На следующий день возможности Геннадия Васильевича и желание аудитории совпали.
— Предприятие, о котором я собираюсь вам рассказать, было секретным, — Так начал он свое повествование. — Причем дело не ограничилось кабинетными рассуждениями и канцелярской перепиской. Оно было доведено до стадии начала реализации. Впрочем, не будем забегать вперед. Вспомним сначала, в какой политической обстановке происходили события.
Итак, победный для России Ништадтский мирный договор положил конец Северной войне. Несколько ранее закончилась война за Испанское наследство. Почти вся Европа жила в условиях мира.
Однако политической гармонией на континенте, как говорится, и не пахло. Причин для этого было много, но я остановлюсь только на одной – на колониальных противоречиях великих держав. Суть их можно изложить следующим образом.
Обширные колонии Испании и Португалии возбуждали лютую зависть во многих столицах Европы. Более того, особые права пиренейских держав на заокеанские земли, дарованные им еще папой Александром VI, прочие европейские державы (прежде всего Англия, Голландия, Франция) решительно не признавали. И дело было не в отсутствии подходящих юридических аргументов, а в очевидной неспособности пиренейских держав удержать все то, что открыли и завоевали Колумб, Васко да Гама, Кортес, Писарро, Магеллан, Альбукерке и прочие.
Кровопролитная борьба за раздел колоний продолжалась многими десятилетиями, в сущности без всяких перемирий. Когда мир заключали правительства, борьбу продолжали на свой страх и риск частные лица (пираты и авантюристы). А те, кто стояли у кормила государственной власти, нередко помогали им (разумеется, неофициально). Весьма показательный для той эпохи были ситуации, когда испанский посол, заявляя решительный протест английскому монарху по поводу грабежа, учиненного его подданными в испанских владениях, в ответ слышал клятвенные уверения высочайшей особы в том, что этот прискорбный инцидент – следствие деяний преступных элементов, стоящих вне закона, а виновник дипломатического конфликта примерно в это же время отсчитывал своему августейшему покровителю и сообщнику его долю добычи. И уж само собой разумеется, королевской полиции «никак не удавалось» напасть на след дерзкого пирата, хотя награбленное им испанское добро продавалось на лондонских рынках совершенно открыто.
Ну а когда англиканская Великобритания находилась в состоянии войны с католической Испанией, «джентльмены удачи» отбрасывали фиговые листочки конспирации.
Здесь, пожалуй, целесообразно сделать некоторое пояснение.
Я не случайно остановился именно на англичанах, описывая европейское пиратство. Дело в том, что «сыны Альбиона» особенно в нем преуспели. Объясняется это не врожденной склонностью последних к разбою, а рядом объективных факторов.
Прежде всего начиная с XVI века в Англии происходил процесс сгона крестьян-арендаторов с земли. Ее владельцы получали больший доход от пастбищ для овец, чем от пашен. Но безземельные крестьяне оказались при этом в бедственном положении. Колоний в то время Англия не имела (эмиграция практически исключалась), и бывшие земледельцы уходили в город. Там часть из них становились рабочими, другие устраивались в сфере торговли или обслуживания, кое-кто пополнял ряды люмпен-пролетариев, а самые смелые, энергичные и здоровые шли в море. Ну а там обстоятельства и заразительный пример не одного из них привели под черные знамена.
Под эти же знамена шли младшие сыновья английских аристократов, не наследующие титулы и поместья своих родителей. Мораль той эпохи не осуждала пиратство, особенно если его объектом являлись враги нации (в данном случае паписты-испанцы). И если «джентльмен удачи» чтил бога и короля (не забывал интересы последнего), он принимался в лучших домах Лондона как почетный гость.
О комплектовании команд пиратских кораблей позволю себе привести одну забавную подробность. Предводители «джентльменов удачи» считали целесообразным не доверяться случаю, когда речь шла о «подборе кадров», то есть с безвестными бродягами они дела иметь не желали. «Соискателям вакансии» рекомендовалось представить соответствующие документы. Последние должны были подтверждать, что их владелец совершеннолетний (не моложе 18 лет), что он добрый христианин, то есть верует в бога, как того требуют догмы англиканской церкви, и, наконец, что он известен своим добропорядочным поведением.
Не подумайте, что в данном случае имел место английский юмор. Именно добропорядочным поведением без всяких кавычек. Разумеется, под этим термином подразумевалось нечто специфическое, свойственное эпохе и среде. От будущего пирата требовались смелость в бою, повиновение старшим, честность при дележе добычи, а также наличие чувства долга и товарищества. Таким образом, в пираты шла дееспособная, инициативная и образованная часть английского общества, а не его отбросы, как это было в других странах.
С другой стороны, процветанию английского пиратства способствовали удобное географическое положение Англии (вблизи коммуникаций, связывающих Европу с обеими Индиями) и активная поддержка со стороны властей. Король и парламент в Лондоне не только закрывали глаза на заведомо уголовные деяния своих подданных, но и снабжали их всем необходимым, разумеется не бескорыстно.
Происходило все это примерно по следующей схеме. Предприимчивый джентльмен, обладающий соответствующими духовными качествами и знаниями в области мореплавания, покупал за наличные или брал у казны в аренду корабль, а также пушки и прочие виды вооружения вместе с соответствующими припасами. Одновременно он вербовал команду из числа себе подобных и, дождавшись благоприятного ветра, выходил в море. Достигнув испанских владений где-нибудь в Вест-Индии, пират подвергал грабежу прибрежные селения и корабли в море. Крови при этом лилось немало, но вместе с ней в английские сундуки лился поток золота, драгоценных камней.
Возможно, у вас возник вопрос: почему испанцы не принимали меры по охране своего торгового судоходства? Кажется, чего тут сложного? Поставить на корабли пушки, разместить там отряды солдат, вооружить команды и положить тем самым конец пиратству. Но в том то и дело, что меры эти, в принципе возможные, не могли найти широкого применения. Во-первых, корабли той эпохи были небольшими по размерам и водоизмещению. А это значит, что артиллерия и солдаты на борту приводили к резкому уменьшению грузоподъемности и скорости. К тому же солдат нужно было поить, кормить, им нужно было платить деньги, и пушки также даром не ставились. Короче говоря, судовладелец должен был выбирать: либо безопасность, либо выгода. А какой же смысл в торговле без выгоды?
Более рациональным средством защиты торгового мореплавания были конвои: торговые корабли совершали групповые переходы через Атлантику в охранении военных кораблей (сил эскорта).
Надо сказать, что конвои находили широкое применение (от времен глубокой древности до второй мировой войны). Однако в середине ХХ века (для кораблей с механическими силовыми установками, оснащенных эффективными средствами судовождения) плавание в составе конвоя было сопряжено с известными трудностями, а в эпоху парусного флота эти трудности были столь велики, что вся система конвоев нередко теряла эффективность.
Объясню вам это на примере. Пред ставьте себе, что в конце XVI века из Вест-Индии в Испанию отправился конвой и мы имеем возможность наблюдать развитие событий.
Итак, несколько десятков испанских галеонов идут на запад под охраной военных кораблей. Кажется, у испанцев нет повода для беспокойства. Однако проходят дни, недели, и ситуация меняется. Дело в том, что мореходные качества у кораблей конвоя различные, а парусный маневр – вещь сложная и длительная. К тому же нельзя при каждом порыве ветра гонять матросов на мачты.
Короче говоря, ветры и течения растянули корабли конвоя на многие мили. Они идут не сомкнутой группой, ощетинившейся пушками эскорта, а в виде растянувшейся, изогнутой, местами разорванной ленты. Иные корабли вообще исчезли за горизонтом. А пираты тут как тут. Их корабли хорошо вооружены, быстроходны, и, самое главное, они атакуют с наветренной стороны, то есть имеют превосходство в маневре.
Немногие оказавшиеся на их пути корабли охранения связаны артиллерийским боем, а транспорты тем временем берутся па абордаж другими кораблями пиратской эскадры. С бессильной яростью наблюдают за всем этим на прочих кораблях конвоя. Испанцы не могут, точнее говоря, не успевают помешать нападению.
В ходе абордажа команды транспортов благоразумно не оказывают сопротивления. Ну а если кастильская гордость побуждает кого-то взяться за оружие, палубы обагряются кровью. Исход абордажа в обоих случаях одинаков; колониальные грузы меняют своих владельцев, а транспорт либо приводится в непригодное для плавание состояние, либо топится (в зависимости от настроения пиратов).
Разумеется, нападение на конвой не всегда проходило так гладко, то есть пиратство было опасным занятием, связанным с риском утонуть в штормовом океане или повиснуть на рее (в случае встречи с сильнейшим противником), но «игра стоила свеч». Так, например, о Фрэнсисе Дрейке рассказывают, что в ходе одного из своих пиратских рейдов по испанским колониям он приказал выбросить за борт часть награбленного золота, ибо корабль его оказался опасно перегруженным.
А теперь я должен остановиться еще на одной особенности пиратской тактики. Суть ее заключается в том, что «джентльмены удачи» не были привязаны к базам снабжения. Их корабли могли месяцами находиться в море и годами не заходить в портовые города. Проблема боеприпасов и продовольствия решалась за счет грабежа (трофеев) или торговли (имелись у пиратов свои торговые агенты). А когда возникала необходимость отремонтировать корабль (очистить днище от обрастаний), или реализовать награбленное, или просто «отвести душу» В кабаке, к услугам «рыцарей черного флага» были портовые города в английских колониях. Само собой разумеется, что последние входили в пор; не под черным, а под государственным флагом. И если за ними не водились прегрешения против английских интересов (грабежей подданных его величества), власти «не замечали их».
Ну а если у какого-нибудь джентльмена, как говорится, «рыльце было в пуху» и визит в Саванну или в Бостон был чреват крупными неприятностями со стороны королевских шерифов, он мог воспользоваться известной ему укромной бухтой на одном из островов Антильского архипелага. Там можно было и корабль отремонтировать, и с нужными людьми встретиться. А встречи эти были очень желательны, ведь для расширения дела (для нападения на конвой и на прибрежные города) требовалось объединение усилий – создание пиратских эскадр.
К тому же очень полезно было получить информацию об обстановке на театре (узнать, где можно поживиться, а где и голову потерять). И наконец, следовало знать, где действуют коллеги, чтобы не мешать им и не создавать пиратской усобицы.
Одним словом, «джентльмены удачи» стремились упорядочить свой «промысел», и процесс этот временами приобретал некоторые черты государственных отношении. В районах наибольшей активности европейских пиратов возникали их корпорации. Последние имели свои законы (узаконенные обычаи), выборных предводителей, а также связи с европейскими негоциантами и правительствами.
Судя по всему, именно эти пиратские объединения (Флибуста, Береговое братство) и породили слухи о пиратских государствах. Россияне узнали об одной из таких «держав» вскоре после окончания Северной воины, причем информация эта способствовала организации одной секретной экспедиции. Именно о ней и пойдет речь.
Начну с исторической справки. В 1506 году португальский мореплаватель Лорензон Альмендого открыл в Индийском океане гигантский остров. Он назвал его Сен-Лоран и нанес на карту.
Соотечественники Альмендого в те времена бредили сокровищами Индии и не проявили интереса к его открытию, зато им заинтересовались в Париже. Сен-Лоран был переименован в Дофинов остров и объявлен собственностью французской короны, затем французы начали превращать новую колонию в тропическую плантацию и базу на морских коммуникациях связывающих Европу с Индией.
Что же касается аборигенов, то их безжалостно сгоняли с земли и превращали в рабов, а смиренные слуги божьи в рясах католических монахов обращали в истинную веру темнокожих язычников.
И плантаторы и миссионеры действовали с великим рвением. Первые обращали жизнь туземцев в ад, а вторые обещали им рай на небесах.
Такая ситуация имела место до 1670 года, когда лютая ненависть к белым угнетателям и горький опыт прошлых выступлений против угнетателей позволили туземцам создать единый фронт и достаточно мощные силы. Они уничтожили французских захватчиков, после чего европейское проникновение на остров, получивший к тому времени название Мадагаскар (очевидно, от туземного Модекасс), было временно приостановленно. Точнее говоря, европейское присутствие на острове сохранилось в виде пиратских баз в укромных бухтах восточного побережья.
Об этих индоокеанских пиратских «малинах» россияне были в общем-то наслышаны. Однако в конце 1723 года царь Петр I узнал на сей счет нечто совершенно новое. Оказалось, что на Мадагаскаре существует пиратское королевство. Автором этой сенсации был вице-адмирал Вильстер. Бывший шведский подданный, эстонец по национальности, он объявился в Ревеле и заявил, что не является врагом России и имеет важное государственное дело к ее царю. Аудиенцию у Петра он получил, после чего в Ревеле началась срочная подготовка к какому-то не просто секретному, а сверхсекретному вояжу.
Фрегаты «Амстердам Галей» и «Декрон де Ливде» готовились к выходу в море, и крайне ограниченный круг лиц знал куда, когда, под чьим командованием и с какой целью они выйдут.
В начале декабря того же года оба корабля подняли якоря и покинули Ревель. Однако штормовые повреждения, полученные в районе балтийских проливов, заставили их вернуться. Экспедиция была сначала отложена, а затем и вовсе отменена.
Со временем пелена секретности, скрывающая это предприятие, упала, но некоторые его детали так и остались невыясненными, хотя прожект, которым Вильстер ухитрился было соблазнить Петра, неоднократно привлекал внимание историков. Одним из них был некто И. Зейдель. В 1867 году он опубликовал в журнале «Морской сборник» статью, в которой весьма путано изложил ход событий и еще более путано их подоплеку. К тому же господин Зейдель не блистал эрудицией, и все это заставляет весьма критически относиться к его писаниям. Прочие же авторы ограничивались преимущественно констатацией фактов (описанием событий) без должного их анализа.
Я лично не претендую на лавры первооткрывателя, но кое-какие заключения позволю себе дать. Начну с того, что, согласно описанию Зейделя, в начале XVIII века в Стокгольме была получена петиция от индоокеанских пиратов шведского происхождения. Они испрашивали у властей амнистии и права на возвращение на родину. Король Карл XII с готовностью простил своих многогрешных подданных, а наследующая ему королева Ульрика подтвердила решение своего брата.
Никаких последствий это высочайшее милосердие не породило, то есть индоокеанские пираты в Стокгольме не объявились. Зато там объявился прожект создания шведской колонии на острове Мадагаскар. Из числа шведских подданных к нему были причастны командор Ульрих, вице-адмирал Вильстер и штатный секретарь министерства иностранных дел фон Гепкен. Однако основным действующим лицом в прожекте был англичанин по имени Генри Морган, хотя он и действовал, так сказать, за кулисами. Именно он предложил организовать шведскую колонию на Мадагаскаре. Мало того, он же вызвался финансировать ее организацию.
Обращаю ваше внимание на то, что эти заманчивые предложения были сделаны в письменном виде. Однако сам Морган в Стокгольме не показывался, а от его лица там действовал кто-то другой. Судя по всему, командор Ульрих.
Разумеется, у вас возник вопрос: а кто же он такой этот таинственный Генри Морган – богач и радетель шведских интересов?
У Зейделя сказано, что он был незнатного происхождения (выходец из крестьянской среды), в молодые годы ушедший искать в море счастья под черными знаменами. Смелость, находчивость, умение ориентироваться в сложной обстановке, абсолютная свобода от каких-либо моральных догм н, наконец, удачливость помогли ему преуспеть на поприще морского разбоя. Когда же деяния Моргана стали вредить английским интересам, он был привлечен к судебной ответственности. Но «аргументы», которые пират извлекал из своих сундуков, были настолько «убедительны», что королевские судьи полностью оправдали его. Более того, Морган был принят на государственную службу и назначен губернатором острова Ямайка.
На этом посту он заслужил ненависть влиятельных лиц, которые сумели оклеветать его. Морган был отозван в Англию, где ему снова пришлось «давать на лапу» представителям правосудия. Свободу себе он обеспечил, но его пиратской карьере вблизи английских колоний (в Карибском море) пришел конец. Не желая расставаться с любимым занятием, Морган начал искать возможности продолжить его в Индийском океане. Прежде всего он решил обеспечить себе надежную базу на Мадагаскаре, а это требовало государственной протекции, то есть нужно было найти достаточно мощное морское государство-покровитель. Англия отпадала: с отечественными властями у Моргана были натянутые отношения. Французы также отпадали: они уже обожглись на Мадагаскаре, а испанцы и португальцы смотрели на Моргана как на исчадие ада. Оставались Дания и Швеция (Россия в умах тогдашних европейцев еще не являлась морской державой).
Английский пират решил обратиться к шведам. Учитывая ограниченные возможности шведской казны, опустошенной Северной войной, он предложил на свои средства снарядить 30 кораблей. Шведское же участие в предприятии предлагалось ограничить одним или двумя кораблями. Для большей убедительности Морган разыскал среди своих коллег (бывших подчиненных) две или три дюжины шведов и убедил их подписаться под прошением в Стокгольм с просьбой о помиловании и разрешении вернуться на родину.
Ни в том, ни в другом эти шведские пираты не нуждались, но подписи свои под моргановской «липой» поставили. В Стокгольме сложилось впечатление, что среди пиратов, базирующихся на Мадагаскаре, есть соотечественники, которые могут быть опорой в деле освоения этого острова.
Но этим «психологическая атака» Моргана на шведские власти не ограничилась. Он заявил, что европейские пираты на Мадагаскаре и тамошние аборигены желают стать шведскими подданными.
Все это сочеталось с обещаниями сказочных прибылей, и не удивительно, что королевские министры не устояли перед соблазном.
Затем прожект организации шведской колонии на Мадагаскаре был утвержден в высочайших инстанциях, но к его реализации удалось приступить лишь в 1721 году, после окончания Северной войны. Доля государственного участия в предприятии была при этом увеличена. Морган должен был получить для своих кораблей шведскую артиллерию, продовольствие, людей, а также 30 капитанских дипломов без указания фамилий, то есть ему давалось право подбора командных кадров экспедиции. И наконец, он назначался губернатором шведской колонии Мадагаскар. Ну а общее руководство всем предприятием возлагалось на капитана-командора шведского флота Карла Ульриха.
Специальная секретная инструкция предписывала ему организацию четкого взаимодействия с эскадрой Моргана, а так как последний находился в Лондоне, то Ульрих должен был отправиться туда инкогнито для установления негласного контакта с английским пиратом. Затем ему надлежало следовать на Мадагаскар для создания там колонии и приведения в шведское подданство тамошнего населения.
Однако реализовать этот прожект не удалось: Морган к тому времени снова угодил в тюрьму, в которой и умер.
А без его участия вся затея стала нереальной. Вот, собственно говоря, и все, что можно уяснить из статьи Зейделя.
Как я уже отмечал, в ней имеется изрядная доля дезинформации. Так, например, английский пират Генри Морган действительно был из крестьян Уэльса и то, что он отличался храбростью, дерзостью, находчивостью, изобретательностью, соответствует истине. И то, что он преуспел в морском разбое и достиг высоких почестей в своем отечестве, – совершеннейшая правда. Однако все прочее, что говорится в статье Зейделя о карьере Моргана, – чистейший вымысел.
В тюрьме он ни разу не сидел и вообще имел наилучшие отношения с отечественными властями, а свою карьеру Морган закончил, будучи губернатором Ямайки. Там он и умер еще в XVII веке.
И наконец, историки обстоятельно описали его деяния, и среди них не числятся какие-либо подготовки к экспедициям в Индийский океан.
Таким образом, в упомянутом прожекте имела место мистификация, и автором ее был, очевидно, Вильстер. Во всяком случае прожект, который он предложил россиянам, являлся вариантом прожекта, предлагаемого шведам от лица мифического Моргана. Разница была в некоторых существенных деталях. Причем объяснений на этот счет господин Вильстер не представил. В частности, на Мадагаскаре «обнаружилось некое королевство». Владыка его искал европейского покровителя, и роль такового господин прожектер предлагал русскому царю.
Надо сказать, что Петр заинтересовался прожектом Вильстера, в частности он пожелал ознакомиться с деталями шведской экспедиции на Мадагаскар. Тогда Вильстер посоветовал царю подкупить штатного секретаря министерства иностранных дел Швеции фон Гепкена, что, судя по всему, и было сделано, то есть секретная инструкция командору Ульриху попала в руки Петра.
Ознакомившись с ее содержанием, он принял решение отправить в Индийский океан экспедицию, однако круг ее задач был расширен.
Во-первых, Вильстер должен был передать письмо Петра мадагаскарскому владыке и договориться с ним об установлении дипломатических и торговых отношений между двумя странами. Планировалась также организация мадагаскарской миссии в Петербург, желательно во главе с самим королем.
Во-вторых, Вильстер должен был следовать с Мадагаскара в Индию (в Бенгалию), дабы передать послание Петра к Великому Моголу, а также договориться об установлении дипломатических и торговых отношении между Индией и Россией.
Как видите, Петр I планировал экспедицию в Индийский океан не для колониальных захватов, а для расширения дипломатических и экономических контактов своей державы со странами Востока. А для того, чтобы европейские недруги не ставили препоны задуманному, царь принял меры по обеспечению секретности. Прежде всего вице-адмирал Вильстер, хотя и был назначен начальником экспедиции, никакого участия в ее подготовке не принимал. Более того, его препроводили в Регервик (впоследствии Балтийский порт), где до самого начала плавания он жил в доме коменданта на положении узника в строжайшей изоляции.
С другой стороны, вся переписка, связанная с экспедицией, велась в походной канцелярии командующего русским флотом генерал-адмирала Апраксина (без привлечения сотрудников Адмиралтейств-коллегии и Коллегии иностранных дел). Таким образом, был сужен круг лиц, знающих детали предприятия. Кроме того, даже в секретных документах было сказано: «Следовать в назначенное вам место», то есть пункт прибытия не доверялся бумаге.
Предписывалось также избегать оживленных морских дорог (идти не Ла-Маншем, а вокруг Англии и не под военным флагом, а под торговым). В случае же острой необходимости зайти в какой-либо заграничный порт (когда скрыть военное назначение кораблей будет невозможно) поднимать военный флаг, но не адмиральский, а капитанский. И наконец, командир одного из фрегатов капитан Мясной и помощник Вильстера капитан-поручик Киселев получили особые инструкции. Они являлись копиями инструкции, полученной Вильстером, но тот об этом ничего не знал.
Отсюда можно заключить, что Петр, хотя и называл Вильстера «честным и высокоповеренным флагманом», стопроцентного доверия к бывшему шведскому подданному не испытывал. Негласный надзор за его деятельностью он поручил русским офицерам, а инструкции всем троим вручил в запечатанном виде. Вскрыть же их они должны были только в Северном море, когда всякая возможность разглашения секрета будет утеряна. Согласитесь, что меры обеспечения секретности русской Индоокеанской экспедиции были неплохо продуманы.
Когда эскадра Вильстера вернулась в Ревель, царь был огорчен, но от своего решения не отказался. Корабли экспедиции по просьбе Вильстера были заменены на фрегаты «Принц Евгений» и «Крюйсер». Но в навигации 1724 года они плавали совершенно с другими целями, то есть экспедиция была отменена.
Здесь Геннадий Васильевич прервал свое повествование и обратился к слушателям с вопросом, как они объясняют причины отказа от экспедиции в Индийский океан.
Для всех нас вопрос этот был неожиданным. Молчание в кают-компании становилось тягостным, и я решил высказать (для разрядки) какую-нибудь гипотезу, не утруждая себя анализом ее правдоподобности.
— Геннадий Васильевич, по-моему, для русского флота в Петровскую эпоху подобный вояж был слишком сложен: Россия не имела необходимых для этого людей и кораблей.
Ответ штурмана был для меня несколько неожиданным:
— Ваша точка зрения, Михаил Валентинович, совпадает с мнением видного историографа русского флота Ф. Ф. Веселаго. Он считал, «что техническая сторона юного флота находилась далеко не в таком состоянии при котором возможно было осуществление подобного колоссального предприятия. Кроме того, усилению неудачи способствовал дурной выбор судов и страшная спешность их приготовления».
Тот факт, что Вильстер после возвращения в Ревель просил Петра заменить корабли его эскадры, подтверждает мысль Веселаго об ошибке в выборе кораблей (в спешке). Но ссылка его на техническую слабость русского флота как на причину срыва экспедиции выглядит все же неубедительно. В техническом отношении русский флот в последние годы царствования Петра стоял достаточно высоко. Во Франции, например, обсуждался вопрос о возможности закупки в России военных кораблей. Английские специалисты также давали высокую оценку продукции русских верфей. И наконец, профессиональная подготовка русских моряков соответствовала требованиям мореплавания этой эпохи. Правда, опыта дальних плаваний россияне не имели, но под андреевским флагом служило немало опытных иностранцев, то есть известные трудности с кадрами все же не смогли сорвать экспедицию.
Истинные препятствия заключались в другом. Начну с того, что на Мадагаскаре в то время не было никакого государства, а тем более короля из европейцев. Следовательно, устанавливать дипломатические отношения было не с кем. Русская коммерция на острове также была невозможной. У европейских пиратов были свои клиенты, да и возможность контактов с ними была очень проблематичной.
Что же касается аборигенов, то французы привили им стойкую ненависть ко всем белым людям. К тому же они вряд ли смогли бы представить для обмена что-либо достойное внимания (даже если бы россиянам и удалось вступить с ними в контакт). И наконец, всякое проникновение русских купцов на Мадагаскар вызвало бы противодействие европейских колониальных держав (прежде всего Франции). Дело в том, что от мысли овладеть Мадагаскаром французы не отказались. Они обосновались поблизости, на Сейшельских островах, и, без всякого сомнения, русское начинание вызвало бы у них активное противодействие. Не менее враждебной была бы реакция Англии. Ведь англо-русские отношения в те времена были далеко не дружественными.
Таким образом, вся мадагаскарская часть прожекта не что иное, как следствие дезинформации.
Что же касается автора этого прожекта, то я затрудняюсь давать ему категорическую характеристику. Возможно, Вильстер – провокатор, засланный в Россию с целью втянуть ее в конфликт с колониальными державами Европы. Возможно, он простодушный и малоосведомленный моряк, стремившийся протолкнуть, хотя бы и нечистыми методами, проект, в целесообразность и реальность которого искренне верил.
Из того, что писал о Вильстере Зейдель, можно уяснить только то, что он был храбр, в ходе Северной войны отличился в боевых действиях против датчан, а в конце войны находился в конфликтных отношениях со своим командованием. Согласитесь, это слишком мало для того, чтобы делать какие-либо заключения об истинных планах вице-адмирала Вильстера. Категорически можно утверждать лишь то, что он был авантюристом, и то, что прожект, в котором он был замешан, являлся авантюрой как для Швеции, так и для России.
А теперь перейдем к индийской части Индоокеанской экспедиции Петра I. Даю еще одну историческую справку. После крестовых походов состоятельные классы западноевропейских государств возымели страсть к восточным пряностям, а также к предметам азиатской роскоши, которые производились большей частью в Индии.
Обращаю ваше внимание на то, что Индия была в то время поставщиком готовой продукции, а не сырья, как это имело место в ее недавнем колониальном прошлом. Более того, в течение нескольких веков европейские франты и франтихи восторгались индийскими тканями, причем цена их была такова, что даже в XVIII веке английские фабриканты требовали введения запретительных пошлин на ввоз в страну продукции индийских кустарей. Перед изделиями индийских ювелиров блекли творения самого Бенвенуто Челлини, а пряности Индостана украшали столы европейских гурманов.
Все эти индийские товары стали со временем непременной принадлежностью рынков Европы, и торговля ими создала не одно процветающее коммерческое предприятие.
Однако все это будет потом, а на первом этапе торговли с Индией изделия ее мастеров и плоды ее земли поступали к европейским потребителям в ограниченном количестве, пройдя через многие руки. И разумеется, каждая из них урывала для себя часть конечной цены товара.
Например, безвестный индийский мастер (где-нибудь в кашмирской деревушке) создавал поразительную по красоте ткань. Местный купец за гроши приобретал ее и продавал на рынке Калькутты арабскому купцу. Тот перевозил индийскую ткань через Бенгальский залив и Красное море в Египет, где ее приобретал местный купец, с тем чтобы перепродать в Александрии венецианскому коллеге. От него ткань поступала на склады крупных оптовиков Западной Европы. Они в свою очередь сбывали продукцию индийских кустарей торговцам помельче, которые и развозили ее по городам и рыцарским замкам.
Нетрудно представить, какие цены платили богатые горожане и феодалы, дабы порадовать своих жен дочерей и любовниц. Учтите при этом, что в каждой стране купцы платили пошлины, а на морях их поджидали пираты.
К концу XV века европейская торговля с Индией еще более осложнилась. Турки, захватившие Северную Африку, стали драть с купцов поистине грабительские пошлины, а корсары настолько размножились и преуспели в своем ремесле, что всякое мореплавание на востоке Средиземноморья временами вообще прекращалось.
Одним словом, возникла острая необходимость найти какой-либо другой путь в Индию, минуя мусульманские препоны.
Надо вам сказать, что к тому времени европейское мореплавание достигло определенных успехов. Были созданы и освоены новые типы парусных судов (каравеллы, каракки, галеоны), позволяющие совершать плавания с использованием ветра разных направлений. Были усовершенствованы старые и изобретены новые навигационные приборы (компас, лаг, квадрант, астролябия). И наконец, был изобретен способ консервации продуктов методом засолки (солонина).
Все это позволило мореходам совершать дальние океанские плавания, то есть были созданы технические предпосылки для поиска нового пути в Индию. А теоретические предпосылки были созданы трудами ученых-географов. Суть их сводилась к тому, что Индии можно достичь, огибая Африку с юга. Задача эта казалась не такой уж сложной. О размерах нашей планеты и о конфигурации ее материков европейцы имели в то время весьма смутное представление. Африка, в частности, представлялась им в виде некоего полуострова (сравнительно неширокого и не очень длинного).
В силу ряда причин морской путь в заманчивую Индию первыми проложили португальцы (разумеется, им пришлось при этом откорректировать свои географические познания). В 1498 году экспедиция Васко да Гамы достигла индийского города Каликута, после чего настала пора расцвета Португальской колониальной империи-страны смелых мореходов, предприимчивых купцов и не стесняющихся в средствах колонизаторов. Впрочем, на первых порах португальцы вели себя в Индии весьма пристойно: тихо, мирно торговали, кому нужно кланялись, кому нужно «давали на лапу». Поведение португальцев изменилось, когда они создали в Индии свои фактории (укрепленные базы) и уяснили что богатейшая страна не имеет армии, способной внушить к себе уважение, совершенно не имеет флота и, главное, лишена авторитетной, эффективной государственной власти. Более того, само понятие «империя Великого Могола» было в то время весьма эфемерно, ибо единого государства на территории Индостана по существу не было. Каждый раджа был сам себе господин и обращал мало внимания на распоряжения из Дели, а наследники Бабура (первого Великого Могола), за редким исключением, государственным умом не блистали.
Стоит ли удивляться тому, что сравнительно небольшие отряды португальских авантюристов закреплялись в ключевых районах Индостана, где вели торговлю, весьма похожую на грабеж. На поте, слезах и крови индийских тружеников в Португалии создавались огромные состояния, строились дворцы, снаряжались армады кораблей – одним словом, создавалась первая в мире колониальная империя.
Разумеется, немало голов в Лондоне, Париже, Мадриде, Амстердаме задумывались над тем, а нельзя ли наладить собственную торговлю с Индией. Ломиться туда по следам португальцев на первых порах в силу ряда причин не представлялось возможным. Вот и возникла в среде европейских географов и мореплавателей идея найти иной (не португальский) путь в Индию. Так испанский мореплаватель Христофор Колумб, следуя в Индию курсом на запад, открыл, сам того не сознавая, континент, не известный его современникам.
Когда же европейцы осознали это, поиски западного пути в Индию были продолжены. Фернандо Магеллан, в частности, пытался дойти до нее, обогнув открытый Колумбом материк. Чем это кончилось, вы знаете.
Затем отец и сын Каботы (итальянцы на английской службе) пытались достичь Индии, огибая Америку с севера. Это привело к открытию Ньюфаундленда и Лабрадора.
И наконец, свой оригинальный план достижения Индии предложил француз Жан Анго: из Европы курсом на восток вокруг Сибири. Реализацией же этого плана первым занялся англичанин Джон Уиллоуби. В ходе экспедиции сам он погиб, а его помощник Ричард Ченслер достиг русских владений в Белом море.
Но от Архангельска до Индии было далеко, а попытки прочих европейских ореплавателей пройти далее на восток Северным Ледовитым океаном кончались неудачей.
Разумеется, Индии можно было достичь и по маршруту Афанасия Никитина – тверского купца, еще в XV веке совершившего «хождение за три моря». Но путь этот, в значительной степени сухопутный, означал опять-таки транзитную торговлю. К тому же португальцы быстро изгнали арабские суда из Бенгальского залива.
Как видим, Индия продолжала манить к себе взоры негоциантов, мореходов и политиков Европы. Маленькая Португалия, в экономике которой ведущее место принадлежала торговле, а не промышленности, не смогла сохранить свою монополию на индийскую торговлю. В XVII веке у берегов Индостана начали появляться корабли других европейских держав, а в XVIII веке борьбу за ключевые позиции в этой стране вели между собой уже Англия и Франция. Португалия сохранила к тому времени лишь крохи своих былых владений.
А теперь вернемся к теме моего повествования – к идее Петра I наладить политико-экономические контакты России с Индией. Надеюсь, вы уяснили из вышесказанного, что попытка реализации этого замысла встретила бы активное противодействие в правящих кругах Лондона, Парижа, Лиссабона. Более того есть основания предполагать, что противодействие это дошло бы до применения оружия. Добавьте к этому пиратов различных рас и национальностей, европейскую конкуренцию на индийских рынках, а также непомерные транспортные расходы, и бесперспективность русско-индийской торговли станет очевидной.
Как видим, замысел экспедиции был нереален с политической и экономической точек зрения. И Петр со временем осознал это.
В немалой степени изменению царских планов способствовала информация, полученная из зарубежных источников. Так, в 1724 году в Ревеле объявился вышеупомянутый командор Ульрих (так же как и Вильстер, он решил сменить подданство). О своей службе под шведскими знаменами командор рассказал весьма подробно. Поведал он, в частности, об экспедиции на Мадагаскар в 1722 году и о ее бесславном завершении.
Судя по всему, эта информация повлияла на решение Петра. Вот, пожалуй, и все, что мне известно и что я хотел вам рассказать о планах русской экспедиции в Индийский океан, имевших место в первой половине XVIII века.