Территориальное деление и родовой принцип. – Речная автономия туземцев. – Князья и рабы, кормчие и матросы. – Матернитет при власти мужчин? – Отношения полов и поколений. – Любили ли айны деньги?
Читатель, возможно, заметил, что, описывая айнов прошлого, мы порой употребляли такие термины, как «род», «племя», «племенной союз». Теперь пришло время оговориться, что их применение в значительной мере условно.
Идет оно от традиции японских источников. Когда же ученые занялись исследованием общественных отношений айнов, их социальный строй уже в значительной степени видоизменился. Несколько больше ясности в вопросе о территориальном делении Айнумосири. Ко времени первых контактов с европейцами айны в наиболее общем смысле четко делились на три крупные отрасли: хоккайдские (эдзоские, мацумаэские), сахалинские и курильские. Они составляли единый этнос с собственным названием (этнонимом) – айну.
Значение этого слова широкое: «человек», «айн», «мужчина», но втретьем случае часто употреблялось слово куру (кур). Кроме значений «мужчина» и «муж» оно может быть переведено как «житель», «хозяин», «особа», «личность». Если требовалось выделить женский род, использовалось противопоставляемое синонимам айну и куру слово мат (мах, ма, матне, матнеку) – «женшина». Наконец, понятие «айнка» передавалось словосочетаниями айну мат, айну матнеку.
Своих соседей айны называли главным образом заимствованными словами: кирен (тунгус, эвенк), ороката (орок), гирэми (гиляк, нивх). В древности всех чужестранцев они объединяли понятием сисам. Так, фуре сисам – «красный иноземец» — некогда означало «европеец». Но в первую очередь сисам айны называли японцев. Русских же звали нуца – этнонимом, пришедшим из тунгусо-маньчжурских языков, где он звучит как люча, луча, нюча или лоца.
Итак, айны хоккайдские, сахалинские и курильские сознавали себя единым народом. При этом сами они разделяли Айнумосири на вполне определенные части. Аборигены Хоккайдо называли свой край Йяунмосири, т. е. «собственно земля», «здешняя земля». Противоположным было именование Репун мосири – «заморская земля». Хоккайдцы собирательно называли все Курилы — Цупка – «место восхода солнца», однако сами жители Курил подразделяли гряду в зависимости от собственного местожительства. По-видимому, Средние Курилы именовались Рутан, а их жители называли южные острова – Яван. О северных соседях говорили цупка куру, т. е. «люди восхода», те же в свою очередь словом цупка обозначали Камчатку. По другим источникам, острова к югу от Средних Курил назывались самуру (саморо). В целом выявляется три термина, связанные с направлением от Камчатки к Хоккайдо: цупка-куру (применялся к землям более северным); рутонмонгуру (смысл неясен, возможна связь с понятием «запад»); явангуру, яунгуру (жители собственно Хоккайдо или самых близких островов). Что касается саморо, это слово означает «находящийся рядом», «по соседству», «сбоку».
Впоследствии, уже во времена соперничества на гряде русских и японцев, айнов Курил стали разделять в зависимости от места проживания на северных «курильцев» и южных «мохнатых айну». Существовала мигрирующая категория «сошлых». Очевидно, самые южные курильцы находились в тесном культурном единстве с аборигенами Восточного Хоккайдо, а самые северные издавна смешивались с ительменами Камчатки.
Разумеется, курильцы хорошо знали свои острова, тем более что их быт отличала существенная подвижность. По имеющимся сведениям, далеко не все острова имели постоянное население, часть была пустынной или посещалась в промысловых целях. Здесь находились временные стоянки рыболовов и зверобоев, в то время как на других, более крупных островах – постоянные селения.
Приводим айнские названия островов Курильской гряды по Д. Н. Позднееву: Сюмусю, Кусун котан (Шумшу), Оябакка, Цаца котан (Алаид) , Поро мосири или Пара мосири, Урэси, Нубен мосири, Сэсэбумосири (Парамушир), Маканрусири, Кокумэтра (Маканруши), Оннэ котан, Нуса мосири (Онекотан), Харумукотан (Харимко:тан), Экарума (Экарма), Цирин Iютан Чиринкотан), Саси котан, Туки мосири (Шиашкотан), Мосири, Раикокэ (Райкоке) , Мацува (Матуа) , Расёва (Расшуа), Усёсири, Камуи кару мосири (Ушишир), Кэтои (Кетой), Си мосири (Симушин) , Цирипои (Чирпой), Уруппу (Уруп), Итуреп, Итуруп (Итуруп), Сикотан (Шикотан).
Топоним «Сахалин», по некоторым сведениям, происходит от айнского словосочетания сахарэн мосири «волнообразная страна». Название «Карафуто» толкуется по-разному: «китайская земля», «пустынная земля». При этом японец Такахаси Кагэясу пояснял, что простолюдины привыкли называть словом кара (китаец) всех иноземцев. Это похоже на то, как русские в свое время употребляли слово «немец». Когда русские путешественники появились в начале XIX в. на Южном Сахалине, туземцы назвали им свою землю Крафту. Еще раньше русские услыхали этот топоним на Курилах. Однако он известен не ранее последней четверти XVIII в., и скорее всего непосредственно от японцев. Есть информация, что более раннее название Сахалина было Таракаи (Возможно, от селения Тарайка, одного из самых известных на Сахалине, либо от айнского племени тараэка). Но эти сведения достаточно сомнительны.
На Сахалине исследователи уже не застали специальных названий (кроме чисто географических) для отдельных родоплеменных или хотя бы территориальных групп айнов. Но есть косвенные признаки их существования в прошлом. Видимо, на главенствующую роль по всему Южному Сахалину или какой-то его части претендовали некогда несколько центров и соответственно несколько «больших вождей» (поро ниспа), или «настоящая знать» (йяй ниспа). Такими центрами выступали в разное время селения Кусуннай, Найоро и Уccypo на северо-западе, Маука на юго-западе, Тарайка на северо-востоке и, возможно, Найбучи на юго-востоке. Тяготеющие к ним объединения порой враждовали между собой. Известно, например, об ожесточенной войне жителей Тарайки со своими южными соседями из Найбучи.
Наиболее крупной отраслью айнов была хоккайдская. Она подразделялась на три группы: сарунтара, или capункуру (т. е. жители местности Сару) в юго-западной части острова; сояунтара – обитатели северного побережья и чувкаунтара (цупка-унгуру) – жители востока, селившиеся близ мысов Сиретоко и Немуро.
Это трехчленное разделение хоккайдцев пришло на смену более старому. «Со времен ближайшей древности, — сказано в старояпонской литературе, — хоккайдские айны разделялись на две части: куци-эдзо, то есть передние эдзо, и оку-эдзо, то есть дальние эдзо... Затем они разделяются еще на восточных и западных. Восточные называются мэнасuкуру, а западные – сюмукуру». Что же касается севера, в частности территории сояунтара, то, похоже, в те времена мацумаэские феодалы вообще не ведали об этом. Сохранились сведения еще об одной группе хоккайдских айнов – намбуайну в XIX в. живших на самом юге, на побережье Вулканического залива. Это были остатки изгнанников с севера Хонсю – из местности Намбу, потомки муцуэдзо. Жили они в ареале сарунтара.
По-видимому, все или большинство приведенных названии отражают территориальное, а не родоплеменное разделение айнов. Правда, японские источники и литература часто упоминают «племена» (Коси, Цугару, Ара, Ниги – на Хонсю; Хаи Сибисяри – на Хоккайдо) и «кланы» (Намбу – на Хонсю; Мэннаси – на Хоккайдо), но нередко путаются в этих терминах. Еще чаще говорится о тех или иных вождях, старшинах, «главах» и «начальниках» разного рода «частей» и «отделов» западных или восточных эдзо. Вот характерный пример: «В третьей луне 2-го года (1529) глава айну западного отдела по имени Танасягаси напал на владения дома». Спустя некоторое время после этого сокрушительного поражения от эдзосцев, «летом 5-го года Тэмбун (1536), начальник западного клана айну по имени Тариконна произвел набег...». Но ни эти, ни другие сведения об отношениях мацумаэских феодалов с коренными хоккайдцами не раскрывают родоплеменного устройства последних. Были ли в распоряжении Косямаина, Мэннаукэи, Камокуина, Сагусаина, Мамэкири и других выдющихся деятелей айнской истории группы родов, племенные или межплеменные образования – неизвестно. В ходе борьбы с завоевателями эти силы консолидировались, айны были способны к массовым военным действиям, пока не наступил перелом, оказавшийся роковым для суверенитета туземцев. Разложение родовых отношений, возможно, ускорилось историческими поражениями айнов, а их потери, отступление и последовательное покорение со стороны Мацумаэ определили позднейшую картину территориального расселения и соответствующих социальных связей. Видимо, исторически айны Хоккайдо шли от родоплеменного множества к трем крупным, по преимуществу уже территориальным общностям.
На материалах Хоккайдо и Сахалина можно выявить еще один вид различий. Термины киморо унтара (жители верховий рек) на Сахалине (кимун унтара на Хоккайдо) и, наоборот, тессаморо утара, писун утара (жители морского побережья) предполагают не только различия в хозяйственных занятиях, но и значительную обособленность, принадлежность к отдельным общинно-
родовым группам.
Подробные исследования с реконструкцией былого общественного устройства айнов предпринял на Хоккайдо Х. Ватанабе. Как он установил в 50-х годах, территориальный принцип давно уже возобладал здесь над кровнородственным. Аборигены издавна селились рассредоточенно – вдоль рек, близ озер и на морском побережье. Еще в 1613 г. голландские мореплаватели писали о размерах айнских селении: «Селение в 20 домов – из наиболее крупных ... 6-7, самое большее 11 таково количество домов в деревне. И эти селения далеко отстоят друг от друга, редко менее чем в миле». В иных случаях котан мог состоять из единственной хижины. Типичным было поселение в 2-5 домов.
Атомарной частицей айнского общества, по Х. Ватанабе, являлась простая семья. Люди селения, если оно было невелико, представляли собой первичную единицу в смысле владения угодьями и хозяйственных занятий. Однако крупный катан мог включать несколько таких единиц.
Далее Х. Ватанабе выделяет локальную группу, совпадавшую с крупным селением или включавшую несколько мелких. Он называет локальную группу политически самостоятельной. Во главе ее стоял вождь, катан кара куру. Существовал еще титул утару паке – «глава людей», т. е. родовой группы данного селения или нескольких селений. Эти две категории, возможно, отражают эволюцию социального устройства: первая олицетворяет территориальную, стадиально более позднюю власть, вторая – кровнородственные отношения с соответствующим им руководителем. Локальная группа была самостоятельной и в хозяйственной деятельности. «Айнская технология не требовала кооперации единицы большей, нежели локальная группа», — пишет Х. Ватанабе.
Система родства в локальной группе, и это отметил Х. Ватанабе, один из самых неясных вопросов айнской общественной жизни. Известно, что ядро локальной группы составляли мужчины, объединенные патрилокальным родством, основанным на происхождении от общего мужского предка. К этому ядру, как правило, принадлежал котан коро куру. Видимо, это говорит о том, что и в основе территориальной, более поздней организации все же сохранялся родовой принцип. Кровные сородичи данной локальной группы вместе составляли сине экаси икиру, т. е. «поколение одного предка». Формальным признаком принадлежности к сине экаси икиру был знак предка, экаси итакпа – символический рисунок, своего рода фамильный герб, который изображался на камуиноми инау – жертвенной палочке (с ее помощью совершались родовые обряды) и на некоторых других предметах.
Айнский род был эндогамным, причем на Хоккайдо предпочтение отдавалось вирилокальному поселению: мужчина приводил жену в дом своего отца, а со временем строил собственное жилище в родном селении. Но он мог поселиться и у родственников жены; в таком случае наряду с экаси итокпа он получал и мацама итокпа – «фамильный герб» ее отца.
На Сахалине же, как свидетельствовал Б. Пилсудский, наблюдалось обратное явление: «муж приходит в семью своей жены со стороны» и отрабатывает на родителей невесты несколько лет, прежде чем выделиться в самостоятельное домохозяйство. Однако в начале ХХ в. уже существовал вирилокальный рак за выкуп.
Несколько локальных гупп, живших по соседству вдоль реки, могли составлять социальное объединение сине итокпа уко кору утару – «одним знаком совместно владеющие люди». Наиболее же крупной общественной единицей, реально сознающей свою общность и суверенность, была речная группа – пет ивору утару, объединяющая коренных жителей бассейна реки.
Следов более крупных формирований типа племени Х. Ватанабе не обнаружил. Однако он обращает внимание на то, что границы басё, старых округов Хоккайдо, возможно, были первоначально проведены в соответствии с охотничьими, рыболовными и другими промысловыми владениями удзидзоку (кланов) или будзоку (племен) айнов.
Помимо родства по мужской линии существовали своеобразные объединения женщин – сине хуци икиpy, т. е. «поколения одного очага». В них входили айнки, сознававшие и ведущие родство от общей прародительницы, которая ассоциировалась с «хозяйкой огня», т. е. богиней очага – камуи хуци. Выходя замуж, женщина старалась разыскать в новом селении хотя бы одну представительницу своего сине хуци икиру и поддерживала с ней наиболее тесные отношения. Такая родственница помогала ей в случае болезни, родов, размолвки с мужем, содействовала в воспитании детеи. Признаком принадлежности к сине хуци икиру считалась набедренная повязка определенного фасона. Поскольку элементы родства сине хуци икиру играли куда меньшую роль, чем сине экаси икиру, и прослеживаются значительно слабее, можно предположить, что это более архаичный институт.
Черты древнего социального устройства айнского общества ко времени исследований Х. Ватанабе претерпели глубокие изменения, что не позволило автору сделать однозначные выводы по целому ряду позиции. Заметим, что какая-либо равноценная систематизированная информация по Сахалину и Курилам отсутствует.
Жители Айнумосири издавна поддерживали не только культурные, но и родственные связи между собой. Более всего были изолированы туземцы Сахалина и Курил – между ними лежало бурное Охотское море. Зато хоккайдцы, связанные узами родства и с теми, и с другими, как бы соединяли весь народ в одно целое.
Поскольку разделение всех айнов на хоккайдских, сахалинских и курильских, а также хоккайдских в свою очередь – на северных, западных и восточных сопровождается диалектными различиями в языке, можно полагать, что в основе этого разделения кроются не только географические, но и родоплеменные различия. Однако мы сегодня не можем сказать, представляли ли отдельные части Айнумосири совокупность родов, племена или группы племен, племенные союзы. Нет единства и в обозначении лидеров коллективов и групп. Обобщенно айны называли их ниспа, что переводится и как «вождь», и как «старейшина», и как «старшина», а иногда и как «знатный человек» либо просто «богач». В хоккайдском эпосе часто, а в сахалинском намного реже звучит титул тона (князь). Князьями иногда называли айнских родоплеменных вождей и японские авторы, но это, как уже отмечалось, идет от структуры скорее их собственного, чем айнского, общества.
Тем не менее надо признать, что у айнов существовала сложная социальная иерархия. Думается, она отражала высокую ступень общественного развития, обусловленную как внутренними социально-экономическими факторами, так и влиянием японцев – не только культурным, но и военно-политическим. Постоянные вооруженные столкновения с южными соседями заставляли айнов Хоккайдо, а ранее и южных муцу эдзо консолидироваться, причем на первый план выдвигалась военная организация. В известном смысле айны представляли собой вооруженный народ. Этим, надо полагать, объясняется то большое значение, которое они и в позднейший период придавали боевому оружию, чем резко выделялись на фоне северных соседей. Мечи и сабли, боевые палицы, панцири, кинжалы, другие рыцарские атрибуты, отношение к которым носило характер религиозного культа, демонстрируют воинственный дух этого народа. Легче всего было бы объяснить все это внешним влиянием, простым заимствованием у японцев. Но многие элементы боевого искусства и культа оружия не только зародились в айнской среде, но и были восприняты от айнов японскими самураями.
Судя по летописям Мацумаэского клана и другим данным, айны едва ли даже в моменты крайней опасности объединялись на всей территории Хоккайдо. Чаще всего отпор врагу давали жители речной долины, реже сплачивались туземцы нескольких долин.
Таким образом, если атомарной частицей айнского общества выступала семья, основной социально-экономической единицей – локальная группа, то наиболее крупным социально-политическим объединением была речная группа.
Первые русские военные администраторы Сахалина в середине – второй половине XIX в. застали у айнов отчетливо выделявшуюся родовую аристократию. Помимо старейшин селений они обнаружили трех крупных вождей. Один из них, Ямасука из селения Тобучи, руководил жителями залива Анива. Второй, Конкус из селения Котанкес (близ Тарайки, у устья Пороная), имел власть над северо-восточными айнами. Третий, Сетокуреро из селения Найоро на северо-западе, считался высшим главой на всем Южном Сахалине.
Добавим, что Сетокуреро, а затем его сын Канчиоманте, возможно, представляли своего рода правящую династию, ибо еще с XVIII в. главные вожди айнов выходили именно из Найоро. Первым известным среди них был Яйте-бирикан, вторым – Яйенкур (возможно, его сын). Н. Кириллов, пересказывая информацию М. Риндзо, дал интересную характеристику общественного устройства айнов: «...власть старшего в роде всегда была ограничена советами стариков («чачей») и фактически была номинальной, если не было военного времени». В этой фразе отражена картина военно-демократического устройства: во-первых, вождь; во-вторых, ограничивающий его полномочия совет; в-третьих, диктаторские функции вождя в период войны.
Более развернутую характеристику айнского общества дал Б. Пилсудский. «В жизни айнов, — писал он, — гораздо меньше заметно равенство, чем у других инородцев Сахалина и Амура. Уже с давних пор айны делились на благородных «нисьпа» (барин) и простой плебс — «утаракесь» (последнее слово они по-русски часто переводят «матрос», оттого что «нисьпа» при поездках сидит у руля... а принадлежащие к простому народу работали веслами). «Нисьпа» выделялись не только происхождением своим, но и богатством. Дома их были больше и чище, полезных вещей и пищи вдоволь и обилие таких драгоценных старых предметов, как сабли, мечи, шелковые материи, панцири, бусы, талисманы и т. п. Бывали и обедневшие «нисьпы», потерявшие состояние, но сохранившие и посейчас преимущества своего происхождения, передаваемые по наследству».
Именно из среды зажиточной верхушки, айнской аристократии выходили как мелкие общинно-родовые руководители («старосты» селений), так и крупные вожди – старейшины районов, чья власть подчас распространялась на весь Южный Сахалин (йяй ниспа, поро ниспа). Отмечая, что у айнов сохранились следы тотемического родства, Б. Пилсудский добавлял: «Вожди в каждой группе обладают наследственной властью, но в некоторых особых случаях, при их неспособности, группа имеет право выбрать более способного вождя. Собрание влиятельных старейшин обладает законодательными и судебными полномочиями». Случалось, местных старейшин айны избирали, причем ими могли стать и молодые люди.
В айнском обществе еще не существовало специального аппарата принуждения, свойственного классовому обществу, и авторитет руководителей основывался на глубокой традиции, с соответствующими социорегулятивными механизмами. Власть вождя на данной стадии была, пользуясь определением Ф. Энгельса, «отеческая, чисто морального порядка». «...Племя, род и их учреждения... были той данной от природы высшей властью, которой отдельная личность оставалась безусловно подчиненной в своих чувствах, мыслях и поступках». Это определение вполне приложимо к айнам конца XIX начала ХХ в. с той оговоркой, что по многим существенным признакам они были уже в самом конце пути от родового строя к зарождению классов.
Авторитет олицетворявших традиционную, «данную от природы» власть вождей основывался на признании их выдающихся качеств. Главным среди этих качеств было отнюдь не денежное богатство. На первый план выдвигались умения, самые необходимые в обществе охотников и рыболовов, т. е. профессионально-промысловые. До вторжения иноземцев с иными социальноэкономическими отношениями каждый ниспа наряду с простыми сородичами ловил рыбу, охотился, бил нерпу. Это хорошо прослеживается по фольклорным материалам. Типичная концовка уцаскома: герой, зачастую бедный и молодой, благодаря своему уму, знаниям, смелости, нередко и с помощью божеств становится удачливым добытчиком и в силу этого – богатым и уважаемым айном. Если же герой сказки ниспа, то по ряду деталей видно, что он мало чем отличается от сородичей, в лучшем случае руководит промысловой артелью и сидит у руля лодки. А это требует в первую очередь не знатности или богатства, а высокого мастерства.
В условиях общины, будь она родовая или территориальная, высоко ценились и организаторские способности людей, признаваемых руководителями, их умение справедливо (т. е. в соответствии с традицией) решать трудные и спорные вопросы. Вождь всемерно способствовал стабилизации общинной жизни, гармонии отношений ее членов. И даже такие качества, как красноречие, знание преданий, мифологии, наконец, благородство осанки и жестов, — все они были необходимы. Разумеется, одним из непременных признаков вождя выступала родовитость, но и в этом случае важный критерий — заслуги предков, позволившие им выйти в лидеры, — сводился к умению добыть средства к жизни собственным трудом и организовать социально-экономическую жизнь соплеменников.
Тем не менее многие айнские вожди были людьми зажиточными, накопившими немало богатств. Однако мы не найдем свидетельств присвоения ими части продукта сородичей, если не считать наиболее позднего этапа, связанного с организацией артельного рыболовства. Богатство в айнском обществе выражалось не в деньгах и товарах, а в престижных предметах обихода и культа.
С другой стороны, социальное расслоение явственно проступало в более крупных размерах домов вождей, богатом их убранстве, нередко – в содержании прислуги. Ее роль могли выполнять обедневшие сородичи или пленники, чужеродцы. Уважающий себя ниспа был обязан устраивать приемы гостей и празднества, в первую очередь медвежьи праздники. В его доме происходил и общественные собрания. По хоккайдским материалам, это собрания укосанио – совета старейшин и домохозяев который вел глава селения — котан коро куру. По особым случаям собирался сельский сход — укорамкору.
По-видимому, институт вождей в том виде, в котором его застали у айнов исследователи, уже имел почтенный возраст. Явные следы социального расслоения зафиксированы раннесредневековыми японскими источниками. Да и слово ниспа обнаруживает связь не с имущественным достатком, а с глубокой религиозной традицией: нис — небо, па — голова. «Небесная голова» — это титул не богача, а человека, почитаемого наравне с божеством.
Ниспа, как мы уже отмечали, нередко выступает в фольклоре в качестве ум айну – рулевого, кормчего. Родовой аристократии противостоял «простой народ» (йяй айн утара), те самые «матросы», которые, подчиняясь «рулевому», двигали лодку айнской истории вперед.
Есть указания на развитие начальных форм рабства. Б. Пилсудский писал: «У айнов имелись рабы, а также слуги, которых называли одинаково — усиу». Видимо, две эти категории еще мало различались, если можно было обходиться одним термином. Но с другой стороны, обращает внимание следующая языковая тонкость. Слово усиухецин – «рабы» содержит окончание множественного числа – цин, свойственное главным образом неодушевленным предметам. Слова же, передающие понятие «люди» (ниспа, айну, матнеку, куру и т. п.), требуют показателя множественного числа – утара, буквально «люди, народ». Этот же показатель нередко ставился и для обозначения множественности почитаемых животных и некоторых священных объектов. Интересно, что Л. Я. Штернберг обнаружил ряд свидетельств об айнах-рабах (крыгрыс) у нивхов Амура и в связи с этим информацию о собственно рабах айнов. «Чаще всего, — замечал он, — рабы приобретались через покупку айнок, которые в приданое получали раба и рабыню...»
В целом айнское традиционное общество имеет довольно длинную иерархическую лестницу: усиу – рабы, усиу – свободные слуги, утаракес, или йяй айну, ниспа селения, ниспа района и в отдельных случаях главный ниспа острова. Кроме того, здесь представлена категория шаманов (по другим источникам, даже две) и категория полупрофессиональных певцов-сказителей. Социальное расслоение зашло, как видим, достаточно далеко, уже нет и юридического, с точки зрения обычного права, равенства членов общества. Так, кеватай (штраф за убийство бедною человека) был меньше, чем за убийство богатого – ниcпa.
Структура айнского общества позволяла поддерживать организованность и дисциплину. «Умение подчиняться, сознательное признание в известных Случаях чужой над собой воли, — отмечал Б. Пилсудский, — позволяет создаваться айнским рыболовным артелям, тогда как ороки, гиляки в заливе Терпения, более своенравные и менее развитые, чем айны, не имеют Никакого влечения к группировкам для работ на собственных морских промыслах...» Тот же автор неоднократно отмечал различия в общественной организации у нивхов и айнов – у последних она была сложнее, а старейшины обладали рядом специфических прерогатив, в том числе исключительной привилегией сношений с иностранцами.
Используя развитую систему родового управления, и эксплуатировали айнов Сахалина японцы. В каждом селении пришельцы опирались на выборных старшин, которых вполне резонно не стали менять. Вместо этого они возложили на них определенные функции: собирать население на работы, следить за их ходом, принуждать уклоняющихся и т. п. Примерно так же они издавна поступали на Хоккайдо.
Вне отношений с японцами, во внутренних делах селений и районов старосты или старшины ведали разбором имущественных и наследственных дел, тяжб, проступков и преступлений, опираясь при этом на традиционные нормы родового права, религиозные установления и советы наиболее уважаемых людей. Как правило, это были старики (цаца), выделявшиеся умом и происхождением.
При первой после передачи Сахалина в «безраздельное владение» России переписи айнов была зафиксирована оставшаяся от прошлого система местной родовой администрации. «Все айны, живущие на восточном берегу, подчиняются главному своему старейшине рорейскому — Роканайну... – сообщал переписчик. — Айны от Нотасама и до Турумай подчиняются двум старшинам Мауки – Накуйре и Тентусу». Наконец, «от Кусуная вверх в 100 верстах находится айнское селение Уссоро из 20 юрт... Подчиняются усурорскому старшине Нибури-ранги и трем его помощникам: Нисиро, Сенкурав, Панысьторанки».
В начале ХХ в., с внедрением капиталистических отношений, социальное расслоение туземцев Южного Сахалина усилилось. «Среди айнов, — писал Б. Пилсудский, — есть уже 4 человека – рыбопромышленники, они ведут вполне капиталистическое хозяйство, являясь арендаторами промыслов... Трое, Богунка и Монитахно на восточном берегу и Коськи на западном, арендуют промыслы на свое имя, а четвертый, Чисьби, арендует один из промыслов, взятых у правительства фирмою Семенов и демби».
В эпоху капитализма родовые принципы уже дали глубокие трещины, но еще активно противостояли миру частного предпринимательства. С одной стороны, некоторые вожди обеднели, но продолжали играть идейно-нравственную роль. С другой же стороны, реальная власть, «власть чистогана», постепенно переходит в руки нуворишей, «новых нисп», и потому само слово ниспа начинает означать просто богатея, все более склоняющегося к эксплуатации собственных сородичей. Широкие возможности для этого открывались в связи с тем, что старосты селений нередко становились во главе артелей, получая возможность присваивать часть общего дохода.
Род как таковой, в его чистом виде, у айнов к тому времени пришел в упадок. Во всяком случае исследователи не выделили каких-либо конкретных, с особыми наименованиями Родов, как это было даже в советский период у нивхов, нанайцев, ороков и других народов Дальнего Востока. У айнов сохранилось лишь принципиальное понятие о роде, передаваемое термином синеутара – «единый народ», и, разумеется, многочисленные обычаи, фиксированные в религиозной традиции, мифологии, обычном праве, преданиях.
С образованием системы территориальных общин их члены все же сохранили сознание тотемической общности как по мужской, так и по женской линии, что было особенно необходимо для функционирования брачных норм и в ряде других случаев. Сохранялось и родовое владение охотничьими, рыболовецкими и собирательскими угодьями, которое постепенно трансформировалось в собственность артелей или семей; в таком виде этот институт существовал до тех пор, пока японские власти на Хоккайдо и тюремная администрация на Сахалине не лишили туземцев их исконных владений.
Своеобразной была организация судебного дела. Разумеется, органов правосудия не существовало. Крупные происшествия, в первую очередь убийства и воровство, разбирало собрание старцев – хранителей народной мудрости. Как сообщал Б. Пилсудский, преступления против чести, мелкие недоразумения, взаимные обиды оплачивались штрафами разного размера.
Процедура судопроизводства не отличал ась сложностью. Потерпевший или считавший себя таковым обращался к какому-нибудь надежному, авторитетному человеку, отличавшемуся умом и красноречием. Такой третейский судья, стараясь добиться примирения, склонял виновного к выплате компенсации в пользу потерпевшего. Покуда истец уповает на своего посредника, ответчик, писал Б. Пилсудский, «или сам, или иногда через избранного со своей стороны красноречивого человека пытается уменьшить требуемый штраф, но всегда в пределах, установленных обычаем». По-видимому, и судье, и «адвокату» полагалось определенное вознаграждение за труды.
Существенной чертой традиционного судопроизводства у айнов была гласность, что, очевидно, давало достаточную гарантию справедливости, как она понималась айнами. Они удовлетворялись той практикой правосудия, которая существовала у них веками. «Вообще крепкий еще авторитет умных стариков, хранителей народной мудрости, не вызывает у айнов надобности обращения к местной администрации с жалобами друг на друга», — замечает Б. Пилсудский.
От прошлого сохранились сведения о весьма жестоких судебных решениях. Наиболее тяжким преступлением признавалось убийство, и еще в середине XIX в. был случай, когда убийцу схватили, приговорили к смерти и связанным закопали в могиле убитой. Де Фриз сообщал об айнах Хоккайдо, что ударом палицы по голове они рассчитываются с прелюбодеями и насильниками. Сурово наказывали и воров. М. М. Добротворский встречал айнку, которой в детстве за пустяковую кражу отрезали два пальца. Перечисляя обычные наказания за преступления, Н. В. Кюнер писал: «...за взлом амбара в первый раз применялось только битье, но за вторую провинность в этом же роде иногда отрезывали кончик носа или мочки ушей». За прелюбодеяние налагали пеню или подвешивали мужчину за волосы и подвергали порке. За убийство могли привязать к деревьям и обречь на голодную смерть. В целом же, утверждал Н. В. Кюнер, «айны никогда не были склонны к наказанию смертью, считая, что смерть не является наказанием». Поэтому предпочитали наказание болью и унижением. Так, «связывание веревкой и нанесение ударов палкой или плетью было наиболее обычным наказанием, тем более что считалось позорным».
Эта информация в части, касающейся смертной казни, противоречит сведениям Б. Пилсудского. «Будучи раньше очень воинственным племенем и ведя кровопролитные войны с японцами, а потом и между собой, айны поколений 5 тому назад ужаснулись последствий междоусобиц, грозящих уничтожением племени, и порешили все споры кончать мирными переговорами и штрафами с виновного. Лишение человека жизни было сочтено величайшим грехом и... смывается лишь жестоким смертным приговором». Возможно, порок принципа «око за око», требовавшего смерти убийцы и противоречившего стремлению прекратить кровопролитие, побуждал айнов зачастую заменять смертный приговор штрафом кеватай – «платой за тело», состоявшей из мечей, шелковых одежд (косондо), старинной посуды и пр. Плата, взимаемая с убийцы, как отмечал М. М. Добротворский, для богатого человека была не тяжела, и тем не менее убийства айнами айнов случались очень редко.
Иногда айны не прибегали к суду. Это касалось мести. При убийстве близкого сородичи могли взять дело наказания виновного на себя, что приводило к затяжной вражде. Как писал К. Киндаити, между селениями «из поколения в поколение существуют вражда, взаимные нападения и грабежи, карательные экспедиции, чувство мести... и происходит так называемая топаттуми: ночью незаметно подкрадываются, убивают спящих, имущество грабят, а дом поджигают».
Во второй половине XIX в., судя по записям М. М. Добротворского, притесненный айн вместо мщения предпочитал удавиться или распороть себе живот (обычай гони пере), а его семья брала с обидчика плату (асимпе), состоявшую из двух-трех сабель и нескольких одежд. Такой же штраф выплачивал убийца. Но был и другой выход, не лишенный своеобразного благородства: отомстить оскорбителю, убив его, а затем умертвить себя. Это называлось веко. Тем самым пресекалась возможность кровной мести, затяжной вражды.
У айнов существовали дуэли, возникавшие из-за различных посягательств на честь. «Буде кто у них приличится в прелюбодеянии, — писал о курильцах С. П. Крашенинников, — то бывает странной поединок, на котором бьются они палкою... Нейти на поединок такое же бесчестие, как у некоторых европейских народов».
Черты далекого прошлого проявились в семейном строе и брачных нормах айнов.
Еще Дж. де Анжелис писал о многоженстве эдзо. О курильских айнах времен С. П. Крашенинникова известно, что они «жен имеют по две и по три», причем «вместе С ними никогда не спят, но в ночное время приходят к ним как бы украдкою». Тайное посещение жены, живущей в доме своих родителей, трудно совместить с полигамией, особенно в той форме, какая существовала на Хоккайдо. К. Киндаити отмечал: «В айнском обществе существует многоженство; мужчина имеет наложниц во многих местах (пон моци). Эти пон моци, за исключением не которого времени, ведут жизнь одиноких женщин и живут собственным трудом». О том же писали Л. Я. Штернберг, Н. В. Кюнер. Причем жена не только не требовала у мужа каких-либо средств на свое содержание, но и работала на него. Некоторые вожди держали всех жен в своем доме. Так, хорошо известный в айнской истории Икитои из местности Аткес, на востоке Хоккайдо, имел 17 пон моци, причем каждую разместил в отдельной комнате общего дома. Говорить о каком-либо независимом, высоком положении женщины в таких условиях как будто не приходится.
А между тем есть много свидетельств как раз об особой роли слабого пола в обществе айнов. Они, как подчеркивал Л. Я. Штернберг, единственная народность Дальнего Востока, у которой сохранился матернитет (материнский род). У айнов «девушка совершенно свободна в выборе мужа, дети женщины наследуют ее брату, муж переходит в дом жены или является только на время; младшие сыновья женщины считаются в ее роде, женщина может быть старшиной, бабушка считается подлинным предком, и исходящие от нее считаются членами одного рода; дети братьев могут вступать в браки между собою, потому что происходят от чуждых между собой матерей, самую важную роль в семье играет старший брат и т. д. и т. п.». При решении вопроса о замужестве воля девушки обыкновенно уважается. Заметим, что исследователи зафиксировали у айнов не только многоженство, но и противоположное явление – полиандрию.
Рисуя обобщенную картину семейных отношений айнов и отмечая ее эволюцию, Б. Пилсудский резюмировал: «Айны делятся на различные территориальные тотемные группы, эндогамия среди которых является правилом, а экзогамия – исключением. Позволительна полигамия. В настоящее время существует смешанная система родства, но семейные узы по женской линии прочнее, нежели с мужской стороны. Брат матери и сегодня является главой семьи. Сестра в своей родной семье пользуется большими привилегиями, чем жена ее брата».
Видимо, с течением времени семейно-брачные обычаи айнов претерпели существенные изменения, причем в разных частях Айнумосири это происходило неодинаково. Наиболее архаичным оставался семейный строй северокурильцев, а у хоккайдских аборигенов новые формы зашли далее всего. Но сохранялся ряд пережитков, что и создало сложную картину. Общая эволюция шла от материнского рода к отцовскому с постепенным замещением родовых принципов территориально-общинными и семейными. В 1903 г. Б. Пилсудский зафиксировал на восточном берегу Сахалина лишь 6 айнов-двоеженцев. «Двоеженство, браки по принуждению, — писал он, — еще остаются как пережитки старого, но уступают место новой форме брака индивидуального».
Нет оснований утверждать, что в прошлом женщина у айнов стояла безусловно выше мужчины. Но высокое ее положение несомненно. «В старину, — писал К. Киндаити, — если умирала хозяйка дома, обычно этот дом сжигался... чтобы он отправился вместе с нею». Характеризуя жанр героических песен (хауки), Б. Пилсудский отмечал, что в этих песнях активную роль на поле битвы выполняют женщины. «Это доказывает, — подчеркивал он, — что мы имеем дело со следами ныне полностью устаревших обычаев...» В одном предании повествуется о том, как группа айнов селения Паратуннай переселилась в другое место. Главой группы выступает некая Инанупирика. Айн Уканту, пожелав взять ее в жены, получает от Инанупирики отказ. Захотев возвратиться на старое место, люди не могут этого сделать, так как Инанупирика велит остаться. В конце концов все погибают. Предание завершается характерным резюме явно более позднего происхождения: рассказчик советует мужчинам не слушать слабый пол, ибо от этого случаются беды. «Важная, роль айнской женщины в домашнем и земледельческом хозяйстве подводит экономическую основу под матернитет», — считал Н. В. Кюнер. Ударить женщину считалось у айнов тяжелым прегрешением, мужья жен, как правило, не били. Б. Пилсудский замечал, что прежде айнские женщины часто бывали очень вольны в половых связях, однако, оговаривается он, теперь этого уже нет.
Впервые татуированная девушка могла быть свободна в симпатиях и интимных связях. «...Ввиду свободы половых отношений между молодыми людьми, писал Н. Кириллов, — последние часто не спешат с гласным заявлением о браке, раз не собираются устроиться собственным домом». Часто родители девушки, достигшей брачного возраста, строили ей дом, где она и должна была выбрать спутника жизни. Считалось, что отношения между молодыми – их личное дело, мало касающееся окружающих. Или бывало так: наступал день, когда в доме родителей поселялся юноша; это пока еще не муж, а жених дочери. «Временные работники, — констатировал Б. Пилсудский, — обычно молодые люди. Таков обычай: сватающегося молодого человека и потом женившегося в первые годы... стараются по возможности использовать, и он работает беспрекословно в пользу своих тестей несколько лет». Каких-либо формальных установлений, связанных с вступлением в брак, видимо, не существовало. Новобрачные обменивались подарками: муж дарил жене нож в собственноручно изготовленных ножнах, а она ему – головную повязку.
Л. Я. Штернберг при описании семейного строя айнов подчеркивал его исключительность среди окружающих народов и, наоборот, наличие сходных черт у населения Юго-Восточной Азии и Индии. Но и в Приморье, и в Приамурье в прошлом существовали нормы, сходные с таковыми у айнов. У чжурчжэней родство считалось по линии матери, а жених переходил в дом невесты и три года выполнял там тяжелые работы. Примерно то же имело место у дальневосточных племен – сушеней и шивейцев. Есть сведения о высоком положении женщин у илоу и в Бохае.
Свободное поведение айнок до брака после замужества уступало место супружеской верности. Разумеется, не обходил ось без исключений, но это не причина для выводов о непрочности семейных уз. Фольклорные материалы убеждают в том, что именно добродетельность, целомудрие жены были традиционной нормой. Своеобразным символом и «гарантом» супружеской верности служила женская набедренная повязка («пояс целомудрия», или «передник»).
Правда, есть данные, свидетельствующие вроде бы о другом. Например, Н. В. Буссе, наблюдавший айнов южного берега Сахалина, склонен приписывать им разнузданность нравов. Однако он забывает, что ежегодно сюда наезжало большое количество сезонных рабочих из Японии. Такие нашествия, резко нарушавшие соотношение полов, действовали на туземцев исключительно тлетворно. Надо сказать еще, что Н. В. Буссе, по замечанию А. П. Чехова «редко отзывавшийся о ком-нибудь милостиво» й называвший айнов не иначе как «дикарями», оставил противоречивые и субъективные суждения. Так, он писал: «Нрав айнов, по-видимому, довольно кроткий, хотя, впрочем, драки их часто кончаются сильными побоями и даже ударами ножа». Далее: «Ревности к женам очень мало, а у последних о женском стыде почти нет понятия». Между тем, кажется, трудно найти больших ревнивцев, нежели айнские мужья. Об этом говорят и суровые нормы наказания за прелюбодеяния, и то, например, что ревность, ссоры из-за жен, вообще мат оруспе («дело», конфликт по поводу женщин) были одной из самых распространенных причин поединков. «...Женской стыдливости, как мы ее понимаем, у них нет совсем, — заявлял Н. В. Буссе в другом месте. — Например, часто случалось, что молодая девушка, чтобы посадить ребенка к себе на спину, под шубу, снимала ее при мне, совершенно обнажая себя до пояса. Рудановский рассказывал мне, что в одном селении, где он ночевал, одна молодая женщина разделась совершенно и нагая уселась подле него у огня. Муж ее сидел тут же». Очевидно, по представлениям автора, это было признаком распутства, которое муж не пресек из-за неспособности ревновать. Но можно ли чужие нравы мерить на свой аршин? Еще полтора-два десятилетия назад в дальних чукотских селениях и не подозревали, что обнажиться — значит показать свою распущенность.
То явное падение нравов, которое застал Н. В. Буссе на побережье залива Анива и которое имело место также на юго-западе острова, было результатом прежде всего внешнего влияния. Излишне объяснять, что традиционные социальные нормы айнов здесь ни при чем.
Особое отношение к женщине у айнов сохранялось очень долго даже в тягчайших условиях сахалинской каторги и засилья японских промышленников. Б. Пилсудский, касаясь распространившейся при японцах торговли женским телом и указывая ее социальные причины – обнищание туземного населения, недостаток женщин на рыболовных промыслах, в артелях и русских поселениях, — добавлял: «...проституция айнок... не делает женщину разнузданною, ленивою и падающею все ниже, что является обычным явлением у женщин Запада».
Появление ребенка воспринималось как желанное событие в любой айнской семье. «У айнов, — отмечал Н. В. Кюнер, — бездетность считается большим несчастьем для супругов и признается тяжелым наказанием от богов». Каждый новорожденный тем более радовал и родителей, и близких, и все селение, что рождаемость была невысокой и неуклонно сокращалась.
Однако в прошлом, при, возможно, иной демографической ситуации, существовал обычай продажи детей в рабство, например нивхам. И хотя здесь не исключено проявление специфических для малых народов норм, поощрявших межпопуляционную метисацию, — факт торговли детьми и женщинами еще раз напоминает о весьма сильных патриархальных началах айнского общества. Власть мужчины, главы семьи, была у них очень крепкой. Он мог «поступить по своему усмотрению с женами и детьми, развестись с любой женой, лишить наследства детей, наказать, как считает нужным, любого члена семьи...».
При всех отличиях в семейно-брачных обычаях отношения айнов с соседними народами могли колебаться в широкой амплитуде: от ожесточенной вражды, затяжных войн до межплеменных браков. На севере ареала сахалинских айнов существовало смешанное айнсю-орокское население и нивхско-айнский хал (род) Издавна айны смешивались с японцами, на Северных Курилах – с ительменами. Б. Пилсудский полагал, что даже на северо-востоке, где жило наиболее «чистое», независимое население, более 10 процентов айнов содержали примесь чужой крови (корейской, китайской, японской и др.).
Своеобразны обычаи айнов, связанные с деторождением. Почувствовав приближение родов, женщина удалялась в заранее приготовленный шалаш неподалеку от селения. Рожала при этом, как правило, в одиночестве. Можно представить тяготы и страх роженицы, особенно зимой и при осложнениях, трудных родах. Обычаи, оставляющий женщину одинокой в столь опасный момент, был распространен среди малых народов Дальнего Востока и объяснялся религиозными воззрениями. Но если у других народов все связанное с родами, с женской половой сферой считалось нечистым, опасным, то у айнов прослеживаются взгляды едва ли не противоположные. Б. Пилсудский отмечал позитивное магическое значение, какое придавали айны женской набедренной повязке, выделявшейся при родах крови и самой роженице. А из содержания древней легендарной песни «О воспитывании медведя» следует, что жена никуда не удалялась во время родов и муж ухаживал за ней.
По свидетельству Н. Кирилова, айнки могли рожать либо в лесу, либо в пустой хижине, либо в собственном доме, из которого удалялись мужчины, родственницы же могли помочь женщине. Рожали стоя на коленях. Новорожденного омывали холодной водой, иногда со льдом, и эту процедуру часто продолжали до года.
Здесь мы рискнем отвлечься от темы, чтобы сказать несколько слов о гигиенических навыках айнов, связанных, в частности, с водой. Существует убеждение в том, что айны никогда не мыли тело, вообще были крайне нечистоплотны, а если и умывались, то лишь в ритуальных целях. Такие суждения, как нам представляется, нередко идут от наблюдений, сделанных в среде, сильно деградированной, которая растеряла многие исконные этнические черты. Есть ряд не бросающихся в глаза, однако довольно красноречивых деталей. М. М. Добротворский отмечал, что у айнов принято вытирать лицо влажной тканью. Отмеченный им обычай бритья также предполагает последующее мытье. Н. Кириллов вскользь замечал: «Айны изредка купаются летом в море при рыбной ловле...» В одной из записанных Б. Пилсудским сказок есть фраза: «Когда Я встал, я освежил лицо водой и поел», рисующая умывание обычным действием. Приведем и свидетельство самого Б. Пилсудского: во время медвежьего праздника после группового оплакивания зверя айны моют лицо. Из текста достаточно ясно, что речь идет не о ритуале, а о желании освежиться, охладить лицо после затяжной высокоэмоциональной церемонии: «Большинство еще с поникшими головами... молча направлялись прямо к речке, где старательно умывались. Некоторые делали то же самое перед юртами» Из японских источников известно, что аборигены Итурупа принимали ванны в горячих ключах. Курильцы, отмечал Р. Тории, «заботами о чистоте тела, хотя и очень незначительными, все же не пренебрегают...». Далее он описал своеобразные парные бани – пана (которые туземцы устраивали в своих землянках), сравнив их с японскими фура.
Еще раз обратим внимание, что обобщения по поводу культурного уровня айнов нередко выводились из наблюдений, порой мимолетных, поверхностных, над деградировавшими, обнищавшими туземцами Южного Сахалина. Но это столь же неверно, как, скажем, из нравов ссыльнокаторжного населения, живописно изображенных А. П. Чеховым, делать выводы о культуре русского народа. Данное обстоятельство не следует упускать из виду, если мы хотим представить подлинный облик населения Айнумосири.
Детей айнки вскармливали грудью до 3-4-летнего возраста. В то же время еще в грудном возрасте их приучали к общей пище, в частности к рыбе. По многим сведениям, уход за детьми был тщательным и разумным. В воспитании большое участие принимал старший брат или дядя по матери. Но столь же почитаемыми и авторитетными считались тетя и старшая сестра Подрастая, девочки включались в круг домашних забот. Если появлялся очередной ребенок, они старательно нянчили его. Это главное занятие девочек-подростков отражено в слове мирекупо – девочка: мире – одевать, ку — персона, па – дитя (дословно: «маленькая персона, которая одевает детей»). Мальчики с раннего возраста приобщались к мужским занятиям, постигая мастерство промыслов.
Пока ребенок не начинал ходить, имени ему не давали. Потом он получал «несобственное имя». Наконец, в возрасте десяти лет ему присваивали мукаси ороватре – «имя с детства». Но лучше будет сказать, что эти имена айны наследовали. Существовал строгий порядок, исключавший произвольное именование или присвоение одинаковых имен двум людям сразу. Имена брались в определенных селениях от недавно умерших людей.
Айны вели точный счет годам жизни. Однако, как отмечал М. М. Добротворский, посторонним они не говорили, сколько им лет, из-за поверья, что в таком случае жизнь сократится. Но если и доверяли этот секрет, надо было еще знать, какой счет применен. «...Они считают и целыми годами (па), и половинными (энькопа), причем сахпа и матапа принимаются за отдельные годы».
Остается, не выходя на широкие обобщения, добавить несколько замечаний об удивительном синтезе глубоко архаичных и достаточно развитых черт, органично уживавшихся в культуре айнов. Даже в ХХ в. они сохраняли традиции, уходящие корнями, возможно, во времена первобытно-коммуналистских отношений. Некоторых норм айны придерживались даже в рыболовецких артелях. «По обычаям айнов, артельный староста не должен получать больше других при дележке также нет никакой разницы в долях взрослых участников, несмотря на признанную всеми разницу в качестве их как работников. Женщина получает немного менее мужчины; подростки – того менее».
Очень ярко проявлялись архаические общинно-родовые, коммуналистские отношения у ceверных курильцев. О. Рюноскэ писал о туземцах острова Шумшу: «Нравы их, вообще говоря, хорошие. Так как старики, малые и больные не могут находить себе пищи, то все остальные соединенными силами оказывают им помощь. Если один кто-либо получает вещь, то он разделяет ее между всеми. Имеющие помогают недостаточным.
В каждом доме бедность и богатство, горе и радость бывают общими, и вся деревня представляет собой как бы одну семью». И это происходило в конце XIX в., на рубеже столетий и даже в начале ХХ в., когда айны уже получили от японских и русских промышленников долговременные уроки нещадной и неприкрытой эксплуатации, когда у них самих уже была частная собственность не только на личное или домашнее имущество, но и на орудия производства. И все же, замечал Б. Пилсудский, «охотник, убивший нерпу или другое животное, считает своим долгом поделиться мясом со своими соседями и родными, живущими поодаль». Он писал также: «Ежегодно бывает в среднем 1-2 выброшенных на берег кита. Принадлежат они, по обычаям айнов, жителям близлежащих от этого места селений. Но эти никогда не пользуются таким даром богов одни и щедро раздают мясо, жир и кости прочим...»
Глубокая традиция позволяла сочетать эти нормы с правом собственности, суверенностью владения. Такая регуляция обеспечивалась без какого-либо контрольного аппарата, целиком за счет морально-правовых и религиозно-этических установок. «...Им нужно отдать справедливость за то, что у них замечательно развито чувство общественности, — писал о сахалинских туземцах И. С. Поляков. — Они привыкли уважать взаимно личные интересы; всякий приобретает для себя, по возможности, все необходимое своим трудом, то, что имеется насущного у одного, то же найдется и у другого. Поэтому у них воровство немыслимо... Во временно оставленной хижине с имуществом может остановиться случайный путник, может воспользоваться из нее необходимыми жизненными припасами; все же остальное должен оставить неприкосновенным, иначе примет на себя грех, а то и хуже – преследование и священный суд общества. Ловушки, поставленные в лесах, даже с добычей, а также вещи, положенные по хорошему нартовому пути, — все это должно принадлежать их хозяину, а не первому прохожему или проезжему». Добавим, что в этом много общего с другими коренными народами Сибири, Севера, Дальнего Востока, хотя айны и ушли от них существенно дальше по пути общественного развития.
И эта ценностная шкала оказалась до того стойкой, что даже при описании хоккайдских туземцев 20-30-х годов нашего столетия К. Киндаити не преминул с глубоким уважением отметить: «Что деньги здесь имеют обращение вдоль и поперек, как и в других местах, является истиной, но они здесь не всемогущи. Во многом чуткий народ айну стыдится исполнять старые обычаи своих предков за деньги под смех зрителей».