами 900-х годов, какие тогда носили. Это нам казалось уж очень комичным в условиях того сурового времени, которое мы переживали. Комната была как ледник, но нам не было холодно... Поздно ночью мы расцеловалась с Жанной, и мы расстались, чтобы больше никогда не увидеться». Сохранилась записка, оставленная Жанной в день отъезда одному из друзей: «Благословите же меня, самое трудное впереди, путь усеян терниями. Возможно, это мое последнее письмо к вам...».

Сотрудник Жанны Лябурб по совместной работе в журнале «III Интернационал» Н.Нюрин писал в статье, публикованной в газете «Правда» 25 марта 1919 года: «Да, то было последнее письмо. Сорока лет, готовая к дальнейшей борьбе, до конца преданная нашему делу, она навсегда покинула наши ряды...»

Дальнейший путь Жанны лежал через Харьков, только что освобожденный от противника, и охваченную огнем гражданской войны Украину, в Одессу, захваченную белогвардейцами и оккупированную французской армией. Точная дата отъезда Жанны Лябурб и ее прибытия под фамилией Миронова в Одессу неизвестна. Более того, разные источники называют самые различные сроки ее пребывания там – от трех месяцев до одной недели!

К моменту появления Жанны в Одессе там уже велась работа среди французских солдат и матросов. В Колодезном переулке появилось кафе под названием «Открытие Дарданелл» с французской кухней и с меню на французском языке. На Большом Фонтане, рядом с французскими казармами, вывеска «Часовых дел мастер. Заказы от французов выполняются аккуратно и вне всякой очереди». Около Оперного театра «Ателье бывших парижских портных...». Это же Одесса! Все эти часовщики, портные, официанты говорили по-французски и помогали подпольщикам.

В отчете секретаря подпольного обкома Елены Соколовской говорилось: «Первое соприкосновение с французскими войсками заставило нас немедленно взяться за организацию пропаганды среди них. Первые шаги наши были неудачны: листовка, написанная мною и переведенная на французский язык, была трудна для понимания французского солдата... и я не отдавала ее даже печатать. Нам стало ясно, что надо разыскать товарищей, которые смогли бы специально заняться этим делом, которые хорошо знали бы язык французского народа».

И такие товарищи нашлись. Далее Соколовская пишет: «...У нас в России много хороших, честных, преданных делу революционеров, Стойких борцов, но таких пламенных, таких честных энтузиастов, как товарищ Лябурб, я не встречала. Безусловно, хорошая коммунистка, опытная пропагандистка, товарищ Лябурб вся горела, всей душой была предана делу революции, и ее сильная красивая речь была всегда полна захватывающего чувства революционной борьбы, и неудивительно, что... ее знал почти весь французский гарнизон, и солдаты слушали ее и верили ей, как никому».

Подпольно, в буквальном смысле этого слова (в катакомбах, ход куда вел через пол домика на окраине), издавалась в Одессе газета на французском языке для солдат и матросов.

Выступая 1 марта 1920 года, ровно через год после гибели Жанны Лябурб, Ленин говорил: «...Правда, у нас были только ничтожные листки, в то время, как в печати английской и французской агитацию вели тысячи газет, и каждая фраза опубликовывалась в десятках тысяч столбцов, у нас выпускалось всего 2-3 листка формата четвертушки в месяц, в лучшем случае приходилось по одному листку на десять тысяч французских солдат... Почему же все-таки и французские и английские солдаты доверяли этим листкам? Потому, что мы говорили правду, и потому, что когда они приходили в Россию, то видели, что они обмануты».

С газетой «Коммунист», печатавшейся в катакомбах, поначалу произошел конфуз. Увидев оттиск второго номера, Жанна расхохоталась: «Вы что же? Только от имени дам агитируете? Ведь «La communiste» означает «коммунистка», а нужно «Le communiste» — «коммунист». Пришлось перебирать набор. Это маленькая деталь, но очень важная. Жанна в дальнейшем тщательно корректировала все выпускаемые номера газеты и листовки. Она понимала, что пропагандистский материал, написанный с «иностранным акцентом», вызывает лишь отторжение у тех, кому предназначен. Это дало свои плоды. В донесениях французской и белогвардейской контрразведок отмечалось, что «большевистские листовки написаны на прекрасном французском языке и с интересом читаются матросами».

Пятнадцать лет спустя Соколовская вспоминала: «Приезд Жанны, подлинной француженки, находившей наиболее понятные для французов и горячие аргументы в пользу русской революции и поражавшие солдат уже одним фактом существования большевички-француженки, чрезвычайно активизировал работу. Неудивительно, что всего месячная работа Лябурб привела впоследствии генерала д'Ансельма, командующего французскими силами в Одессе, к откровенному признанию, что половина его армии разложена большевистской агитацией... С полным презрением к опасности шла Жанна на работу. С непреодолимой убежденностью в победе и в правоте своего дела она вступала в беседу с французскими солдатами, разбивая тех, кто верил в честность намерений французской демократии по отношению к русской революции, разоблачая подлинную сущность империалистической интервенции и ее последствий для русских рабочих и крестьян».

Приехав в Одессу, Жанна поселилась на квартире рабочего Горшкова. В 1977 году он вспоминал: «Жанна пришла в наш дом с очень маленьким чемоданчиком... Широкополая фетровая шляпа, рыженькое пальтишко на «рыбьем меху». Вот и весь скромный гардероб Жанны... Она была очень чуткая, особенно к товарищам по борьбе… Умница она была большая. Нам выпало большое счастье…»

Уже на следующий день вместе с приехавшим с ней Стойко Ратковым она пришла на явочную квартиру для встречи с руководителем подпольной контрразведки (которая одновременно занималась разведкой) Южным (И.Э. Горенюком). Вспоминая об этом более чем через сорок лет, Горенюк подчеркнул, что вместе с ним присутствовал работник городской (белогвардейской или французской, он не уточнил) контрразведки по кличке Мишель, француз по национальности. Он сообщил Жанне «весьма ценные данные». Южный особо отметил, что Жанна была очень довольна присутствием соотечественника – француза Мишеля. К сожалению, подлинное имя этого разведчика так и осталось неустановленным.

Не исключено, что в данном случае речь идет об агенте Ф. Дзержинского Георгии (Жорже) Лафаре, прибывшем в Одессу с заданием прояснить обстановку на Юге России, а по возможности, способствовать мирному уходу интервентов из Одессы. Он выступал под именем графа Делафара и сумел устроиться в штаб французских войск. К выполнению своего задания он привлек знаменитую киноактрису, 25-летнюю Веру Холодную. Она была завербована и «подставлена» начальнику штаба французских войск полковнику Фрейденбергу, на которого, согласно донесению Лафара, «ее влияние было безмерно». В свою очередь, полковник имел влияние на командующего, генерала д'Ансельма. Забегая вперед, отметим, что именно Фрейденберг 3 апреля 1919 года отдаст команду о немедленной эвакуации французского экспедиционного корпуса из Одессы, за что премьер-министром Франции Клемансо он был предан полевому суду.

Но помимо полковника, Вера Холодная короткое время была знакома с начальником деникинской контрразведки Орловым. Его агенты проникли в подпольные большевистские и анархистские группы, в подпольный обком большевиков и типографию газеты «Коммунист», что привело к многочисленным арестам, в том числе И. Смирнова-Ласточкина и Жанны Лябурб.

Одно из донесений Лафара было перехвачено деникинской контрразведкой. Видимо, это и послужило причиной таинственного исчезновения Веры Холодной, а затем и ее смерти 16 февраля от «испанки», как было официально объявлено. Ее полная роль во всех «одесских делах» и причина смерти до сих пор остаются невыяснена. Похороны В.Холодной состоялись 20 февраля 1919 года, за десять дней до ареста и казни Ж.Лябурб, и превратились, по словам современников, в грандиозное шествие.

Южный и Мишель ознакомили Жанну и Стойко с обстановкой в городе. Им рассказали подробно, какие оккупационные войска находятся в Одессе, где размещаются, прибытие каких новых частей ожидается. Подробно проинформировали о политических настроениях в армии. О том, что французские солдаты хорошо воспринимают агитацию и уже есть реальные результаты. Некоторые французские части командование вынуждено отправлять на родину, так как солдаты часто отказываются идти на фронт. От Жанны не скрывали, что от нее ждут очень многого и надеются на нее.

Жанна была удивлена и обрадована тем, что подпольщики располагают такими полными данными о дислокации и политических настроениях оккупантов. Она прямо сказала об этом Южному. Тот улыбнулся и ответил: «Что же, если в ходе своей работы вы получите сведения, дополняющие имеющиеся у нас, мы будем благодарны».

Одесса всегда была шумной и разноплеменной. Но в ту зиму, когда туда сбежалась «вся Россия», это было особенно заметно. Вот как очевидец событий того времени писатель Валентин Катаев писал о тогдашней Одессе: «Два потока праздных и хорошо одетых людей протекали мимо друг друга... Над толпой носились запахи трубочного табака, английских духов, драгоценной пудры и, конечно, сигар. Скрипели башмаки и перчатки, постукивали трости, бренчали шпоры русских поручиков, этих удалых молодцов, нацепивших все свои заслуженные и незаслуженные знаки отличия. Офицеры подчеркнуто козыряли друг другу, уступали дорогу дамам, говорили "виноват", "простите", опять звенели шпорами и с громким бряцанием волочили зеркальные кавалерийские сабли по граниту и бетону тротуаров. Это был самый беззастенчевый, самый развратный, трусливый и ложновоинственный тыл».

Покой этой публики, помимо французских, румынских, греческих солдат, польских легионеров и деникинцев, охраняли британские морские пехотинцы, а главное, стоявшие в порту броненосцы «Эрнст Ренан» и «Жюстис Мишель», а также миноносец «Манжини» с направленными на город пушками.

И всю эту вражескую махину Жанне и ее друзьям предстояло без оружия, без единого выстрела, только лишь силой убеждения повернуть вспять, заставить уйти из города, вернуться на родину и там стать проводником тех идей, которые она проповедовала. Жанна прекрасно понимала, что действует не одна, что за ее спиной и рядом с ней мощная организация и надежные друзья. Но со свойственным ей максимализмом она дала себе слово прилагать к работе столько усилий, сколько прилагала бы, действуя в одиночку. Каждую возможность, каждую, даже мимолетную, встречу с французскими солдатами и матросами надо было использовать.

И вот первая случайная встреча в кафе. За столиком Жанна и четыре французских солдата. Они поражены тем, что с ними рядом настоящая француженка, не только говорящая на их родном языке (таких в Одессе было немало), но их землячка, родившаяся во Франции, знающая и любящая эту страну.

Когда Соколовская инструктировала Жанну, она советовала разговоры на политические темы начинать осторожно, исподволь, сначала прощупать настроения собеседников, а уже потом излагать и навязывать свою позицию. Но Жанна быстро взяла быка за рога. Она сразу же заявила, что приехала в Одессу как друг жителей этого города, а французские солдаты прибыли сюда как оккупанты и интервенты. А когда они спросили, что же, по ее мнению, они должны делать, Жанна ответила, что их долг – поступить так же, как поступили солдаты 58-го Авиньонского полка, отказавшиеся воевать против русских рабочих и крестьян.

Конечно, трудно пересказывать разговор, свидетелями которого мы не были, а судим по нему лишь по краткому отчету Жанны. Факт тот, что в первый же день она приобрела надежного помощника, который согласился распространять листовки и газету «Коммунист». Через того же солдата – Луи – Жанна организовала встречу с го верными друзьями в кафе «Открытие Дарданелл». Там фактически была сформирована крепкая солдатская ячейка из числа тех, кто сочувствует большевикам.

Слух о том, что в Одессу приехала настоящая француженка, быстро распространился по частям и кораблям. Многим хотелось увидеть и услышать ее, и она не отказывала им в этом. В кафе, в рабочем клубе («Доме трудолюбия»), а иногда и просто на улице она, пренебрегая опасностью и правилами конспирации, встречалась с солдатами и агитировала их, призывая стать союзниками революционных рабочих и крестьян в их священной борьбе против капиталистов.

Уставшие от четырехлетней войны, такие же рабочие и крестьяне в солдатской форме охотно слушали и воспринимали все, что она говорила, и разносили ее слова по казармам и кубрикам. Это был настоящий взрыв популярности, коему могла бы позавидовать любая звезда сцены или экрана. По словам друзей Жанны, она работала «с полным презрением к опасности».

Широкополая фетровая шляпа, которую постоянно как опознавательный признак носила Жанна, вскоре сделала ее приметной в толпе посетителей одесских кофеен, где она встречалась с матросами и солдатами. На все уговоры сменить шляпу на что-то менее броское, она отвечала: «Ерунда! Скорее французские генералы расстанутся со своими головами, чем я со своей шляпой».

Дела развивались так быстро и успешно, что в 20-х числах февраля Иностранная коллегия сменила тактику. От случайных знакомств с солдатами и матросами перешли к работе с руководителями растущих как грибы ячеек и групп. Они были теперь на каждом корабле, в каждой части и на каждую встречу приводили все больше и больше своих товарищей.

Хозяин кафе «Открытие Дарданелл», подпольщик Мартын Лоладзе, позднее сообщал: «Собиралось в мой ресторан много французских солдат, и мы вели агитацию среди них. Эта работа за месяц так разрослась, что никто из нас такого результата не ожидал». В кафе для французов устраивались даже доклады, с которыми чаще всего выступала Жанна.

Среди знакомых Жанны оказались и французские офицеры. Она рассказывала им о французском капитане Жаке Садуле, перешедшим на сторону русской революции, и вручала листовки за его подписью. Многие из этих офицеров стали ее помощниками и помогли Иностранной коллегии в ее работе.

Помимо непосредственной агитационной работы Жанна участвовала в заседаниях обкома партии и Иностранной коллегии, руководила ее основной французской группой. Она инструктировала ее агитаторов, распределяла газеты и листовки среди воинских частей, писала листовки и статьи для газеты «Коммунист», корректировала и делала более доступными для солдатского понимания ее материалы.

Почти фантастическая работоспособность и успехи Жанны Лябурб породили много столь же фантастических рассказов и легенд о ней. Например, подпольщик А. К. Райгер в своих воспоминаниях, опубликованных в 1966 году, писал, что Жанна на рыбацких шаландах отправлялась на французские военные корабли, где выступала перед матросами. Это явный перегиб. Вряд ли даже самые горячие поклонники Жанны согласились бы с присутствием женщины-агитатора на военном судне, а ведь там были не только поклонники. Правда, одесские подпольщики проводили такие операции, но без участия женщин.

Некоторые авторы ради красного словца превращали Жанну чуть ли не в женщину, скажем, «полулегкого» поведения. Публицист Л. М. Зак с возмущением писала: «...Сколько вульгаризации образа Жанны в литературе и искусстве! То сделают из нее певичку из кабаре, то вообще превращают в мужчину – Жана Лябурба!» Возьмем хотя бы поэму одесского поэта Ивана Радченко «На улице Жанны – весна», которая с завидным постоянством перепечатывается в его сборниках уже тридцать лет. Вот как в ней говорится об отношении солдат и матросов к Жанне: «Парни, вот моя находка! Хороша, клянусь, она! Пьер, зови! – Эгей, красотка! Выпей нашего вина!» И что же Жанна Лябурб? «Отчего ж! К своим с охотой я присяду, черт возьми. Наливай, моряк, работай! Да без рук, мон шер ами!.. Руки, что не к месту тянешь, привяжи к карманам, друг». И далее член губкома партии, член президиума Иностранной коллегии, руководитель ее французской группы заявляет в кабачке «Гамбринус»: «Пианист! Сыграй-ка вальс. Так и быть! Могу я, парни, спеть о Франции для вас». Понятно, поэма не научный труд, но и поэтическая песня должна воссоздавать правдивый образ».

Жанна Лябурб под именем Жанны Барбе стала героиней известной драмы драматурга Славина «Интервенция», но и ее впоследствии переделали в легковесный мюзикл.

Что ж, яркие фигуры оставляют след в жизни, и каждому хочется прикоснуться к нему, пусть даже не очень чистыми руками.

У некоторых подпольщиков зародился план вооруженного восстания с участием революционных французских моряков и солдат, с тем чтобы захватить в городе власть при приближении Красной Армии. Жанна Лябурб поддерживала инициаторов восстания Елина и Штиливкера, веря в возможность «внутренним восстанием взять власть» и до прихода Красной Армии. Как вспоминала Соколовская, «Жанна горела страстным нетерпением, ни на минуту не сомневаясь в успехе восстания. Сознавая серьезность и опасность предстоящего дела, огромные трудности подготовки и руководства восстанием в частях французского гарнизона, этот неуемный боец был во власти одной ослепляющей идеи – поднять красный флаг социалистической революции не только над Одессой, но и над судами французского военного флота, стоящими на одесском рейде...

— Разве это невозможно? – спрашивала она, глядя на нас горящими глазами.

Эта сорокалетняя женщина заражала нас своим юношеским пылом и волей к борьбе».

Но, Выслушав мнение более уравновешенных товарищей – Николая Ласточкина, Елены Соколовской и других, — Жанна отказалась от идеи немедленного восстания. Она внесла предложение провести совещание представителей всех революционных групп действия французских частей и кораблей с участием членов областного комитета партии, военно-революционного комитета и Иностранной коллегии, чтобы совместно трезво обсудить сложившуюся ситуацию, выработать четкие указания подпольщикам и группам действия на ближайший период.

Областной комитет партии решил отклонить предложение о немедленном вооруженном восстании и принять предложение Жанны Лябурб. Совещание назначили на воскресенье, 2 марта, вся подготовительная работа поручалась президиуму Иностранной Коллегии.

В субботу, 1 марта, президиум Иностранной коллегии провел заседание с участием руководителей ее национальных групп (французской, английской, греческой, польской и других). Договорились об общей позиции на совещании, назначенном на 2 марта.

Соколовская вспоминала, что Жанна была в приподнятом настроении и говорила ей:

— Я мечтаю доложить Ленину, что сделала все возможное для выполнения его задания. Если лично не удастся, я напишу ему. А потом возвращусь во Францию и там расскажу об Октябрьской революции, о большевиках, о Ленине...

Но судьба распорядилась иначе.

Один из участников этого совещания Альтер Залик, в 1926 году говорил: «Вспоминаю еще один штрих. За день перед расстрелом у нас было совещание коллегии у Николая Ласточкина. Мы ушли оттуда с Лябурб и за нами все время шел какой-то мужчина, высокий здоровый, вообще тип, который мне не понравился. Когда я свернул на Тираспольскую, где жил, этот мужчина пошел за Лябурб...»

Французская и деникинская контрразведки не дремали. В отчете Одесского подпольного обкома, присланном в ЦК партии, говорится: «Несомненно было, что кто-то предал товарищей, предал именно в тот вечер, когда предполагалось совещание всех местных работников наших высших партийных органов и лучших товарищей из французских частей. Очевидно, провокатор рассчитывал захватить нас всех, но был предупрежден, что собрание переносится на воскресенье. Кто он, мы узнали лишь теперь. Это был тот германец, который отправлялся в Константинополь. Он оказался шпионом французского правительства, правой рукой генерала Франше д'Эспере». Это был немецкий офицер Манн. В подпольный обком он явился как представитель группы «Спартак» объясняя, что приехал вести пропагандистскую работу среди немцев. Но так как части германской армии уже покинули город, он, мол не хочет сидеть без дела готов вести работу по разложению французских войск, язык которых он хорошо знает. Провокатор усердно выполнял отдельные поручения, постепенно втерся в доверие. Манн заявил, что он имеет возможность побывать в Константинополе, где формировались воинские части для отправки в район Одессы, и заодно может провезти с собой одного из работников Иностранной коллегии на немецком транспорте, отправляющемся в Турцию «Предложение его было принято – разработан план сношений с ним, план действий на месте, и только отсутствие денег задерживало отправку товарищей». Манн уехал, оставив французской контрразведке адреса явок, фамилии работников Иностранной коллегии, которые в тот же день были схвачены контрразведчиками».

Вот еще о Манне. В Одессе он появился с документами будто бы от немецкой коммунистической группы Федерации. Манн владел французским языком, он установил связи с французской группой Иностранной коллегии, вошел в доверие к Мишелю Штиливкеру. Манн вызвал подозрение у некоторых членов обкома партии, в частности у Елены Соколовской, однако, к сожалению, его как следует не проверили. Сказалось то, что за Манна поручился Мартын Лоладзе, к которому тот втерся в доверие еще раньше, в Москве: «Наши сомнения разрешил тов. Лола, — вспоминала Елена. – Мы... спросили, можно ли доверять этому человеку. Лола заявил, что он его знает, что никаких оснований для недоверия нет».

За Жанной Лябурб и за другими активистами подполья велась слежка. Многие адреса были установлены. Контрразведчикам оставалось только ждать команды. Она поступила 1 марта.

В ночь на 2 марта в дом на Пушкинской, 24, ворвались несколько французских и белогвардейских офицеров. Последовала команда на двух языках: «Руки вверх!»

Обыск продолжался более часа. Ничего предосудительного не нашли, только в дровах – несколько экземпляров газеты «Коммунист».

— Где печатали? – спросил офицер Жанну. – В Одессе или в Москве? – Она молчала. Тогда офицер, направив револьвер на Стойко Раткова, спросил:

— Где деньги, которые ты привез из Москвы? Не скажешь — расстреляю!

— Стреляй, если имеешь силу. Я не трус! Никаких денег не привозил.

Вопрос о деньгах был не случайным. И французские и белогвардейские контрразведчики не брезговали деньгами, добытыми при обысках. Но на этот раз они промахнулись.

Всех арестованных, а это помимо Жанны и Раткова, были хозяйка квартиры старуха Лейфман и ее дочери Вера, Геся и Ревекка, а также случайный гость хозяйки Швец, погнали в контрразведку. Там уже находились арестованные подпольщики Жак Елин, Мишель Штиливкep, Александр Винницкий и хозяйка квартиры, где жил Елин, Мария Лиман. В соседней комнате сидели французские солдаты, арестованные вместе с подпольщиками...

Начались допросы, сопровождаемые зверскими истязаниями. Достаточно сказать, что Штиливкеру выбили глаз, поломали ногу, били сапогами по голове, в живот, Винницкого исполосовали саблями.

Жанну допрашивал полковник французской контрразведки. Он то обещал ей свободу, то бил по лицу. В истязаниях с наслаждением принимала участие жена французского консула мадам Энно. Не добившись ответа от Жанны, ее сбили с ног и стали избивать сапогами, пока она не потеряла сознание.

Никто из подпольщиков не выдал товарищей, оставшихся на свободе.

Около часа ночи арестованных вывели во двор. На один грузовик посадили Раткова, Штиливкера и Винницкого, на другой – Елина, Швеца и Гесю Лейфман. Среди белогвардейских конвоиров Ратков насчитал четырех французских офицеров.

Арестованным, чтобы они не бунтовали, сказали, что их везут в штаб. Но привезли на старое еврейское кладбище. Стало ясно, что здесь их расстреляют.

Ратков, могучий серб, поняв, что смерти не избежать, предпринял, казалось бы, безнадежную попытку. Левой рукой он выхватил у стоявшего на подножке конвоира револьвер, а правой нанес ему удар, в который вложил всю силу отчаяния. Перемахнув через борт грузовика, побежал в темноту. Вдогонку прозвучали выстрелы, но ему удалось скрыться.

На обратном пути в город он увидел еще два грузовика. В них везли на расстрел пятерых женщин: Жанну Лябурб, старуху Лейфман, ее дочерей Веру и Ревекку и Марию Лиман.

Подпольщики до конца надеялись, что товарищи освободят их – такое случилось: совсем недавно, в декабре 1918 года. Но сейчас все произошло слишком внезапно: от ареста до расстрела – всего около четырех часов. Руководители организации, возможно, даже еще не знали о происшедшем, а если бы знали, не успели бы собрать боевиков.

Все доставленные на кладбище были расстреляны.

В воскресном номере газеты «Правда» 23 марта 1919 года в траурных рамках на двух языках было помещено извещение: «Французская группа РКП извещает товарищей о трагической смерти секретаря группы тов. Жанны Лябурб, расстрелянной 2 марта в Одессе наемниками французского капитала. Вечная память славному товарищу, погибшему на революционном посту».

Бежавшему из-под расстрела Раткову товарищи поверили не сразу. Некоторые посчитали его провокатором, специально выпущенным контрразведкой.

Но последующая проверка показала, что после его побега ни один подпольщик не был арестован, ни одна явка не была провалена. Раткова вывезли из Одессы, и через десять дней кружным путем он прибыл в Киев, уже освобожденный Красной Армией. А вскоре была освобождена Одесса.

Но еще до этого расстрелянным были устроены торжественные похороны. Гробы с их телами сопровождали тысячи людей. Французские и белогвардейские власти не могли препятствовать этому. А чтобы оправдаться, распустили в газетах слух, что погибшие были убиты неизвестными налетчиками, которых тогда в Одессе было немало.

Какую же оказали пользу революции и как повлияли на ход гражданской войны жертвы, понесенные Жанной Лябурб и ее товарищами?

Вот несколько фактов.

В марте 1919 года две роты 176-го французского пехотного полка отказались идти в атаку на позиции Красной Армии. События, происходившие в 176-м полку, отражены в архивных документах.

В донесении белогвардейского командования говорилось, что воинская часть входила во французский гарнизон в Одессе «и, пребывая там, подвергалась в течение продолжительного времени настойчивой, умелой и крайне разлагающей пропаганде большевистских агитаторов».

Другой документ – информационная сводка разведотдела Одесского обкома. В ней упоминается тот же мятежный 176-й французский пехотный полк: «Находящиеся здесь 176-й и 2-й полки почти совсем демобилизованы и, проходя по улицам в порт без оружия для отправки во Францию, кричат: "Адье, рус, мы большевик, домой"».

Насилие рождало солидарность. Восстала рота и 7-го саперного полка. Солдаты открыто заявили офицерам – выходцам из буржуазной среды: «Вчера командовали вы, сегодня командуем мы». По свидетельству солдата этого полка Люсьена Териона, они, уходя из Одессы, «оставили большевикам все материалы: оружие, боеприпасы, взрывчатые вещества, повозки».

Весьма показательны свидетельства взятых в плен французских солдат.

Луи Дебуа, садовник: «Полк... настолько оказался распропагандированным, что проникся убеждением в необходимости сделать во Франции то же самое, что делают большевики в Россию».

Компьев, студент-медик: «Мы теперь знаем, что... большевики – это не шайка разбойников, как нам говорили, а весь русский народ».

Гильйом Рарги, крестьянин: «Единственное желание всех французов, находящихся в Одессе, как можно скорее вернуться во Францию».

Восстания французских матросов и солдат охватили в общей сложности 40 воинских частей армии и флота, в них приняли участие 12 частей сухопутных войск (пехотные, артиллерийские, инженерные полки), 4 морские казармы и экипажи 24 кораблей французского военно-морского флота. Даже Уинстон Черчилль вынужден был признать, что «возмущение охватило почти весь французский флот... Послушное орудие, которое действовало почти без осечки во всех самых напряженных схватках воюющих друг с другом наций, теперь неожиданно сломилось в руках тех, кто направлял его на новое дело».

Интересно привести слова Деникина, который в свое время возлагал огромные надежды на войска Антанты. Он вынужден был прямо указать на то, что в своих решениях французское командование исходило «из сознания моральной неустойчивости своих собственных войск».

Но вот свидетельства еще более авторитетных людей. 25 марта 1919 года, когда в «Правде» был помещен некролог о Жанне Лябурб, произошло другое событие: в Версальском дворце близ Парижа собрался «Совет четырех» — высший орган парижской Мирной конференции с участием глав правительств США, Англии, Франции и Италии. Разговор зашел об Одессе, о неудавшейся интервенции. Американский президент Вудро Вильсон заявил: «Меня поразили в прочитанных нами телеграммах слова: «население Одессы враждебно к нам». Если это так, то можно задать вопрос: зачем удерживать этот остров, окруженный и почти затопленный коммунизмом? Это укрепляет меня в моей политике, что надо оставить Россию большевикам, а нам ограничиться тем, что мы будем препятствовать большевизму проникать в другие страны Европы».

Английский премьер Ллойд Джордж: «...Должны ли мы упрямо удерживать Одессу?.. Лучше сосредоточить все наши средства для защиты Румынии... Для устранения большевизма нужна армия в миллион солдат... Если бы тотчас предложить послать для этой цели в Россию хотя бы тысячу английских солдат, в армии поднялся бы мятеж. То же относится и к американским войскам в Сибири, и к канадским и французским войскам. Мысль подавить большевизм военной силой – чистое безумие».

А что говорил об этом Ленин: «...Значит, мы победили не потому, что были сильнее, а потому, что трудящиеся стран Антанты оказались ближе к нам, чем к своему собственному правительству...»

И в другом месте, говоря об одной из основных причин победы над Антантой, он сказал: «Мы у нее отняли ее солдат». Как это перекликается с тем, что много веков назад говорил китайский мудрец!

В начале апреля 1919 года интервенты и белогвардейцы в спешке эвакуировались из Одессы. 6 апреля в город вступили советские войска.

Добавить комментарий