Дело вырисовывается четко, подумал Форсхувуд. В своем кабинете на третьем этаже он изучает последний отчет Г.Смита. Строгий научный стиль изложения шотландского ученого не дает возможности представить картину мрачной драмы, разыгравшейся в Лонгвуде, — а ведь в письме Смита содержатся важные улики. Форсхувуд спрашивает себя: есть ли что-нибудь, что могло бы вывести его шотландского коллегу из состояния невозмутимости? Конец света, может быть.
В отчете содержатся результаты анализа нового образца волос, которые были посланы прямо в Глазго неким полковником Дунканом Маколеем, проживавшим в Сассексе, потомком адмирала П.Мэлколма. Маколей, подобно К.Фрею и Мэбэл Брукс, прочел статью с изложением теории Форсхувуда и открытия Г.Смита, обнаружившего мышьяк в волосах Наполеона, и тотчас же предоставил в их распоряжение несколько волосков из пряди, подаренной Наполеоном адмиралу Мэлколму на прощание 3 июля 1817 года.
Сегментный анализ показал наличие мышьяка в пропорциях от 1,75 до 4,94 на миллион. Эти цифры хоть и ниже предыдущих, но по-прежнему превышают норму от двух до шести раз, а скачки уровней содержания яда снова подтверждают преднамеренное отравление.
Швед сожалеет, что нельзя с точностью определить время получения Наполеоном яда, так как никто из присутствовавших Зиюля 1817 года не отметил, когда и как далеко от корня были срезаны волосы.
Если император попросил, как в случае с Бетси Бэлкомб, срезать для адмирала волосы в его присутствии да еще и от корня, мы бы имели доказательство, что яд поступал в организм императора с конца 1816-го — начала 1817 года. Но Маршан мог хранить пряди с последней стрижки. И с какой вообще частотой стригли Наполеона? Судя по портретам того времени, изображающим императора с длинными волосами, нечасто. Предположив, что волосы были срезаны за четыре месяца до визита адмирала, можно посчитать, что Наполеон начал получать мышьяк в начале 1816-го или даже в конце 1815 года.
Но, тем не менее, этот последний анализ поможет заполнить пробел в хронологии Форсхувуда. Если исключить прядь, полученную майором Тидом в январе 1816 года, относительно которой подробности неизвестны, волосы, подаренные адмиралу Мэлколму, — самые ранние по времени стрижки из всех, что могут быть с уверенностью отнесены на период пребывания на Святой Елене. Итак, впервые у Форсхувуда в руках убедительное свидетельство того, что Наполеон получал яд и в течение двух начальных лет своей жизни на острове.
Форсхувуд снова просмотрел свои объемистые записи о здоровье Наполеона в период, о котором может свидетельствовать прядь Мэлколмов. Здесь выписки и из воспоминаний О'Миры, ежедневно регистрирующего состояние пациента, и из мемуаров Маршана и других обитателей Лонгвуд-хауза. Рассказы очевидцев отмечают краткие недомогания в 1816 году и в первые месяцы 1817 года с симптомами отравления мышьяком. Но серьезных кризисов у Наполеона не случается, что совпадает с относительно невысоким, хотя и превышающим норму, содержанием мышьяка в пряди Мэлколма.
Форсхувуд не в состоянии уточнить даты, сопоставить результаты сегментного анализа с описанием приступов болезни у Наполеона, но швед может утверждать, что в целом за этот период Наполеон получал мышьяк. Об этом говорят и волосы из пряди Мэлколма, и показания мемуаристов.
Осмыслив и оценив новые факты, Форсхувуд начал обдумывать свой следующий шаг. За последние полтора года дело продвинулось дальше, чем он мог надеяться. Когда он и его коллеги впервые обнародовали свою гипотезу, она держалась всего на одном волоске из ковчежца Маршана, полученном Форсхувудом в Париже в мае 1960 года. Теперь их статья позволила присоединить к делу еще четыре образца. Результаты тестирования подкрепили достоверность самого первого анализа, совпали с медицинскими показаниями и полностью соответствуют версии об отравлении. Каждый новый волосок становился звеном, скрепляющим все построение. Каждый поставлял доказательства, позволявшие Форсхувуду ответить огнем на огонь, отразить насмешки французских специалистов, отвергавших его гипотезу об отравлении Наполеона.
Но только горстка людей знает о новых уликах. Может быть, настало время обнародовать в полном объеме результаты проделанной работы? Не исключено, что, как и вначале, кто-то еще придет на помощь или окажет поддержку. Обращение к публике уже сработало ранее, может сработать и еще раз. А разве не хочется посрамить французских критиков? Итак, решено: .пора переходить в наступление, как это сделал бы Наполеон. Своим красивым почерком Форсхувуд пишет письмо Г.Смиту.