Летом 1895 года на дорогах Южной Франции можно было увидеть молодого велосипедиста. Велосипеды той эпохи ничем не напоминали современные – пятнадцать – двадцать килограммов массы, жесткое крепление колеса, отсутствие смены скоростей. У интересующего нас велосипедиста за спиной рюкзак, а багажник велосипеда загружен до предела. Молодой человек атлетически сложен, его удлиненное лицо лучится энергией. И если он утирает на подъеме пот со лба, то только потому, что он норвежец и не привычен к жаре. Ему двадцать три года. Его имя Руал Амундсен.
Руал Амундсен родился 16 июля 1872 года на одном из островов архипелага, расположенного у входа в Осло фьорд. Тогда столица Норвегии носила название Христиании. Его отец был арматором и судостроителем, но его предприятие не относилось к разряду крупных верфей. Катаясь на велосипеде по Франции, Руал иногда вспоминал, как его отец Иенс рассказывал о начале своей деятельности друзьям, окружавшим его за семейным столом или на верфи:
– Я был юнгой, затем матросом, потом лейтенантом и, наконец, стал капитаном. Первый парусник, которым я командовал, возил кули из Китая в Америку. Но уюта на нем было едва больше, чем на судах времен работорговли…
Его слова были истинной правдой, поскольку во время одного из плаваний на борту вспыхнул мятеж и Иенса Амундсена с женой, которая в тот раз отправилась в плавание вместе с мужем, едва не прикончили. Супруге незадачливого капитана сразу опостылили и море, и корабли. Она заявила: «Руал будет врачом». А Руал был счастлив только в порту и на отцовской верфи. Он надоедал капитанам и матросам своими бесконечными расспросами. Каждый говорил ему, что нет ничего хуже профессии моряка, но мальчишка не верил ни слову. Впрочем, говорившие и сами себе не верили.
В 1881 году его отец обосновался в Христиании. Вначале Руал очень скучал. Через пять лет Иенс Амундсен умер, и его вдова тут же продала верфи и суда. Руал посещал лицей. Он был хорошим учеником, серьезным и трудолюбивым. «Ты будешь врачом». Он не возражал матери, но друзьям по спорту повторял:
– Я буду моряком.
А приняв участие в триумфальном приеме Нансена после его перехода через Гренландию, утверждал:
– Буду плавать в Арктике.
И добавлял:
– Мой выбор требует выносливости. Для ее развития футбола мало. Надо больше ходить на лыжах.
Двадцать километров в день, пока лежит снег. Но, будучи послушным сыном, Руал после окончания лицея поступает на медицинский факультет. Трудно сказать, завершил бы он учебу, останься его мать в живых. Но она скончалась в 1893 году. Руалу исполнился двадцать один год, пришел срок военной службы. Хороший предлог, чтобы расстаться с медицинским факультетом и не возвращаться на него после отбытия воинской повинности.
Что можно прочесть в биографических данных Руала Амундсена по поводу его профессии? Матрос. Матрос на борту промыслового судна «Магдалина». Он не стал искать, а выбрал первое попавшееся судно. Парусник «Магдалина» отправился в воды Шпицбергена, но, куда бы он ни ходил, трудно найти более отвратительное занятие, чем матрос на промысловике. Охота не требует особых ухищрений: беззащитных животных окружают, забивают палками, снимают с них шкуры, засаливают и складывают в трюм; после бойни надо отмыть судно, залитое кровью. Руал преодолевает отвращение, ибо исполнилась его мечта – он плавает.
Вернувшись в Христианию, Руал встречается с друзьями родителей, которые спрашивают его:
– Почему бы тебе не возобновить занятия медициной?
Руал не отвечает. Среди моряков идут разговоры об экспедициях, исследованиях. Руал пользуется связями, чтобы встретиться с учеными, которые готовят экспедиции.
– Мне хотелось бы отправиться в плавание на вашем судне.
Неизменный ответ: «Слишком молод». Неудачная отговорка, но никому не хочется брать на себя заботу о сироте, мать которого наметила для своего отпрыска иную карьеру. Руал бродит по портовым причалам, осаждает капитанов отвратительных промысловых судов. Команды набраны. Лишь на борту «Валборга» не хватает кока пекаря.
– Знаешь ли ты дело?
Кто угодно, если у него есть хотя немного сноровки, может научиться готовить и печь хлеб для команды промыслового судна. Клиентура не очень требовательна. Кок пекарь Руал освобожден от участия в отвратительных бойнях. После этого плавания он решает проехать на велосипеде по дорогам Франции и Испании. Мечты о Заполярье не забыты. Просто Руалу необходимо отдохнуть, посетить другие страны, поразмыслить о своем будущем. Если разобраться, так поступали все люди действия.
На своем громоздком велосипеде Руал пересек Францию с севера на юг, ночуя на постоялых дворах, сеновалах, а то и под открытым небом. Он добрался до франко испанской границы, пересек ее, спустился к югу до Коста Бравы, куда туристы, кроме редких англичан, и не забредали. Барселона, Валенсия, Аликанте, Картахена. Картахена – военный порт, но там бывают и торговые суда. На корме одного из судов, стоящих в гавани, развевается норвежский флаг.
Знал ли Руал Амундсен, что это судно, где капитаном был старый друг его отца, окажется в это время в Картахене? Не знаю, но невероятного в этом ничего нет. Через час он вступил на палубу со своим велосипедом, который тут же убрали в трюм. Руал нанялся матросом, чтобы вернуться в Христианию.
Морские новости разносятся по причалам портов со скоростью света. Когда Руал прибывает в Христианию, там говорят только о покупке неким бельгийцем, по имени Жерлаш, норвежского трехмачтовика «Патрия» с паровой машиной.
– Кто такой Жерлаш?
Барон Жерлаш. Экс офицер военно морского флота. Он задумал длительное путешествие по Южным полярным морям вдоль побережья Антарктиды.
Сегодня Антарктидой принято называть громадный континент (более обширный, чем Европа), который окружает Южный полюс.
Когда Руал Амундсен услышал об этой экспедиции, его сердце учащенно забилось:
– Я должен отправиться вместе с ним.
Мы знаем, почему в свое время мореплаватели двинулись в сторону Северного полюса, – они искали кратчайший путь к островам Пряностей Тихого океана. Иной путь, а не тот, который контролировали испанцы и португальцы. Исследования Южных морей в какой то мере начались для проверки мифа, почти легенды.
Когда выяснилось, что Земля является шаром, летящим в пустом пространстве, многие ученые – а тогда ими были в основном монахи – принялись рассуждать следующим образом:
– Бог стремился к совершенству. Поскольку в Северном полушарии расположены большие континенты, в Южном полушарии не может не быть суши, равной по размерам Европе и Азии, чтобы привести в равновесие все творение.
Уверившись в безошибочности Божьего промысла, эти философы географы заранее приписали этому континенту все достоинства Европы и Азии – многообразие климата, флоры, фауны, наличие населенного умеренного пояса и большие богатства, которые ждут европейцев. В книге, посвященной Великому часу Тихого океана, я уже говорил о первооткрывателях и авантюристах, которые бороздили южную часть Тихого океана в поисках великого южного континента. В 1772 году, во время подготовки Джеймсом Куком своего второго путешествия, географы и ученые все еще верили в существование этого пока не найденного континента. Адмиралтейство поручило великому мореплавателю раз и навсегда выяснить этот вопрос. Вот что писал он после пересечения Южного полярного круга: «Густые туманы, метели, сильные морозы и прочие неблагоприятные условия делают плавание в этих водах опасным; эти трудности казались еще большими, когда мы думали о стране, которую природа обрекла на вечные снега и льды, лишив даже краткой ласки солнечного луча».
Как и в Северном Ледовитом океане, к полюсу шли вначале безвестные первопроходцы – охотники на китов и тюленей, суровые люди, которых ничего не страшило. Их не влекли ни исследования, ни открытия. Они даже скрывали от других свои охотничьи угодья. После Кука отношение к открытиям меняется. В 1823 году Джеймс Уэдделл, охотник на тюленей, рассказал, что встретил на 70° южной широты чистое море и прекрасную погоду. «Благодаря попутному ветру я оказался 20 февраля на 74°15 южной широты и 34°16 западной долготы. Льды меня не остановили, но ветер усиливался, и пришлось повернуть обратно на север». Он открыл названное его именем море, которое глубоко вдается в глубь материка. В 1831 году Джон Биско, капитан китобойца, открывает Землю Эндерби, острова Аделейд и Биско, где и высаживается. Льды помешали ему высадиться на Земле Грейама.
Эти случайные открытия привлекли внимание английских, американских и французских властей. Дюмон Дюрвиль в 1840 году открыл Землю Адели. В 1839, 1840 годах американская экспедиция Чарльза Уилкса добыла немало ценных географических сведений. Правда, многие из них были признаны впоследствии неточными, но имя Уилкса осталось в списке первооткрывателей.
Джеймс Росс, бывший арктический мореплаватель, возглавил экспедицию на судах «Эребус» и «Террор», которая пересекла 1 января 1841 года Южный полярный круг в районе 170° восточной долготы. Результатом их плавания было открытие действующего вулкана высотой 4 тысячи метров. Пламя извержения играло на фоне голубого неба. Джеймс Росс назвал его Эребусом, а соседнему вулкану дал имя Террор. Последний был ниже и казался потухшим. Затем Росс двинулся дальше к югу по свободному ото льдов морю, пока не достиг сверкающего ледяного обрыва, вертикальная стена которого высилась над морем на 60 метров и простиралась к востоку и западу насколько хватало глаз. Ранее никому не удавалось продвинуться по воде до 78°04 южной широты. Это море названо именем Росса. Как и море Уэдделла, оно заходит далеко к полюсу, но упирается в ледяной барьер, который сейчас носит название шельфовый ледник Росса.
– Возможно, – заявил Жерлаш Руалу Амундсену, – что проникнуть к югу еще далее, чем это сделали Росс и Уэдделл, не удастся, но попытка не пытка. Представленные вами рекомендации побудили меня принять вас. Что же касается участия в экспедиции, то здесь дело обстоит иначе. Вы служили только матросом, а мне нужны ученые и штурманы. Если бы у вас было удостоверение лейтенанта дальнего плавания или лоцмана…
– Я получу его.
Начинается гонка со временем. Пока Жерлаш переименовывает трехмачтовик «Патрия» в «Бельжику», что не требует много времени, и ищет деньги для экспедиции, на что уходит много времени и сил, Руал Амундсен слушает лекции в училище мореплавания, ночами просиживает над книгами по сферической тригонометрии, космографии, морскому счислению; кроме того, он рассчитывает на свой богатый опыт матросской службы. В конце учебного года он сдает экзамен на лейтенанта дальнего плавания. Но готова ли к отплытию «Бельжика»? Пока нет.
– Я еще не собрал нужной суммы, – говорит барон Жерлаш, – но дело движется, и я приступил к набору своего штаба. Если хотите, я возьму вас помощником штурмана. Надеюсь отплыть весной следующего года.
– Я тем временем, – заявляет Амундсен, – поплаваю, чтобы подкрепить практикой полученные морские познания.
Два плавания: одно – на французском паруснике «Рон», второе – на норвежском промысловом судне «Язон». Опять промысловик! Преимущество этих судов «грязной» профессии в том, что они бороздят холодные воды, а именно этот опыт нужен Амундсену, перед тем как вступить на борт «Бельжики».
16 августа 1897 года «Бельжика» отплывает. Капитан – Жерлаш, старпомом назначен Лекуэнт, бывший офицер артиллерии, ставший моряком. Амундсен – третье по старшинству лицо на судне. Почти все матросы – норвежцы.
– Заберем врача в Рио де Жанейро. Его зовут Фредерик Кук.
Фредерик Кук – нью йоркский врач. Целых двенадцать лет этот Кук будет притчей во языцех в Америке, когда начнет утверждать, что достиг полюса раньше, чем Пири. Но об этом позже.
Через полгода судно входит в антарктические воды. Это происходит примерно на долготе мыса Горн. Редко случается, чтобы этот район был спокоен. Ветры, вызванные вращением Земли и не встречающие препятствий на протяжении тысяч километров, устремляются сюда с запада на восток, словно в воронку. 22 января на трехмачтовик обрушивается буря.
– Человек за бортом!
В море летит спасательный круг, матрос хватается за него, несколько секунд среди пены видна крохотная точка – голова, затем она исчезает.
– Курс не менять, – приказывает Жерлаш.
Ничего изменить нельзя, поскольку маневр в такую бурю невозможен. Море успокаивается. «Бельжика» огибает Южные Шетландские острова и оказывается в морских водах, совсем не похожих на воды в окрестностях мыса Горн, – их окружают гигантские ледовые обрывы, играющие разными цветами радуги под лучами полярного солнца, голубоватые айсберги. Позже все эти красоты поэтически опишет Шарко. Иногда целыми сутками стоит густой туман. Амундсен проводит в «бочке» на грот мачте не только всю вахту, но и большую часть светлого времени; в январе южное лето в разгаре, и почти не темнеет. Амундсен – лучший штурман на судне и испытывает большое беспокойство за его судьбу.
Амундсен занят также составлением карт побережья. «Бельжика» проходит через пролив, названный именем Жерлаша, и вскоре оказывается в виду Земли Александра I. Жерлаш берет курс на запад, пытаясь достичь 130° западной долготы. «Бельжика» идет уже между 70 и 71° южной широты. К концу февраля плавание больше напоминает блуждание в лабиринте ледовых гор, медленно сжимающих свои объятия. Матросам кажется, что их загнали на дно глубочайшего колодца, который вот вот сомкнётся над их головами и станет им могилой.
В начале марта «Бельжика» застревает во льдах. Хочешь не хочешь, надо зимовать. Это первая зимовка в южных заполярных водах.
Мы были свидетелями многих зимовок в Арктике, но эта зимовка отличается и тем, что она первая антарктическая, и тем, что все понимают – помощи ждать неоткуда и даже нет надежды добраться до обитаемой земли, если льды раздавят судно. И есть ли здесь обитаемые земли? В арктическом Заполярье живут эскимосы, – а здесь – только тюлени и пингвины.
С самого начала зимовки Амундсен вместе с врачом Фредериком Куком начинает охотиться на тюленей, устраивает склады мяса во льдах, варит и ест его. Барон Жерлаш пробует мясо, находит его несъедобным и запрещает давать команде. Такое решение может вызвать лишь недоумение, поскольку вот уже два века все великие мореплаватели считают свежее мясо необходимым, чтобы не заболеть цингой.
Как во время любой зимовки, офицеры занимаются метеорологическими наблюдениями, делают замеры, определяют местонахождение судна и скорость дрейфа льдов. У команды особых занятий нет. Запасов пищи хватит на два года, но с началом полярной ночи выясняется, что освещения на борту не хватает: мало ламп и керосина, который приходится экономить. Закутанные в меха матросы бродят по холодным коридорам. «Будущее, – пишет Жерлаш, – полно угроз и тайн». Однажды во льдах появляется блуждающий свет. Кто может бродить здесь? Все собираются на палубе, жмутся друг к другу, ведь мороз достигает 43°. Люди молча всматриваются в таинственный подвижный свет, и никто не осмеливается сказать: «Пойдем посмотрим». Не решается отдать приказ даже Жерлаш: неполноценная пища, скупое освещение судна, бездействие привели к нервной депрессии. На борту царит уныние. И тут Жерлаш видит человека, который с зажженным фонарем спускается на лед. По крепкой фигуре он узнает Амундсена.
– Куда вы?
– Посмотреть.
Амундсен не чувствует угнетенности духа – частично из за того, что вместо консервов ест свежее тюленье мясо. Фонарь удаляется и вскоре исчезает из виду. Затем исчезает и таинственный свет. Амундсен вскоре возвращается.
– В льдину вмерзли фосфоресцирующие водоросли, а льдина перемещается из за давления льдов.
2 июня (разгар южной зимы) один из офицеров умирает от сердечного приступа. Какое то время спустя один матрос, сообщив, что отправляется пешком домой, в Бельгию: «Это не так далеко», спускается на лед и удаляется. У людей появляются первые симптомы цинги. Жерлаш и старпом заболели; капитан не встает с постели и диктует последние распоряжения.
Два обстоятельства спасли эти тридцать человек, которых ждал трагический конец во тьме полярной ночи. Во первых, Жерлаш наконец решился включить в рацион тюленье мясо и давать его команде. Во вторых, в конце июля часов в одиннадцать утра на горизонте появляется свет; он становится ярче, затем скользит к западу и исчезает; на следующий день солнце поднимается чуть выше и остается на небосклоне на несколько мгновений дольше. Люди плачут от радости, видя его. Напомним, что ни один из них – кроме доктора Кука – до этого не пережил долгой полярной ночи.
Нет ничего хуже, чем обманутые надежды. Когда солнце перестало заходить за горизонт, все на борту, в том числе и Жерлаш, уверовали в близкое освобождение. Им видится, что «Бельжика» вырывается из ледового плена и идет на север, где их ждет триумфальная встреча в Европе. Но нет. Тянутся недели, месяцы – льды неподвижны, судно по прежнему остается в плену. «Мы с отчаянием думаем о вероятности второй зимовки, скрывая друг от друга эти мрачные мысли». Съестных припасов осталось на тринадцать месяцев, но над людьми витает тень безумия. Только один человек на борту чувствует себя нормально и не боится второй зимовки. Это – Руал Амундсен.
– Судно в хорошем состоянии, – повторяет он. – При наличии тюленьего мяса и снега мы можем перезимовать и в третий раз.
Октябрь, ноябрь, декабрь, январь. Несмотря на усилия Жерлаша, на борту воцарилось мрачное настроение. Сходит с ума еще один матрос – у него приступ буйства.
4 февраля 1899 года кок, отошедший на несколько сот метров от судна, возвращается бегом, крича, что «льды пришли в движение». Через несколько дней образуется большая полынья.
– Надо плыть в этом направлении, – решает Жерлаш.
На парусах идти невозможно. Но еще в сентябре Жерлаш приказал привести в порядок машину. Корпус судна содрогается, людей на борту трясет от волнения, когда они видят, как «Бельжика» храбро борется со льдами. 20 февраля вахтенный матрос замечает с верхушки грот мачты открытое море. Но до него удалось добраться лишь через двадцать три дня. Люди, словно завороженные надеждой на освобождение, почти не покидали носа судна.
– Если не выдержит машина или льды сломают руль, все кончено. Так и умрем, не выйдя в море.
Жерлаш заносит в журнал: «С чувством радости и облегчения, которое нельзя выразить словами, мы вышли в чистое море после тринадцатимесячного плена».
«Бельжика» отдала якорь в Пунта Аренас в конце марта 1899 года. Пришлось вновь пересечь полосу туманов и суровые окрестности мыса Горн. Пунта Аренас – мрачный портовый городишко в Магеллановом проливе; команде «Бельжики» порт кажется раем.
В ту эпоху радио еще не получило практического использования. Человек, вернувшийся из долгого плавания, мог потратить два три дня на ознакомление со всеми событиями, происшедшими в его отсутствие. Пока «Бельжика» томилась в ледовом плену, состоялись две войны – США с Испанией и англичан с бурами. Руала Амундсена больше интересовали морские новости. Он узнал, что норвежец Карстен Борхгревинк, живший в Англии, возглавил экспедицию на китобойном судне «Южный Крест» и отплыл в Антарктиду. Позже стало известно, что Борхгревинк благополучно перезимовал на мысе Адэр, а в 1900 году, когда вернулось судно, сумел впервые подняться на шельфовый ледник Росса и на собачьей упряжке достиг рекордной широты 78°50 .
Несмотря на трудности и тяжелую зимовку, «Бельжика» собрала метеорологические и географические сведения, которые заинтересовали ученый мир. В газетах говорилось о приближающемся Международном географическом конгрессе в Берлине, на котором предполагалось организовать несколько экспедиций в Антарктику. Друзья спрашивали Амундсена, поедет ли он на этот конгресс.
Он отвечал уклончиво.
Лето 1899 года. Садик в пригороде Христиании. Два человека, сидящие в креслах, ведут неторопливую беседу. Оба они норвежцы, люди атлетического сложения. Голубоглазый – Фритьоф Нансен, сероглазый – Руал Амундсен. Нансену всего тридцать восемь лет, но его имя известно всему миру; его только что назначили профессором университета Христиании. Руалу Амундсену исполнилось двадцать семь лет, его имя стало известно широкой публике лишь по возвращении «Бельжики». Он сообщает Нансену, что «пока» Антарктика не интересует его.
– Мне хочется заняться изучением смещения Северного магнитного полюса, а одновременно связать Атлантику с Тихим океаном с помощью Северо Западного прохода.
Амундсен говорил о проекте как о чем то легком. Нансен ответил, что будет рад, если его предприятие завершится успешно.
– У вас есть деньги?
– Вложу все, что осталось от наследства родителей. Может, с помощью нескольких рекомендаций удастся получить кредит от государства.
– Что вам известно о смещении магнитного полюса?
– Почти ничего. Надо учиться.
Нансен написал рекомендательное письмо профессору Георгу фон Неймайеру, директору Гамбургской обсерватории.
– Отправляйтесь к нему, когда будет время.
В Гамбурге Амундсен снял в бедном квартале самую дешевую комнату. Полгода Неймайер знакомил его со всеми работами, посвященными Северному магнитному полюсу. Амундсен стажировался в обсерваториях Вильгельмсгартена и Потсдама.
– Мне кажется, – сказал он по возвращении, – я кое что узнал.
Бывший студент медик, бывший матрос промыслового судна, получивший диплом капитана дальнего плавания, и он же полярный исследователь усваивал знания с невероятной легкостью. Оставался открытым вопрос, где достать денег. Амундсен снял со своего счета все деньги, занял у братьев и у знакомых.
– После плавания по Северо Западному проходу выступлю с лекциями в Норвегии и за границей и расплачусь с долгами.
Лекции до сегодняшнего дня остаются спасательным кругом для исследователей. Благодаря Нансену Амундсен получает помощь от государства. Остальные деньги пришлось занять.
Лето 1900 года. Порт Тромсё в Северной Норвегии лежит чуть южнее 70 параллели. Амундсен бродит по причалам порта, где стоит на якорях множество рыбачьих и промысловых судов. Последние интересуют Амундсена прежде всего.
– Кому принадлежит этот парусник?
Наметанный глаз тут же выделил среди других судов это суденышко. Двадцать два метра в длину, парусное вооружение тендера, невысокая мачта, бушприт, три шлюпки. Корабль не выглядит новым.
– Ему двадцать восемь лет, – сообщает владелец.
– Как и мне.
– Но он крепок.
У судна округлый корпус. Именно корпус нравится Амундсену. Надо скользить меж льдов, а если они сожмут судно, оно должно подняться на льды.
– Семьдесят тысяч крон, – требует владелец.
Окончательно сошлись на шестидесяти тысячах, но ремонт и переоборудование тоже требуют денег. Надо позаботиться о комфорте, поскольку экспедиция отправляется не за тюленями. Вместо тюленьих шкур трюмы будут забиты провизией.
– Припасов должно хватить на пять лет.
– Пять лет?
Члены команды, набранной Амундсеном, вначале удивились. Слово «команда» не вполне точно отражает истину, поскольку шесть человек, которые ее составляют, не просто матросы. Готфрид Хансен – специалист по навигационным инструментам, астроном, геолог, фотограф; Антон Лунд – старпом; Хельнер Хансен – второй штурман; Питер Ристведт – механик и метеоролог; Густав Джюль Вильк – специалист по магнетизму; Адольф Хенрик Линдстрем – кок.
– Нам придется самим выполнять все необходимые работы. На борту «Йоа» не будет ни жесткого регламента, ни субординации. Мы разделимся на две вахтенные команды. При спокойном море каждая вахта будет продолжаться три часа. В остальном на борту «Йоа» будет царить полная свобода. Согласны?
Все согласились с предложением. Авторитет этого человека, который не желает субординации на борту, таков, что перспектива четырех– или пятилетнего путешествия перестает кого либо страшить. Весной 1903 года «Йоа» приходит в Христианию. Амундсен устанавливает на паруснике двигатель мощностью 13 л. с., один из первых двигателей внутреннего сгорания, постукивание которого нарушит безмолвие полярного океана. «Йоа» и убежденность ее команды в успехе вызывают волну пожертвований, и Амундсен получает возможность купить запасные паруса и снасти, навигационные инструменты, оружие, топливо. Отто Свердруп, бывший капитан «Фрама», дарит ему шесть гренландских собак. Но когда Амундсен подводит итоги, выясняется, что, несмотря на подписку и пожертвования, у него осталось немало долгов.
17 июня 1903 года, два часа утра. На широте Христиании ночи в это время почти нет. На «Йоа» запускают двигатель. Стоя у штурвала, Амундсен взмахивает рукой. Рыбаки на причале отдают швартовы, тендер медленно скользит среди темных судов. Когда судно огибает мол, двигатель остановлен, на мачте поднимается грот и малый грот. «Йоа» покидает норвежские воды, поднимается к северу вдоль английского и шотландского побережья, огибает Оркнейские острова, берет курс на северо запад. На двадцать пятые сутки после отплытия из Норвегии «Йоа» подходит к Гренландии. Затем после короткой стоянки без особых затруднений пересекает залив Мелвилл, несмотря на туманы и множество льдин. 20 августа экспедиция входит в пролив Ланкастер. Амундсен движется вдоль западных берегов острова Соммерсет и полуострова Бутия. 12 сентября Амундсен отдает якорь в хорошо защищенной бухте на острове Кинг Вильям. Посмотрите на карту. Я сознательно перечислил все эти заполярные названия, поскольку читатель тут же забывает о них из за того, что невозможно описать их. Названия звучат по разному, а пейзаж не меняется – море и льды. А наша задача наблюдать за людьми, которые исследуют это великое белое безмолвие.
До того как судно бросило якорь на острове Кинг Вильям, произошло несколько инцидентов. В моторном отделении возник пожар. Огонь был потушен быстро и не успел добраться до цистерны с 10 тоннами горючего. Вскоре после этого происшествия «Йоа» попала в бурю и выдержала натиск стихии. Амундсен поставил судно на два якоря, спустил паруса и, запустив двигатель, удержал судно носом к ветру. Люди на палубе вынуждены были привязаться, чтобы их не унесло.
Итак, 12 сентября 1903 года «Йоа» бросила якорь в защищенной бухте на юго востоке острова Кинг Вильям. Амундсен объявил:
– Назовем это место гавань Йоа (Йоа Хейвен). Будем здесь зимовать.
Амундсен извлек урок из зимовки на борту «Бельжики». Зимовать люди будут на суше в уютных домиках, собранных из привезенных с собой материалов.
– Сначала собачий загон.
Все согласны, поскольку собаки (еще десять взяли в Гренландии) буквально озверели от содержания в клетках, безостановочно лают и воют. Домик для людей получает название «вилла Магнит», поскольку основная цель экспедиции – изучение магнитного полюса. Кроме того, строится склад для огнеопасных веществ и ледовая кладовая для свежего мяса. Окончание строительства становится праздником. Все поднимают тост «За процветание Норвегии!».
Амундсен произносит речь:
– Мы не покинем этих мест, не закончив исследования магнитного полюса. Это – цель номер один. Северо Западный проход следует рассматривать в качестве второстепенной задачи.
После двух зимовок в гавани Йоа Амундсен установил, что Северный магнитный полюс описывает эллипсы и что с 1831 года он сместился на 50 километров к северо востоку. Результат был ценным для геофизиков, но меньше он интересовал мореплавателей. Был он получен с помощью тщательных и ежедневных замеров, в которых не было ничего романтичного. Априори может показаться удивительным, как человек действия вроде Амундсена пошел на своего рода аскетический подвиг. Но научная лихорадка либо заражает, либо не заражает вас. К счастью, для него и его товарищей зимовка имеет и свои прелести.
Люди живут в условиях суровейшего климата. Шестьдесят градусов ниже нуля в разгар зимы. Летом – двадцать пять градусов тепла, тучи комаров, свирепость которых возрастала, по видимому, из за редкого лакомства – европейской крови. Но есть и радости – трава и цветы там, где земля освободилась от снежного покрова.
Еще в начале первой зимы появились эскимосы. К началу XX века предубеждение многих исследователей против обычаев так называемых «диких» племен исчезло. Амундсен решил заняться этнографическими наблюдениями и дал своим товарищам соответствующие рекомендации. Первым пришедшим эскимосам вручили подарки – керосиновую лампу, топор, цветной бисер. На следующий день явилось более сотни мужчин, женщин и детей. Они предлагали луки из китового уса, стрелы из моржовой кости, обувь и одежды из тюленьих шкур.
– Будьте осторожны, – предупредил Амундсен, – и, занимаясь обменом с ними, не забывайте об их смекалке.
Эскимосы называли местность Оглокту, а себя – оглули. Они перечислили названия соседних племен – киллермиун, уткиукниаллик, иткиуакторвик. Исследователи просили повторять эти длинные названия с множеством гортанных звуков, чтобы сделать записи под хохот эскимосов, которые быстро запомнили имена членов экспедиции, но переделали их на эскимосский лад. Амундсен стал Анукенной, Хансен – Ханнкелмой и т. п. Столь приятельские взаимоотношения привели к тому, что эскимосы, куда менее щепетильные, чем европейцы, в отношении «твоего и моего», совершили несколько мелких краж.
– Не будем сердиться, – сказал Амундсен, – но покажем нашу мощь.
После взрыва ледяной горы с помощью динамита белые превратились в богов, но богов довольно опасных – доверие исчезло, о добрососедстве нечего было и говорить. Хорошие отношения восстановились только через несколько недель.
Первая зимовка была суровой, вторая оказалась еще труднее из за частых снежных бурь, затруднявших наблюдения. Солнце вновь поднялось над горизонтом 7 февраля 1905 года. Один из эскимосов сообщил, что собирается на санях в форт Юкон на Аляске за 500 километров по прямой. Он, конечно, не умел измерять расстояний и не имел никакого представления о длительности путешествия. Он пожимал плечами и смеялся. Амундсен через него переслал письма в Европу.
Члены экспедиции совершали дальние рейсы на собачьих упряжках. В наше время все видели фотографии и фильмы, где сняты собачьи упряжки (сегодня их заменили снегоходы и другие машины), которые ничем не напоминают русские или швейцарские сани, в которые запрягают лошадей. Полярные жители бегут рядом или позади нарт, изредка вскакивая на них. Собаки, работающие в упряжке, прекрасно описаны в книге Поля Эмиля Виктора «Ездовые собаки – друзья по риску». Амундсен стал истинным знатоком этих исключительно дружелюбных животных, научился использовать их выносливость, верность и даже капризный и своеобразный характер каждой собаки. Разведка позволила уточнить географию мест, где должна была проследовать «Йоа», чтобы завершить переход по Северо Западному проходу. Но, быть может, у Амундсена родился новый замысел? 1 июня он приказал свернуть наземный лагерь и привести в порядок судно.
– Отплываем, как только освободимся ото льдов. Через месяц или шесть недель.
Амундсен, казалось, и не думал, что освобождение ото льдов может происходить с теми же трудностями, которые встретились «Бельжике» в Антарктике. Ведь говорил он по прибытии в Йоа Хейвен: «Наши предшественники добрались сюда ценой невероятных усилий в борьбе со льдами и бурями, мы же не встретили никаких трудностей». «Никаких трудностей», конечно, выглядит преувеличением, но экспедиции действительно очень повезло. Лето 1903 года было исключительно благоприятным.
Исследователи оставались вблизи магнитного полюса двадцать три месяца. 13 августа 1905 года «Йоа» освободилась из ледового плена и двинулась дальше.
– Наши исследования и замеры не будут бесполезными, – сказал Амундсен. – Они помогут нам избежать многих ошибок в этих ледовых лабиринтах.
Не считайте, что Амундсен дал торжественный старт регате. Судно с величественной медлительностью движется среди белых просторов. Тишину нарушает лишь постукивание двигателя и время от времени лай собак. Несколько дней горизонт остается пустым. Еще ни одно судно не бороздило этих неподвижных холодных вод, зажатых ледяными тисками. В бочке на мачте сидит дозорный, указывая трещины и проходы в паковом льду; еще один человек почти лежит на бушприте и промеряет глубины. Амундсен стоит у штурвала. «Йоа» то застревает, то снова идет вперед. И так четверо суток. Затем берега слева и справа раздвигаются, уходят вдаль, тонут в легкой дымке, исчезают. Северо Западный проход пройден. «Йоа» достигла юго восточной оконечности острова Виктория – места, где застрял Коллинсон, шедший с запада. Амундсен должен пройти на одном судне из Атлантики в Тихий океан.
Дыхание и движение Тихого океана ощущаются даже на острове Виктория: поднимается сильный ветер, море волнуется. 26 августа путешественники видят на горизонте парус. «Йоа» подходит ближе. На грязном борту видны слова: «Чарльз Ханссон. Сан Франциско». Люди перекликаются, машут руками.
– Добро пожаловать! Приходите в гости!
Прием становится горячим, когда Амундсен сообщает, что они пришли с востока. Прибытие следует обмыть – стаканы то и дело наполняются крепким спиртным.
Когда ветер немного унимается, Амундсен объявляет: «Отплываем». Нетерпение обуревает всех. Сан Франциско пробудил забытые мысли; будучи символом цивилизованного мира, город тянет куда сильнее магнитного полюса. «Йоа» скользит вдоль побережья до устья реки Маккензи.
2 сентября опять поднимается сильнейший ветер, и снова приходится искать укрытия. В бухте Кинг Пойнтс их глазам открывается неожиданное зрелище – льды. Еще лето, но зима – исключительно ранняя в этот год – уже начала свое наступление, бросая вперед льды задолго до начала осени. Амундсен долго изучает карту.
– Мы не успеем добраться до Берингова пролива. Чтобы не застрять во льдах, будем зимовать здесь.
Третья зимовка! Несколько дней на борту царит мрачное настроение. «Но энергия и обаяние нашего руководителя сделали свое дело. К тому же мы столкнулись с необоримыми обстоятельствами. Разве можно было оставаться в бездействии и унынии?!»
9 сентября 1905 года место зимовки окончательно выбрано. «Йоа» бросает якорь рядом с американским китобойцем «Бонанца», который поврежден бурей и сидит на мели. Неподалеку зимует еще несколько китобойцев. Амундсен верен своим принципам – зимовать на суше, а не на борту. На берегу из леса, который сносят к морю многочисленные речушки, возведены домик и обсерватория. Ящики со стройматериалом не приходится доставать из трюма. К 15 сентября в домике уже задымила труба. Кок Линдстрем с помощью своих собратьев с других китобойцев готовит мясо морских млекопитающих, и все его находят вкусным; можно наконец забыть о консервах. Моряки с других судов часто оказываются за столом на «Йоа», нередко приглашаются эскимосы. Время за столом проходит весело. Однажды капитан «Бонанцы» Могг роняет две фразы:
– Американцы установили телеграф в Форт Юконе. Оттуда можно слать телеграммы во все концы света.
– Мы всего в пятистах километрах от Форт Юкона, – говорит Амундсен.
– Верно. Но если вы взглянете на карту, то поймете, что прогулка будет нелегкой. А на Аляске к тому же есть горы.
Подробностей о фантастическом переходе Амундсена от устья Маккензи до Форт Юкона и даже Форт Эгберта (еще 400 километров) и обратно сохранилось мало, даже сам Амундсен редко говорил о нем. Ему захотелось установить связь с родиной и сообщить новости об экспедиции.
Он отправился в путь в конце октября вместе с капитаном Моггом и двумя эскимосами. Две упряжки – на одной передвигался Могг, на другой путешествовали эскимос и его жена. Амундсен шел на лыжах, он вел упряжку Могга.
Устье Маккензи и Форт Юкон разделяли 500 километров необитаемых земель. Горная цепь Эндикотт, продолжение Скалистых гор, в этом районе переходила в горы Маккензи, высота которых достигала 2750 метров. Крохотная группа преодолела перевалы в сплошном тумане при низких температурах. Несмотря на глубокий снег, они ежедневно проходили по 30–40 км. Могг, отправившийся в путь по собственной воле и с большим желанием, надоел Амундсену своими жалобами и пессимизмом…
Форт Юкон был в те времена скромным поселком с бревенчатыми избами. Когда путешественники прибыли туда, выяснилось, что телеграф установлен в Форт Эгберте, в 400 километрах к югу.
– Я отправлюсь дальше, – заявил Амундсен.
Могг ехал, Амундсен бежал рядом с нартами. Они прибыли в Форт Эгберт 5 декабря 1905 года. Амундсен отправил депеши и отдыхал там до 3 февраля 1906 года – пока чинили линию. Морозы достигали 50°. О команде «Йоа» беспокоиться не приходилось: его друзьям не угрожали одиночество и опасности.
3 февраля Амундсен покинул Форт Эгберт и в конце марта вернулся в Кинг Пойнтс, где зимовала «Йоа». Из пяти месяцев отсутствия три он провел на лыжах.
Команда «Йоа» встретила Амундсена тепло, но празднеств по случаю встречи не устраивали, поскольку специалист по магнетизму Гюстав Вилк лежал с плевритом. Антибиотиков тогда не было, а медикаменты из судовой аптечки не помогали. Несмотря на неустанный уход, Вилк умер 4 апреля.
Как и в Йоа Хейвене, Амундсен распорядился привести судно в порядок. Как только взломался лед, «Йоа» вышла в море. Через месяц, 10 августа, на траверзе мыса Маннинг после 24 часов неуклонного падения барометра небо почернело, на горизонте появились многочисленные смерчи. Не прошло и четверти часа, как гафель грота с частью паруса бился на ветру; мачта угрожающе скрипела. «Йоа» с ее округлым корпусом скользила по гребням волн, словно сумасшедший фигурист. Когда ураган пронесся, выяснилось, что сорвало руль, а мачта треснула пополам. Мачту укрепили, и «Йоа» с грехом пополам прошла Берингов пролив 30 августа. Так людям удалось связать Атлантику с Тихим океаном через Северный Ледовитый океан по Северо Западному проходу.
31 августа. «Йоа» вошла в порт Ном на южном побережье полуострова Сьюард (Аляска). Тогда Ном еще сиял отблеском золотой лихорадки. Как писал позже Амундсен, «словно все шампанское мира хлынуло рекой!» Амундсен заказал мачту, чтобы заменить поврежденную ураганом.
– Сколько я вам должен?
Плотник добродушно усмехнулся:
– Вам это не будет стоить ни гроша. Прошу отдать мне вашу треснувшую мачту. В качестве сувенира.
Через несколько дней Амундсен узнал, что к плотнику стоят очереди жаждущих купить кусок старой мачты. Плотник распилил ее на множество тонких кругляшей и продавал каждый за доллар.
Вход в великолепную бухту Сан Франциско через Золотые ворота всегда торжествен. А «Йоа» встречали рев сирен и пароходные гудки; сотни украшенных флагами парусников скользили по синей воде. Состоялось около дюжины приемов. «Йоа» была выставлена в парке Золотых ворот. Сан Франциско сохранил эту реликвию у себя. Все члены экспедиции мечтали поскорее вернуться в Христианию, но бухгалтерские книги Амундсена по прежнему указывали на громадный дефицит. Чтобы покрыть его, победитель Северо Западного прохода, рекордсмен по лыжному переходу, обрек себя на долгое турне с лекциями по главным городам США. Каждую лекцию он готовил и читал с той же обстоятельностью и убежденностью, которые отличали его во всех его предприятиях. Сказочный прием в Христиании заставил его забыть об этих тяжелых днях. Можно сказать, что Амундсен сделал уникальную карьеру. На ее примере можно написать почти полную историю великой эпохи морских и наземных полярных экспедиций. После возвращения из Америки Амундсен более трех лет остается в Европе, готовя новое путешествие. Все это время продолжается завоевание холодных морей.