В 645 г. принц по имени Нака-но Оэ убил Сога-но Ирука, виновного в том, что посадил на трон — в числе прочих — одну женщину, вдову прежнего покойного императора; убийцу ожидало большое будущее, ведь через двадцать три года (в 668 г.) ему самому предстояло стать императором под именем Тэндзи.
Эта драма хорошо показывает, насколько политическую жизнь того времени пронизывало насилие и какая царила вражда, которая, правда, более относилась к отдельных лицам, чем к системе: если двор, казалось, избавился от Сога, то лишь затем, чтобы еще более систематично проводить организацию централизованного государства па китайский манер. Это была эпоха «великих реформ эры Тайка» (645-646), завершившихся в 649 г. созданием административной системы из восьми департаментов, а в 652 г. правительство распределило землю в столичном регионе.
В то же время император (Котоку, царствовал в 645-654 гг.) добивался, чтобы всякий ритуал был организован в соответствии с новыми идеями, тон в которых задавал буддизм; ограничительный эдикт 646 г. о погребениях запрещал сильным мира сего возводить одновременно очень красивые гробницы и очень красивые храмы; власть выбирала живых и храмы, предпочитая отпускать мертвых к их праху, по буддийскому обычаю. Поэтому стало хорошим тоном демонстрировать богатство, строя все более красивые и даже оригинальные здания религиозного назначения, и коммандитные товарищества финансировали создание величественной архитектуры в китайском духе.
Так выглядит история, которую совсем недавно преподавали и которую еще рассказывают детям. Однако сегодня многие историки без колебаний выдвигают новые перспективы, рассматривая эволюцию Японии в рамках развития всей Восточной Азии. Они говорят, что в то время никаких «великих реформ» не было, что это выдумка людей, которые через сто лет, в VIII в., приспособили к условиям архипелага китайский юридический аппарат — систему кодексов, рииурё. Другие заходят еще дальше, утверждая, что Сога, как и все великие министры и императоры VI и VII вв., были корейцами.
Если принять определенное решение в этом вопросе очень трудно, несмотря на археологические аргументы, поочередно подкрепляющие позиции то одного, то другого лагеря, одно кажется бесспорным: Япония той эпохи представляла собой крайне сложную этническую и культурную мозаику. Там сосуществовало и взаимодействовало меж собой очень много общин — это были группы, населявшие архипелаг с древних времен и вышедшие, в зависимости от местности, на очень разный уровень технического развития, и маленькие колонии переселенцев (кикадзин), бежавших из корейских царств, которые непрестанно разоряла война. К ним надо также добавить попавших сюда по тем же причинам отдельных выходцев из еще более отдаленных мест — северо-восточных областей Китая, который тогда переживал состояние изрядной политической нестабильности.
Проходили поколения, и вчерашние иммигранты становились завтрашними японцами. Поэтому нельзя, как иногда делают, упрощать, резко противопоставляя культуру иммигрантов культуре местного населения. Однако со временем, пройдя крутыми поворотами этих нелегких судеб, континентальная цивилизаторская волна сделалась необоримой, и стало ясно, что просвещение теперь всегда будет приходить с континента. А ведь китайское просвещение придавало огромную роль государству. То есть японцы должны были придумать систему взглядов, в которой нашлось бы место всему: лесу, животным, людям, живым, мертвым и императору.
Поэтому в конце VII в. анимистические ритуалы, созданные для поклонения божествам природы, трансформировались в культ, пригодный для поддержки императора и правительства. Возникла некая форма национальной религии, центрами которой стали несколько очень крупных святилищ — Идзумо, Сува, Исэ. Эти места и по сей день не утратили ничего из своей символической мощи; сюда приходят, чтобы объединиться — по крайней мере в восхищении природой, а также в волнующем и меланхоличном ощущении времени, громоздящего поколения друг на друга, — император, императорская фамилия и весь японский народ.
Историки — уроженцы архипелага и социологи также говорят, что это время надо вспоминать как время трансформации или скорее смены элит. Прежние элиты, основой которых были кланы (удзи), поднявшиеся в конце железного века и связанные с культом богов старой добуддийской Японии, уступили место новым семьям, находившимся на полном социальном подъеме, которые приобрели престиж и власть благодаря умению управлять, выполнять задачи, диктуемые системой, которая позволяла регулярно взимать налоги: их называли кугэ. На деле и в большинстве случаев трансформироваться сумели сами старые кланы, породив семейства чиновников, — в общем, удзи превратились в кугэ.
Наконец, обязательно следует учесть один факт: буддизм, даже в его религиозных формах, в иринци- пе никогда не приводил к установлению теократии, на что были способны великие средиземноморские религии, данные в откровении. Но, оказывается, самые влиятельные особы в японском обществе с конца VI в., объявляя себя буддистами, тем самым образовали самые действенные лобби. Монахи и священники слишком часто играли двусмысленную роль серых кардиналов, потому что обладали по крайней мере одним редким качеством — легкостью на подъем, которой были обязаны долгу нищенствовать и благочестивому пристрастию к паломничествам. Еще одно преимущество буддизма состояло в том, что он объединял все местные структуры и выходил за их пределы. Тем самым он давал жителям Корейского полуострова, разделенного тогда на три царства (Пэкче, Когурё и Силла), возможность выносить свои многочисленные таланты за границы своих стран. И этот феномен дополнительно способствовал развитию того паназиатизма с китайской окраской, который развивался с самого возникновения империи на континенте: в позднейшие эпохи японские руководители не раз ощутят эту способность буддизма интернационализировать их.
От этого времени первого создания почти централизованного государства остались имена двух императоров. Первым был Тэндзи (царствовал в 668-671 гг.), задержавшийся ненадолго — он царствовал всего четыре года, — но связавший свое имя с одной из первых юридических систем Японии, кодексом Оми (668). Вторым же был Тэмму. Он взошел на трон сразу после того, как еще раз сгорел Хорюдзи (670), и наверх его подняла война — извечный первородный грех власти и источник всех слабостей.