Имя его овеяно легендами. Сам читал: юноша приехал в Детройт с Библией под мышкой и сразу заварил всю эту автомобильную кашу. Все не так. В Детройт он ходил пешком, Библии не было, а главный бизнес своей жизни он начал в 40 лет. Много написано о его изначальной бедности, почти нищете: не мог купить к празднику традиционную индейку.
— Нет, я никогда не бедствовал, — опровергал эти вымыслы сам Форд, — мой отец был состоятельным фермером, и я, после того как оставил дом, всегда зарабатывал столько, сколько мне было нужно. Эта история про праздничную индейку — вздор...
Отец видел в нем продолжателя фермерского дела, но страсти сына к технике побороть не мог: в 16 лет Генри уходит в Детройт, снимает комнату и нанимается на работу в механическую мастерскую за 10 долларов в месяц. Вечером работает в часовой мастерской — еще 8 долларов. 14 долларов он платит за комнату. Всегда в отличном настроении и никогда не устает.
Через девять месяцев он ушел из механической мастерской в "Компанию двигателей сухих доков" не потому, что там ему платили на 2 доллара больше, а потому, что в мастерской он научился всему, чему мог там научиться. И по той же причине перешел через два года от морских двигателей к сельскохозяйственным — в компанию паровых двигателей Вестингауза и Шенектади, — еще на два года. Именно тогда он начинает изобретать трактор.
Впрочем, такого названия еще не существовало, трактор тогда назывался "земледельческим локомотивом". Юный Форд мечтает создать машину, которая будет пахать не хуже лошади и которую не надо кормить зимой, когда она не работает. Он построил трактор с паровым двигателем, и трактор пахал.
— Я полагал, — улыбался Форд, — что этот двигатель даст мне возможность вспахать всю ферму, но, пройдя сорок шагов, он остановился...
Опыты с трактором вселили в отца надежду, что сын все-таки станет фермером. Он получил в подарок 40 акров пахоты и леса с условием вернуться в деревню. Генри вернулся, купил небольшую лесопилку и превратил лес в доски. Доски продал. Построил дом и мастерскую. Женился на соседке Кларе Грант. Но когда пришла весна, пахать не стал, получил должность в компании по установке и ремонту сельскохозяйственных двигателей. Ему было уже 24 года. Через год в один воскресный летний день он попросил у жены листок чистой бумаги. Она принесла ему страничку с нотами, оборотная сторона которой была чистой. Генри набросал схему механической повозки. Двадцать лет спустя госпожа Форд говорила, что она отдала бы любые деньги за этот потерянный листок бумаги...
Что определяло необыкновенный характер? Сознательная убежденность в необходимости постоянного совершенства. Потребность в увеличении практического опыта. Наконец, деловое бесстрашие. Форд говорил:
— Несчастье большинства людей в том, что они полны боязни. Представим себе, что я разорился бы. Ну и что из этого? Что, мне пришлось бы голодать и искать крышу над головой? Когда я был молодым человеком, я всегда достаточно зарабатывал на жизнь. И сейчас я уверен, что нашел бы какое-нибудь стоящее занятие...
Форд жил без страха, и, больше того, он жил радостно. И в молодости, и в старости — он всегда получал удовольствие от того, что делает. Когда он возвращался с работы домой и жена спрашивала: "Ну, Генри, какой сегодня день был у тебя?" — он всегда отвечал одинаково: "Самый лучший в моей жизни!"
Сначала Форд все-таки пытался приспособить к механической повозке паровой котел, испробовал разные котлы и даже построил эту повозку, которая так ни разу и не ездила. Он резко оборвал свои опыты. Великая техническая интуиция подсказала ему, что здесь — тупик. Маленькие котлы не успевают производить нужное количество пара.
Он поступает на службу в "Детройтскую Эдисоновскую осветительную компанию" на подстанцию в Виллис-авеню в качестве ночного дежурного инженера. Это 35 долларов в месяц. Он постоянно что-то изобретает и совершенствует, этот тихий, серьезный и притом неизменно добродушный молодой человек. Его переводят на главный завод, и скоро он становится главным инженером. Это — 135 долларов в месяц. В "Эдисоновской компании" он впервые увидел двигатель внутреннего сгорания, или, как их тогда называли, газолиновый двигатель, и понял: это то, что нужно. Вот теперь можно вернуться к механическому экипажу, но уже на совершенно новом уровне решения проблемы.
Он строит свой первый автомобиль по ночам. Строит один, все делает сам. И подсмотреть не у кого, поэтому трудно разделить, где он строит, а где изобретает. Он творит! Закончив сборку в три часа ночи, он тут же завел автомобиль и поехал. Он мчался по ночной улице со скоростью фантастической — почти 50 километров в час! Мотор не просто шумел, он непрерывно взрывался. Канонада разбудила людей в окрестных домах. Они ворчали, не понимая, что являются свидетелями события исторического.
У первого "форда" была ахиллесова пята — он не имел заднего хода. Очень скоро выяснилось, что это крайне неудобно. Генри думал и рисовал два года, а в 1895-м начал строить новый автомобиль. Опять по ночам. В 1898 году он испытал его и понял, что это настоящий механический экипаж. Теперь можно было оставить "Эдисоновскую компанию" и заниматься только автомобилем.
Отец не мог понять, как легко расстается Генри со 135 долларами в месяц. Должность главного инженера во вновь организованной "Детройтской автомобильной компании" давала ему только сто. В марте 1890 года Форд катал на автомобиле репортера местной воскресной газеты. Рекламная прогулка обернулась злым фельетоном, компания была выставлена на всеобщее посмешище. Форд продает свой пай и выходит из компании, чтобы тут же организовать новую, "Компанию моторов Форда", которая существует и поныне. Ее называли "мечтой безумного изобретателя". Но пройдет несколько лет, и миллиардер Джон Рокфеллер назовет ее "промышленным чудом нашего времени".
Генри работал каждый день и за полночь вместе с рабочими до полного изнеможения. К лету 1903 года они собрали десяток машин, но Форд ни одну из них не хотел продавать, так как не считал их достаточно совершенными. Но средства таяли на глазах, коллеги настаивали на продаже, и он решился. За три неполных месяца чистая прибыль составила 36 957 долларов. О машинах Форда заговорила вся Америка, посыпались заказы.
И тут, очень вовремя, случились великие всеамериканские гонки. Форд построил большую мощную машину и победил знаменитых гонщиков Унитона, Мюррея и Гамильтона. На автомобильной выставке 1904 года в Нью-Йорке его машина была экспонатом № 1. "Шоффер Форд" покорил Америку. С этого-то времени и начинается его непрерывное восхождение к вершинам славы и богатства.
Очень интересно изучать статистику первых лет работы компании Форда. За пятнадцать с половиной месяцев в 1903—1904 гг. Форд выпустил 1708 автомобилей. В 1908—1909 гг. — 10 607. В 1920—1921 гг. — 933 720. Объем производства все время возрастает, но есть и отступления от этого правила. Цена первого автомобиля Форда — 950 долларов. На второй год Форд уступает нажиму компаньонов и выпускает шестицилиндровый автомобиль стоимостью 2000 долларов. Прибыль резко возрастает: с 37 до 290 тысяч долларов при том, что количество выпущенных автомобилей сокращается с 1708 до 1695. Еще через год производство падает с 1695 до 1159 машин, но и прибыль тоже — с 290 тысяч до 102 тысяч долларов.
— Великое искусство назначения цен, — говорил Форд, — заключается в том, чтобы найти ту цену, которая обеспечит наибольший спрос, сведет стоимость производства к минимуму и все еще останется выгодной...
"С самого начала Форд понимал, что небольшой размер прибыли, падающей на каждый автомобиль, будет означать больше продаж и, следовательно, больше общей прибыли к концу года, — пишет биограф Форда А. Бенсон. — Форд удивляется тому, как мало промышленников это понимают. Он убежден, что они убивают собственный рынок слишком высокими ценами".
Сегодня многих наших молодых бизнесменов упрекают в стремлении к быстрому обогащению. И упрекают справедливо. "Мерседесов" в Москве больше, чем в Чикаго. Бесконечные хлебосольные "презентации" по поводу и без повода, пароходные круизы, дорогие девицы, виллы и счета за рубежом, бесспорно говорят об увлечении не столько самим бизнесом, сколько деньгами, которые он дает, а это совсем разные вещи. Желание скорейшего личного обогащения несовместимо с подлинным деловым процветанием. Пример Форда лишний раз убеждает в этом.
— Я никогда не думал о деньгах, я думал только о том, чтобы сделать автомобиль, и сделать его возможно лучше, — говорил Форд. — Никто из тех, кто хочет заслуженно заработать деньги, не должен о них думать.
Пусть он сделает что-то полезное, лучшее, чем то, что делали до него, и пусть сделает много таких вещей, и деньги сами к нему придут... Мысль о деньгах мешает производительности труда... Нельзя смешивать механику и деньги. Деньги вообще ни с чем полезным не смешиваются...
Бенсон спросил Форда, что значит для него его состояние.
— Оно ничего не значит, — ответил миллиардер. Кроме того, что у меня есть мое дело. Мой сын Эдзель думает так же. Мы чувствуем, что у нас есть дело. Вот и все. У нас большая сумма в банке. Но что же из этого? Это значит для меня только то, что мы можем поддерживать наше производство на полном ходу. Наш банковский баланс для нашего производства то же, что приводной ремень для машины или электрический кабель для мотора... Мы не могли бы вести наши операции, если бы не имели большого денежного баланса. Этот баланс нужен только для нашего дела, для меня же лично он ничего не значит...
В другой беседе Форд вновь возвращается к той же мысли:
— Деньги имеют значение только как средство что- нибудь делать. Мы не могли бы без денег управлять нашим производством, но это единственное, на что деньги годны...
В личной жизни он был более чем сдержан и приводил в пример венецианского дворянина Корнаро, жившего в XV веке. Беспутная жизнь превратила Корнаро в развалину к 40 годам, но тут он спохватился и резко изменил свое поведение. В 83 года Корнаро написал сочинение "Об умеренной жизни", в 86 продолжил его, в 91 и 95 лет дополнил новыми откровениями и перешагнул 100-летний рубеж. "Я никогда не был распутником", — говорил Форд. Он мало ел, никогда не завтракал. Однажды почувствовал себя плохо и объяснил это тем, что съел цыпленка: "Цыплята — пища для ястребов". Много гулял пешком. Зимними ночами любил кататься на коньках. Ненавидел табак и неохотно разрешал курить в своем кабинете даже самым уважаемым посетителям. Не употреблял алкоголь, заменяя его очень сладким чаем. К концу жизни это был очень морщинистый, сухой, поджарый, подвижный старик, по-прежнему переполненный энергией. Он умер, когда ему было 84 года, уже после окончания второй мировой войны.
Форд начинал работу рано утром, как правило, не имея плана на предстоящий день. Куда он поедет с утра, не знал никто, даже его секретарь. Очень не любил заранее назначать свидания и крайне редко это делал. Наиболее характерно для него было состояние полной внутренней свободы. Он ходил по цехам, нигде, однако, долго не задерживаясь. Конструкторам отдавал больше времени, чем производственникам. Обсуждал чертежи. Совещания мог назначить где угодно: в цеху, на электростанции, даже в лесу у своей фермы. Секретарь оповещал всех нужных людей, и все съезжались туда, куда были приглашены.
— Человек, который управляет предприятием, не имеет права сидеть в кабинете, — говорил Форд. — Место руководителя везде. Он должен все время передвигаться...
Его кабинет находился внутри здания, окон не имел, свет шел через стеклянную крышу. Ковер. Большой письменный стол, развернутый "лицом" к двери. Несколько стульев. Стола для заседаний нет и в помине. На картине — дом, который он построил сам из собственноручно напиленных досок. В рамке на стене — письмо английских солдат времен первой мировой войны, которым спасли жизнь его автомобили. Фотографии самого Форда и его друзей Эдисона и Барроуза. План одного из заводов. Небольшой книжный шкаф с технической литературой. Все. Площадь кабинета — чуть больше 16 квадратных метров.
У него не было стенографистки. Редко диктовал письма. Обходился двумя телефонами, один из которых соединял рабочий кабинет с домом. Отношение к подчиненным было своеобразным. За невыполнение важного распоряжения увольнял без шума, мгновенно и безвозвратно.
— Я никем не командую, — лукавил Форд. — У меня люди, которым не надо приказывать. Я должен только предложить какую-нибудь вещь, и она тотчас делается...
Разумеется, подобное "предложение" есть просто иная форма приказа, но, очевидно, он считал такую форму наиболее эффективной. Думаю, если бы он убедился, что наиболее эффективен крик, он бы орал и стучал кулаком по столу. Но он никогда не повышал голоса.
Однажды Форд нанял специалиста по вопросам организации труда. Специалист отметил отличную работу всех сотрудников, за исключением одного человека:
Сколько раз я ни проходил мимо, он всегда сидит, закинув ноги на стол. Это просто лентяй и бездельник, попусту тратящий ваши деньги...
Этот человек однажды подал нам такую идею, которая сэкономила миллионы долларов, — засмеялся Форд. — И в тот раз, насколько помню, его ноги занимали точно такое же положение...
Я не хотел бы идеализировать Форда. Разумеется, это был эксплуататор, и довольно жесткий эксплуататор. Жесткий, но разумный. Чарли Чаплин, показавший нам в фильме "Новые времена", до какого одурения может довести человека фордовский конвейер, утрировал, конечно. Форд не выматывал рабочих, но не потому, что любил их, а потому что, в отличие от советских директоров, ему было невыгодно их выматывать. Мера усталости наших рабочих на личные заработки советского директора никак не влияла: он сидел на государственном окладе. А у Форда влияла, притом самым непосредственным образом.
Когда Форда спросили, каких рабочих он предпочитает, он ответил: "Здоровых!" То же относилось к инженерному и коммерческому персоналу.
— Первое, на что я обратил бы внимание, это на здоровье, — говорил Форд. — Я никогда не выбрал бы человека, который выглядит больным, слабым или усталым. Человек, который занимает ответственную должность, должен показывать своим видом, что умеет заботиться о себе. Человек, который недостаточно заботится о собственном теле и не находится в состоянии предельной продуктивности в работе, вероятно, не будет заботиться о деле другого и не сделает его продуктивным...
Но Форду было мало того, что его работник здоров, жизнерадостен и хорошо выполняет свои обязанности. Нет, он хотел, чтобы этот работник относился к делу с той же фанатичной заинтересованностью, какая была свойственна ему самому. Он первым, на удивление всего капиталистического мира, ввел практику участия рабочих в прибылях предприятия. Форд понимал, что для того, чтобы стать здоровым и веселым, надо, как минимум, быть сытым.
В январе 1914 года он объявил, что будет платить рабочим не 2—3 доллара в день, а 5 долларов. Толпы претендентов со всей страны осаждали завод Форда, прорывались на его территорию, и полиция не могла сдержать толпу даже пожарными брандспойтами. Так автомобильный король получил лучших рабочих Америки, которые очень скоро своим высококвалифицированным трудом оплатили все его издержки. И фордовский конвейер создан именно для того, чтобы ускорить эту оплату. Квалифицированный рабочий должен делать только квалифицированную работу, а не ходить с места на место и не таскать заготовки — вот главная мысль конвейера.
Он замучил своих инженеров требованием придумать такой режим работы подъемного крана, чтобы кран, коль скоро он что-то поднял, не шел бы вниз порожняком, а непременно что-нибудь опускал. По сути, все его требования сводились к изысканию возможностей дальнейшего совершенствования производства. И главный талант Форда в том, что он видел эти возможности там, где другие даже не догадывались о них. Вот пример. Ему жаловались: многочисленные посетители на заводе отвлекают рабочих. Закрыть доступ посетителям? Но это имидж, это реклама! Форд искусственно увеличивает количество экскурсий на завод, и рабочие привыкают к ним настолько, что уже не обращают внимания на посетителей.
Форд был первым в мире промышленником, который повел решительную борьбу с грязью на производстве, и вовсе не потому, что он был чистоплюй.
Ничто так не деморализует рабочих, как работа в грязном помещении, — говорит Форд.
Грязная фабрика привлекает плохих работников, деморализует хороших и ведет к банкротству...
Когда к нему перешла компания Линкольна, он начал с того, что нанял 100 уборщиков, которые несколько дней драили весь завод.
Очевидно, желанием добиться максимальной эффективности в своем деле можно объяснить негласный и, с моей точки зрения, весьма спорный "возрастной ценз наоборот", который исповедовал Форд. Он спорил с теми, кто говорил, что человек в 40—50 лет уже прошел максимум своей работоспособности, уже прожил свои лучшие годы.
— Я не согласен с этим мнением, — возражал Форд. — Я думаю, что человек не может быть особенно полезен ранее сорокалетнего возраста. Люди, которые достигли сорока или пятидесяти лет, не совершив ничего особенного, считают себя неудачниками. Быть может, они неудачники, но в таком случае не возраст их сделал таковыми. Ни один человек не должен думать о большом деле или о чем-нибудь крупном до сорокалетнего возраста. До этого времени он должен учиться своему делу, готовиться к тому, что он хочет совершить...
Тезис, повторяю, спорный. Очевидно, его определял опыт самого Форда — ведь он начал свое Большое Автомобильное дело, как раз когда ему исполнилось 40 лет.
Сегодня многие наши бизнесмены и банкиры принимают активное участие в политической жизни страны. Они частые гости телестудий, их фамилии постоянно на газетных полосах. Наверное, этого требуют особенности нынешнего развития российского общества, но, с моей точки зрения, предпринимательство и политика — стихии разные, требующие от человека ясного ответа: что он предпочитает в конце концов. И в этом смысле опыт Форда интересен.
Публичные выступления Форда на многолюдных собраниях можно пересчитать на пальцах одной руки. "Между тем манера Форда говорить по телефону указывает, что он мог бы иметь успех перед аудиторией, если бы решился выступить", — отмечает А. Бенсон. Тем более он избегал каких бы то ни было политических демаршей, что не мешало ему проводить дни отдыха с президентом США Уорреном Гардингом.
Форд не принадлежал ни к какой политической партии. В 1918 году президент Вильсон убеждал Форда выставить свою кандидатуру в сенаторы. "Я не дал бы пяти центов, чтобы быть сенатором Соединенных Штатов", — отвечал тот. Другой президент — Теодор Рузвельт — предсказывал, что Форд в 1924 году станет кандидатом в президенты США.
Это льстило Форду. Конечно, ему, как и каждому американцу, хотелось стать президентом. Его противники доказывали, что он не может претендовать на Белый дом, поскольку не имеет никакого образования. Но дело, думается, не только в этом. Отнюдь не все американские президенты, начиная с Джорджа Вашингтона, могли похвастаться такими дипломами, какие имеет Билл Клинтон. Важнее, что в вопросах, выходящих за рамки промышленного производства, Форда отличала консервативная узость. "Я не люблю читать книги, — признавался он. — Они запутывают мне мысли". Симпатизировал ку-клукс-клану. В 20-х годах предсказывал: "Во всяком случае, будет еще мировая война, и Соединенные Штаты должны вступить в нее с самого начала и расправиться со всеми". Будь Форд президентом, глядишь, "холодная война" была бы еще более "морозной". Так что хорошо, что он не стал президентом...
Советская пропаганда рисовала Форда только как жестокого эксплуататора, хотя издавались переводы книг о нем. В политические перипетии далекой России Форд не вдавался, но в общем относился к русским с симпатией. В июне 1929 года он писал в "Нью-Йорк тайме":
"Я не вижу причин, почему русские не могут производить автомобили так же хорошо, как и другие. Автомобиль будет иметь широкое влияние на развитие этой страны, которая, конечно, очень нуждается в моторном транспорте, как и любая страна.
Русские обладают инициативой и творческой энергией, и они могли бы в процессе своего развития иметь столько же автомобилей, сколько имеют американцы. Почему нет? Россия нуждается в большем количестве автомобилей, чем Америка, и нет никаких причин для того, чтобы она не могла производить и эксплуатировать их. Это только вопрос организации и времени".
Сегодня мы можем говорить о творческом наследии Генри Форда. Не все в этом наследии равноценно. Спорны его гидроэнергетические проекты. Тенденциозно отношение к банковским структурам. Примитивны и просто неверны сельскохозяйственные программы. И все равно поучиться у Форда есть чему, и мы не поступим глупо, если прислушаемся ко многим его советам.