— Я — очень порядочный человек, — скажет Наполеон однажды на Святой Елене, — я имею глупость верить в святость семейных уз.
Возможно, он намекал на непорядочное поведение своего тестя, наикатоличнейшего императора Франца Австрийского, и набожной Англии, в полном согласии подставлявших его жену интригам ухажеров и лишивших его сына. И уж наверняка Наполеон хотел тем самым напомнить о принципах, усвоенных им с раннего детства, от которых никогда не отступал.
Действительно, детские годы воспитали в нем уважение к авторитету родителей и пылкую преданность матери, вырастившей его в самых строгих правилах. И когда он займется проблемами семьи как законотворец, Наполеон, естественно, подумает о восстановлении власти отца, римского «pater familias», одновременно гарантируя права ребенка, ибо этот человек, о котором часто говорят, что он жесток и нечувствителен, по своей внутренней сути очень человечен и движим искренним желанием защитить тех, кого законы природы обрекают на притеснения, — женщину и ребенка.
Будучи и бедным офицером, и всемогущим императором, Наполеон представит многочисленные доказательства своего благоговейного отношения к семье: с братом Луи он будет делить комнату и жалованье плохо оплачиваемого лейтенанта; его мать, как только у него появится такая возможность, воспользуется его щедростью; его братья и сестры — столь часто неблагодарные — вволю будут пожинать плоды его успехов, а племянники и племянницы будут скрашивать ему редкие минуты отдыха. Но едва он сталкивается с проблемой, как тут же возвращается к своим принципам и громко провозглашает:
— Всякому обществу необходим глава; в семье глава — муж.
Он в ужасе от развращенного общества эпохи Директории, с ее экстравагантной модой, притонами, спекулянтами ценными бумагами, легкостью нравов — очевидными доказательствами упадка семьи. И его правительство VIII года с самого начала нацелено на то, чтобы построить новое общество, основанное на порядке, на величии и нравственности, которые и в государстве, и в семье придут на смену разврату, низости, невежеству и хамству. Однако недостаточно изгнать из голов людей мысли о коррупции, о легкой жизни, о сомнительных удовольствиях, чтобы сразу, как по мановению волшебной палочки, возникло новое мышление. Повторяя, что пример должен быть подан сверху, первый консул начал с того, что закрыл двери Тюильри «экс-щеголихам», слишком неприлично, на его вкус, одевавшимся и напоминавшим вольностью поведения эпоху, от которой он не хотел оставить никаких следов.
— Разве Вы не видите, — бросил он однажды Жозефине при публике, — что Ваши подруги — голые?
Взбалмошные головы усвоили урок. Затем он взялся за разведенных дам и за фальшивые семьи, отчитывая своих друзей и приближенных, живших, не оформляя брака, включая самого Талейрана, бывшего епископа Отунского, что вдохновило одну остроумную Даму на меткое замечание:
— Бонапарт хотел бы, чтобы все переженились — епископы, кардиналы и так далее.
Когда Наполеон затеял создание Гражданского кодекса, при обсуждении статей, регулирующих брак, он напоминает законодателям о необходимости «утвердить строгими нормами прочность семейных уз», «священный характер этого серьезного и важного института». Он сам присутствует при многочисленных дебатах, никогда не упуская случая настоять на обязательном и торжественном характере союза, заключаемого двумя людьми, и предать анафеме развод:
— Если бы развод вошел в наши нравы, это было бы большим несчастьем! В самом деле, какая судьба ждет разбитые семьи? Какая судьба ждет супругов, которые, прожив вместе в самом тесном союзе, вдруг становятся чужими и, тем не менее, не могут забыть друг друга?
Если он и допускает необходимость развода — может быть, он уже думает о своем, — то, по крайней мере, он установит ограничения, делающие такой акт затруднительным, и воспользуется случаем, чтобы сурово осудить расходящихся родителей:
— Какая судьба ждет детей, у которых больше нет отца и которые не смогут соединить в одном объятии разделенных теперь творцов их дней!
Итак, его Гражданский кодекс усилит власть мужа над женой, тем более что его собственная супруга Жозефина, легкомысленная, беззаботная и расточительная, навсегда утвердила в нем понятие о женщине как о существе вечно несовершеннолетнем. Он охотно изрекает:
— Женщине надо внушить, что, выходя из-под опеки своей семьи, она переходит под опеку мужа.
Сурово? Нет, ибо римское право далеко от мягкости по отношению к женщине, а Жан-Жак Руссо способствовал распространению представления о женщине как о большом ребенке. И все-таки именно Наполеон настоит на том, чтобы опеку над сиротами отдать женщине, вопреки мнению законодателей, запугивающих «плохим ведением дел опекуншами». Вопреки римскому праву, предоставлявшему «отцу семейства» право жизни и смерти по отношению к членам семьи и отдававшего ему три четверти их общего наследства, Наполеон утверждает, что сын имеет врожденное право на имущество отца, которому будет оставлена лишь четверть семейного наследства.
Убежденный, что семья — зеркало общества, Бонапарт вернет эмигрантов, чей старомодный этикет должен помочь положить конец революционной расхлябанности; подпишет конкордат с Ватиканом, чтобы «поднять авторитет алтарей» и вернуть влияние христианской морали; учредит Орден Почетного легиона, члены которого призваны стать образцами добродетели; реформирует народное образование и создаст Университет, который должен будет формировать чистых, прямых и сильных людей. Он также займется проблемой рождаемости, о чем не заботился тогда ни один государь, введет моду на многодетность. Если ему представляют даму, его первый вопрос к ней:
— Сколько у вас детей?
Он не удовлетворяется и самыми лучшими ответами. Рассказывают, что одна дама с юга Франции ответила ему, полная гордости, потому что это была правда:
— Двадцать четыре, сир.
— Когда вы ждете двадцать пятого?
Столь сильным был его авторитет, что дама растерялась и пробормотала:
— Сир, когда Ваше Величество захочет.