Кто убил Наполеона? Гётеборг, Швеция (осень 1955 года)

Порт Гётеборг — окно Швеции в мир. Этот полумиллионный город обращен через пролив Каттегат в сторону Дании и континентальной Европы. Строители порта, по большей части выходцы из Голландии XVII века, проложили здесь множество каналов, придающих ему характерный голландский облик.

Окраины города времен после второй мировой войны не отличаются от пригородов любой страны западного мира. И этот трехэтажный дом по улице Ульвелиден, 9, похож на своих соседей-собратьев, построенных по стандартному проекту. А вот хозяин дома, занятый сейчас чтением в салоне, ни на кого не похож, в нем, в отличие от его жилища, нет ничего от конвейерной продукции.

Стен Форсхувуд высок и худощав; этой осенью ему перевалило за пятьдесят. Светлые, с легкой сединой волосы, высокие скулы, голубые глаза под густыми бровями — типичный портрет скандинава. Форсхувуд человек учтивый, обладает почти аристократическими манерами. Он говорит на нескольких языках, часто употребляя устаревшие выражения, и его речь могла бы показаться высокопарной, если бы не его тонкий, иногда неожиданный юмор. Облик этого человека вызывает в памяти то поколение европейских джентльменов, которое было развеяно вихрем двух мировых войн.

Несмотря на то, что Форсхувуд достаточно традиционен в обыденной жизни, он постоянно обнаруживает «диссидентские» наклонности во всех областях, в которых ему довелось работать. Дантист по профессии, что дает ему средства к существованию, он ведет систематические исследования по серологии, гематологии, токсикологии, изучает яды. Исследовательская работа привела его к заключению, что зубная эмаль — не инертная, а живая ткань, пронизанная сосудами, названными им ультракапиллярами; вот почему, по его мнению, соответствующее питание могло бы вылечивать кариес у детей. Теоретические выводы Форсхувуда не соответствуют канонам его профессии, но это его никоим образом не смущает. Впрочем, широкой публике он неизвестен и публикует свои работы только в специальных журналах, таких как «Акта одонтологика» или «Анналы патологической анатомии».

Но наука — не единственная страсть Стена Форсхувуда, и убранство его дома тому доказательство. В его гостиной царствует Наполеон. На камине — статуэтка императора в коронационной мантии. Рядом — большое старинное зеркало в позолоченной раме, увенчанное бюстом молодого Бонапарта в бытность его первым консулом, когда он еще носил прическу «собачьи уши». Стенные часы украшены конной статуэткой Наполеона; за стеклом буфета — фарфоровый сервиз, разрисованный пчелками — личным символом Наполеона; на стенах — гравюры со сценами из жизни Наполеона, самая большая из которых посвящена знаменитой сцене прощания с императорской гвардией во дворе замка Фонтенбло перед отправкой на Эльбу. Леннарт, сын Форсхувуда, расскажет после, что эта гравюра «пробуждала воображение ребенка». Кабинет на третьем этаже заполнен книгами о Наполеоне и его времени; потертые переплеты говорят, что они читаны-перечитаны.

Интерес к Наполеону — такой же живой, как и к науке, — Стен Форсхувуд унаследовал от отца. В родительском доме Наполеон был предметом поклонения, каким он станет потом и для трех сыновей Стена. Еще в детстве Стен повторял отцу наизусть фразы, сказанные Наполеоном, а в 14 лет он пишет экзаменационное сочинение о Наполеоне, которого называет одним из «самых великих людей в истории человечества». В тот же год, заявив отцу: «Я провел слишком много времени за партой», он нанимается на корабль. Отец не препятствует сыну.

Молодой Форсхувуд оказывается в Черном море в разгар гражданской войны в России и попадает в плен к большевикам.

Вскоре обнаружится, что он не создан для жизни моряка, и Стен с сожалением решает вернуться домой и возобновить учебу. У своего отца, врача по профессии, он просит разрешения заняться тем же. «Не может быть и речи, в нашей семье хватает обманщиков», — отвечают ему. Отдавая дань уважения медицинской науке, старый практик тем не менее не доверяет методам лечения, взятым на вооружение его собратьями, и в частности не одобряет применения химических медикаментов, которые сам он прописывает крайне редко. Черта, кстати, свойственная и его идолу: покровительствуя научному прогрессу, организовав в армии службу скорой помощи, Наполеон с недоверием относился к предписаниям врачей и даже подумывал запретить лекарства вовсе.

Тогда Стен выражает желание стать дантистом. «Согласен, — заключает отец, — дантист — это умелец, а умелец всегда стоит тех денег, которые зарабатывает». Позднее Стену Форсхувуду суждено убедиться, что и среди дантистов встречаются шарлатаны.

В этот осенний вечер 1955 года под взглядом многочисленных Наполеонов, населяющих его гостиную, С. Форсхувуд читает «Мемуары» Маршана — последнее опубликованное свидетельство человека, входившего в ближайшее окружение Наполеона на Святой Елене. Маршан написал свои воспоминания исключительно для дочери: «Для того, чтобы ты, а потом и твои дети лучше узнали, кем он был для меня, я оставляю тебе свои воспоминания». Надо было прождать больше века, чтобы внук Маршана, единственный сын его дочери, разрешил публикацию мемуаров деда. Второй том, посвященный жизни Наполеона на Святой Елене, в момент, о котором мы говорим, только что вышел во Франции.

Форсхувуд с нетерпением ждал рассказа Маршана о последнем периоде болезни императора. Верный слуга был всегда рядом с Наполеоном и старался держаться подальше от интриг, которыми были заполнены сумрачные дни обитателей маленькой французской колонии. В своих «Мемуарах», не предназначавшихся для печати, Маршан ни с кем не сводит личных счетов. В силу всех этих причин у Форсхувуда были основания надеяться, что свидетельство Маршана прольет какой-то свет на то, от чего же все-таки умер Наполеон.

Форсхувуд всегда воспринимал свержение императора и его преждевременную смерть как одну из самых великих трагедий всех времен. Накануне изгнания Наполеону исполнилось всего 45 лет, он мог править Францией и Европой еще добрых два десятилетия, мог осуществить свою мечту об объединенной Европе. «Моя судьба еще не завершена. Я хочу окончить то, что было лишь намечено. Я хочу ввести Европейский кодекс, Европейский апелляционный суд, единую денежную систему, единые системы мер и весов, единые законы. Мне надо объединить все нации Европы в единую нацию», — говорил он. Полтора века спустя эта мечта императора осуществлена только наполовину. Если бы Наполеону удалось завершить претворение своих замыслов, Европа избежала бы мировых войн, которые дважды на протяжении жизни Форсхувуда обескровили континент. Если бы только Наполеону удалось — все бы пошло иначе!

С неубывающим интересом следил поэтому Форсхувуд за непрекращающимися дискуссиями специалистов о том, как и от чего умер император. Десятки версий выдвигались медиками и историками, но все, как правило, брали за основу те же бюллетени о вскрытии и те же свидетельства очевидцев. Ни одна из предложенных теорий не удовлетворяла Форсхувуда. Он не верил в версию о раке, но ни одно иное объяснение не подкреплялось серьезными доказательствами. По его мнению, никто не знал, что послужило истинной причиной смерти Наполеона. Возможно, именно у Маршана найдется ключ к разгадке тайны.

Этим вечером Форсхувуд приступает к чтению ежедневной хроники последних месяцев жизни Наполеона — Маршан вел ее с января по май 1821 года — и обнаруживает детали, отсутствующие в других свидетельствах очевидцев. Рассказывая, как он сам страдал, чувствуя, что приближается смерть его господина, Маршан рисует картину той пытки, в которую превратились последние дни императора. Рассказ Маршана трогает Форсхувуда, и раньше восхищавшегося силой духа молодого слуги, хотя тот, на первый взгляд, не вносит ничего нового в описание агонии больного.

Уже известная хронология последних дней дополнена у Маршана лишь рядом подробностей. С подкупающей безыскусностью рассказывает он, что довелось испытать Наполеону в тот или иной день, как именно сам император описывал симптомы болез ни своему слуге, что он ел такого-то числа, что именно он ел и каковы были последствия, какое действие оказывали лекарства, которые он, как правило, принимал против своей воли, и как выглядело тело больного. Ибо Маршан был единственным из всего окружения, кто проводил у постели Наполеона почти 24 часа в сутки все последние месяцы.

По мере чтения Форсхувуд все более отчетливо ощущает, что в совокупности деталей прослеживается некая логика, но он еще не способен установить четкую логическую связь между ними. Вот Маршан описывает чередование у больного дремоты и бессонницы, отеки ног и жалобы императора: «Ноги больше не держат меня»; он замечает, что Наполеон теряет волосяное покрытие тела — за исключением волос на голове. В хронике самых последних дней подробно рассказывается о реакции больного на принимаемые лекарства.

И вдруг Форсхувуда пронзает мысль: а что если Наполеон был отравлен? Ученый, занимавшийся токсикологией, знает, что в этом случае речь не может идти о единовременной смертельной дозе яда; очевидцы отметили бы иные симптомы, а следы яда неминуемо обнаружились бы при вскрытии. Но Наполеон мог подвергаться постепенному — из месяца в месяц, из года в год — отравлению небольшими дозами яда, а в ту эпоху таким ядом скорее всего мог быть мышьяк.

Рассказ Маршана предстает теперь в ином свете, в нем Форсхувуд уже видит четкую логику. Чередование дремоты и бессонницы, отек ног, потеря волосяного покрова — все это симптомы хронического отравления мышьяком. На ум Форсхувуду приходит замечание доктора Антомарки (и доктора Шортта до того, как его призвали к порядку) по поводу увеличенной печени умершего, не носившей явных следов поражения, — это точно соответствует состоянию печени при отравлении мышьяком.

Мышьяк: Форсхувуд знает, что этот яд известен с незапамятных времен. Еще за века до Наполеоща мышьяк был ценим во Франции за его способность решать прюблему наследования имущества. Он даже получил название «порошка наследства». Во многих отношениях мышьяк был идеальным орудием отравления. Используемый в земледелии для борьбы с вредителями и в медицине как лекарство, он был легко доступен. Сладковатый, без специфического запаха, он легко мог быть подмешан к жидкости и к твердой пище. Пятой части грамма достаточно, чтобы убить человека в 24 часа, но мышьяк сохранял эту способность и при введении малыми дозами, растянутыми на месяцы и годы. Методика постепенного отравления дает мнюго преимуществ: симптомы те же, что и у многих распространенных болезней, а диагностировать отравление во времена Наполеона было практически невозможно, как, впрочем, и долгое время спустя. Если же человека, которого решили отравить, заставить принимать одновременно такие медикаменты, как каломель (раствор хлористой ртути) или же некоторые соли калия и сурьмы, то при вскрытии и вовсе будет невозможно обнаружить следы мышьяка. А эти медикаменты в эпоху Наполеона прописывались докторами почти каждому больному, что позволяло, не оставляя следов, лечить и убивать жертву одновременно, совершая в определенном смысле идеальное преступление.

Листая страницу за страницей, Форсхувуд сопоставляет факты, сообщаемые Маршаном, с тем, что уже было известно об обстоятельствах смерти Наполеона, и его охватывает сильное волнение. У врачей, лечивших Наполеона, не было никаких оснований подозревать отравление мышьяком ввиду схожести признаков вызываемого им заболевания с другими болезнями. Во всяком случае, английские врачи могли только гнать от себя подобное подозрение. Поскольку император все последние дни принимал каломель и соли калия и сурьмы, то к моменту вскрытия малейший след мышьяка должен был исчезнуть.

Теперь Форсхувуд может дать объяснение и самому непонятному явлению, какое отмечалось очевидцами: вплоть до кончины Наполеон продолжал прибавлять в весе, тогда как больной раком (официальная версия его смерти — рак желудка) резко худеет во время болезни. Тучность — один из симптомов постепенного мышьячного отравления.

Форсхувуд обращается к своей жене Уллабритте и резким, не свойственным ему тоном восклицает:

— Так и есть! Они отравили его мышьяком. Это невероятно! Самое крупное преступление нового времени! И доказательства здесь — в «Мемуарах» Маршана. — Ладонью он похлопывает по книге, как бы поздравляя давно покойного автора.

Возбуждение обычно скупого на выражение чувств мужа передается Уллабритте. Она не может не знать — и знает немало — о Наполеоне и теперь начинает расспрашивать Стена о столь внезапно выдвинутой им версии. Форсхувуд мысленно приводит в порядок все известные ему факты и видит, что они выстраиваются в четкую логическую цепь.

— Кто же мог совершить это преступление? — спрашивает жена. Но Форсхувуд, пока не думавший об этом, сможет ответить еще не скоро.

— Ты собираешься что-нибудь написать?

Нет, Форсхувуд ничего не будет писать. Это не его дело. Он исследователь, а не сыщик. Тем более что отравление представляется ему очевидным. «Любой врач, любой токсиколог придет к тому же выводу», — говорит он жене.

Форсхувуд ошибается. Пройдут четыре года, и он посвятит свою жизнь поискам убийцы Наполеона, поискам, начинающимся тем днем, когда Наполеон и небольшая группа его верных спутников отправляются в ссылку на остров Святой Елены.

Добавить комментарий