Министр внутренних дел и шеф жандармов Российской империи фон Плеве, занявший этот пост в 1902 году, внимательно читал справку о деятельности заведующего заграничной агентурой департамента полиции Рачковского. Уже давно, когда Плеве был только директором департамента полиции, эта фигура вызывала у него антипатию.
Все говорило за то, что Рачковский, как и убитый народовольцами в 1883 году инспектор тайной полиции и начальник Петербургского охранного отделения Судейкин, такой же авантюрист, мечтающий на провокациях сделать карьеру. Однако поймать Рачковского на чем-либо предосудительном Плеве долго не удавалось. И вот сегодня, кажется, такой случай представился.
Два дня тому назад Плеве получил агентурное донесение, в котором говорилось, что Рачковский, находясь в Париже, не только занимается своими обязанностями – слежкой за эмигрантами из России, но и пытается вмешиваться в «большую политику» — устанавливает связи со многими руководящими деятелями Франции, в том числе и с самим президентом Франции Лубэ.
«Петр Иванович Рачковский, — читал Плеве, потомственный дворянин, действительный статский советник, получил образование домашнее и, не имея чина, поступил на службу в 1867 г. младшим сортировщиком Киевской губернской почтовой конторы, затем состоял в канцеляриях: одесского градоначальника, губернаторов киевского, варшавского и калишского, а также в канцелярии Х департамента Правительствующего Сената; в 1877 г. был назначен судебным следователем по Архангельской губернии, а в 1878 г. от этой должности уволен по прошению. оставшись вследствие того без средств, Рачковский поместился в качестве воспитателя в доме генерал-майора Каханова и вместе с тем стал заниматься литературным трудом, посылая корреспонденции в разные газеты.
В 1879 г. в III отделении собственной Его Императорского Величества канцелярии были получены сведения о близком знакомстве Рачковского с неким Семенским, который обвинялся в укрывательстве Мирского после совершения им покушения на жизнь генерал-адъютанта Дрентельна; кроме того, имелись агентурные сведения, что Рачковский пользуется в студенческих кружках репутацией выдающегося революционного деятеля. Ввиду этого он был подвергнут обыску, аресту и привлечению в качестве обвиняемого к дознанию о государственном преступлении. Дело это в том же году было прекращено, так как Рачковский выразил готовность оказывать государственной полиции агентурные услуги. Рачковский вслед за этим был разоблачен как секретный агент революционным кружком при содействии одного из членов этого кружка, Клеточникова, служившего в III отделении собственной Его Величества канцелярии, поэтому вынужден был скрыться на некоторое время в Галицию. В 1881 г., после событий 1 марта 1881 г. (убийства народовольцами Александра II), с учреждением в г. Санкт-Петербурге т. н. «Священной дружины», призванной оберегать жизнь нового императора Александра III, проник в ее ряды и завязал близкое знакомство с одним из ее руководителей князем Белосельским. В 1883 г. поступил на службу в Министерство внутренних дел и был откомандирован в распоряжение отдельного корпуса жандармов (был помощником жандармского подполковника Судейкина). Весной 1884 г. направлен в Париж для заведования заграничной агентурой департамента полиции. По характеру Рачковский авантюрист и искатель приключений. В интересах своей карьеры способен пойти даже на преступление. В департаменте полиции имеются данные, что один из агентов заграничной агентуры, находившийся на связи Рачковского, убил в Париже генерала Сильвестрова, прибывшего с заданием директора департамента полиции тщательно и всесторонне проверить деятельность Рачковского и лично неприязненно и подозрительно относившегося к нему. Однако причастность Рачковского к убийству Сильвестрова установить не удалось. Агент, убивший генерала Сильвестрова, покончил жизнь самоубийством» (эта справка была обнаружена товарищем министра внутренних дел П. Н. Дурново в бумагах Плеве после убийства его эсерами в 1904 году).
Дойдя до предложения, в котором говорилось об убийстве в Париже генерала
Сильвестрова, Плеве задумался. Он вспомнил, что именно Сильвестров первым доложил ему, что, по агентурным данным одного французского гражданина, находящегося на тайной службе у Рачковского в Париже и чем-то обиженного им, тот имеет какие-то подозрительные связи во французских промышленных кругах. Это послужило основанием для командировки Сильвестрова в Париж с заданием Плеве организовать на месте тщательную проверку донесения. Плеве проявил тогда завидную активность еще и потому, что знал: влиятельная группа лиц из окружения Николая II носится с идеей заменить его, Плеве, на посту министра внутренних дел Рачковским.
Особенно настораживало, что вскоре после гибели Сильвестрова при загадочных обстоятельствах ушел из жизни французский агент Рачковского, столь неосторожно сообщивший о темных связях своего парижского патрона. Плеве твердо решил во что бы то ни стало избавиться от Рачковского и с этой целью начал тщательно изучать бумаги о событиях трехлетней давности.
Талантливый ученик Судейкина в деле политического сыска, Рачковский был одной из самых ярких и в то же время темных личностей царской охранки. По масштабам деятельности он намного превзошел своего учителя, особенно когда вышел на между: народную арену. Авантюрист по натуре, Рачковский занимался бесконечными интригами, находя в них истинное удовольствие. Правда, немногие в департаменте полиции знали, что самые темные дела царской охранки связаны с именем Рачковского. Однако скоро его «кипучей» натуре стало тесно в России. Рачковский начал мечтать об авантюрах международных, которые принесли бы ему славу и быстрое обогащение. Через не меньшего, чем он сам, проходимца и авантюриста, сотрудника министерства внутренних дел Мануйлова-Манусевича, близкого к окружению Александра III, а затем и Николая II, Рачковский добился своего назначения на должность заведующего заграничной агентурой департамента полиции в Париже. В этом качестве, при своих незаурядных способностях в области политического сыска, Рачковский сумел оказать важные услуги самодержавию в борьбе с революционным движением в России. Именно с Рачковским работали такие «солидные» провокаторы, как Евно Азеф, Лев Бейтнер и Мария Загорская. (Только по одному делу Азеф выдал царской полиции 59 революционеров.)
Рачковский хорошо усвоил науку Судейкина: в интересах успешной политической карьеры необходимо регулярно радовать начальство раскрытием «громких» дел и проведением энергичных акции в отношении «крамольников» и «смутьянов». Потому-то и задумал операцию, которая должна была окончательно утвердить его в глазах высокого петербургского начальства как опытного и удачливого мастера политического сыска, надежного слугу царя и престола.
Последнее время начальство беспокоили масштабы распространения в России антиправительственной литературы, издаваемой «Народной волей». Рачковскому через свою агентуру удалось установить, что главная типография народовольцев находится в Женеве, в Швейцарии. И он задумал ликвидировать ее, не останавливаясь перед нарушением законов другой страны. Установив точный адрес типографии, он дал указание своему представителю в Швейцарии – ротмистру Гурину – отыскать среди женевских преступников человека, который помог бы ночью взломать двери типографии.
Через несколько дней в кафе «Олень» Гурин встретился со швейцарским гражданином Морисом Шевалье. Тот пользовался славой весьма опытного взломщика, специалиста по открытию всевозможных замков и запоров.
— Месье Шевалье, — обратился Гурин к бандиту, — у нас к вам просьба. Не могли бы вы помочь сегодня ночью открыть одну дверь?
Шевалье улыбнулся:
— Почему бы и нет. Однако хотелось бы заранее узнать, каково вознаграждение моих Скромных услуг.
— О, — поспешил заверить его Гурин, — за этим дело не станет. Назовите сумму, которая бы вас устроила.
— Триста франков, — немного подумав, отвечал Шевалье. — Стандартная цена.
— Хотя и дороговато, но что с вами поделаешь, — согласился Гурин. – Но одно условие непременно. Операция, в которой вы примете участие, должна сохраниться в тайне.
— Обижаете, — Шевалье вновь улыбнулся. – Мы свое дело знаем.
— Ну и отлично, — в свою очередь улыбнулся Гурин. – Придете сегодня в одиннадцать вечера к Дому народного творчества.
В назначенное время у Дома народного творчества собралась вся компания: Рачковский, его сотрудники Гурин, Милевский, Бинта, тайный агент Ландезен и Шевалье. Они двинулись по опустевшим к этому времени улицам Женевы и вскоре были на месте у типографии «Народной воли». Она не охранялась: не было денег на оплату ночного сторожа, да к тому же никто не предполагал, что агенты царской тайной полиции решатся в нарушение всех международных норм разгромить типографию на территории иностранного государства.
По знаку Рачковского Шевалье легко открыл двери. Начался разгром типографии. Прежде всего уничтожили всю отпечатанную и приготовленную к отправке в Россию нелегальную литературу, рассыпали набор, поломали машины. Несколько пудов типографского шрифта разбросали по ночным улицам Женевы. После этого налетчики разошлись отдыхать.
А далее все разыгрывалось по «рецептам» Судейкина. Рачковский поручил одному из своих тайных агентов, некоему Гольшману, обладавшему бойким пером журналиста и богатым воображением, как можно красочнее описать проведенную в Женеве операцию. Послание ушло в департамент полиции. Этот шаг Рачковского оказался исключительно дальновидным. Полученный в Петербурге доклад о разгроме народовольческой типографии произвел большое впечатление и на директора департамента полиции Дурново, и на министра внутренних дел и шефа жандармов графа Толстого.
О разгроме типографии в Женеве граф Толстой доложил лично императору; он поблагодарил Толстого за хорошо поставленную работу тайной полиции. Рачковского наградили орденом Анны III степени, присвоили высокое по тем временам звание губернского секретаря. Награды получили и сотрудники Рачковского. Одновременно всей компании выдали щедрые денежные вознаграждения из личного фонда царя: Рачковскому – 5000 франков, Гурину – 3000, Милевскому – 1500, Бинта – 1500, Ландезену – 500 франков.
Когда народовольцы восстановили типографию в Женеве, команда Рачковского вновь разгромила ее. С тех пор типография не открывалась.
В 1889 году в жизни Рачковского произошел крутой поворот. В конце апреля ,в предместье Парижа Рамбуйе на вилле у президента Франции Лубэ за завтраком встретились министр внутренних дел Франции Констан и министр иностранных дел Федранс.
— Я думаю, вам не нужно объяснять, месье, — начал Лубэ, — то тяжелое положение, в котором находится сегодня французская промышленность. Если все так пойдет и дальше, то через ближайшие три года нам просто будет некуда сбывать произведенные на наших заводах и фабриках промышленные товары. А это автоматически поведет за собой закрытие множества заводов и фабрик и катастрофическое увеличение и без того уже большой армии безработных в стране. Что за этим последует – предугадать нетрудно. Мы на пороге новой революции, месье. Мы сидим на вулкане. Этот вулкан пока не действует, но тем страшнее будет его революционное извержение, если не принять заранее необходимые меры.
Лубэ помолчал, посмотрел на почтительно слушавших его Констана и Федранса и продолжал:
— В союзе промышленников Франции детально обсуждали сложившееся положение. Выход один найти в мире новые рынки для сбыта французских товаров, новые сферы для приложения наших капиталов. Таким местом может стать Россия. Поистине неисчислимы богатства этой страны: нефть, золото, уголь, вольфрам, леса. Они создают благоприятнейшие возможности для приложения наших капиталов. Да и в чисто военном отношении союз с Россией, особенно в условиях колоссального роста военной мощи Германии, был бы весьма полезен. Известно ведь, что экономические связи — надежная гарантия прочности любого союза, — закончил Лубэ.
На некоторое время возникло молчание. Его нарушил Федранс:
— С русским императором Александром III очень трудно иметь дело. Он крайне подозрительно относится ко всему иностранному и пока не идет на контакты с нашим послом в Петербурге. В европейских салонах рассказывают о любопытном случае. Когда министр иностранных дел по какому-то неотложному делу нарушил уединение Александра III, ловившего рыбу на озере, и попросил его подписать весьма срочную депешу, которую ожидали правительства европейских стран, он ответил: «Европа может подождать, пока русский царь ловит рыбу». Александр III открыто заявляет, что он настолько могуществен, что не нуждается в союзниках.
— И все же, мой дорогой Федранс, — проговорил Лубэ, раскуривая сигару, — в политике нет людей, к которым нельзя найти подхода. Активно ищите этот подход к русскому императору. Это сегодня крайне важно.
— Мне кажется, — заговорил Констан, — такой подход есть. Здесь, конечно, придется основательно поработать, но, по-моему, путь верный. При русском посольстве в Париже в качестве советника состоит некто Рачковский. В действительности этот генерал – представитель департамента русской полиции в Париже, заведующий ее заграничной агентурой, призванный следить за русскими революционерами-эмигрантами в Европе. Я давно за ним наблюдаю. Рачковский – весьма интересная личность во всех отношениях и имеет солидные связи при дворе Александра III.
Лубэ положил в пепельницу недокуренную сигару, спросил Констана о Рачковском:
— Умен?
— В уме ему не откажешь. И самое важное, что по своей натуре Рачковский прожженный авантюрист, способный за хорошие деньги принять участие в самых рискованных для него комбинациях.
— О, это уже интересно, — оживился всегда флегматичный Лубэ. — Я давно ищу среди русских политиков человека, с помощью которого можно подступиться к Александру III. К сожалению, найти нужного человека среди высших русских чиновников крайне сложно. Большинство из них не только безмерно жадны, но и так же безмерно примитивны. Если с первым их недостатком еще можно было бы, поторговавшись, как-то примириться, то второй делает их абсолютно непригодными для наших замыслов.
— Может быть, мне, месье президент, организовать вам встречу с Рачковским? – спросил Констан.
— Нет, в таких случаях лучше действовать без посредников, — ответил Лубэ. – Подготовьте мне все, что вам известно о Рачковском.
Тщательно изучив те материалы о Рачковском и его связях в Париже, которыми располагал министр внутренних дел Франции Констан, Лубэ понял: бывший советник французского министерства иностранных дел, а сейчас влиятельный журналист Жюль Генсен, помимо своей основной работы, находится на службе у Рачковского. Генсен, используя свое влияние, добивается публикации на страницах парижских и других французских газет статей, подготовленных по заказу Рачковского крупными парижскими журналистами и дискредитирующих русскую революционную эмиграцию в европейских странах. Из справки Коцстана Лубэ узнал, что многие популярные журналы Франции также усердно выполняют заказы Рачковского. Правда, о том, что Рачковский установил прочные связи с парижской полицией и многие префекты и их заместители за соответствующее вознаграждение не только не препятствуют его деятельности, а даже помогают выслеживать русских революционеров-эмигрантов, Констан предпочел умолчать. Впрочем, об этом Лубэ узнал и без министра — через своих людей в министерстве внутренних дел.
Лубэ еще раз внимательно прочитал справку о Рачковском. Все говорило за то, что он, кажется, нашел нужного человека. Оставалось лишь проверить этот вывод при личной встрече с Рачковским.
Лубэ снял трубку телефона и попросил соединить его с журналистом Жюлем Генсеном. Услышав его голос, спросил без предисловий:
— Вы, кажется, хорошо знаете сотрудника русского посольства в Париже месье Рачковского?
Получив утвердительный ответ, Лубэ продолжал:
— Сделайте так, чтобы Рачковский завтра в два часа дня пообедал со мной в ресторане у Констана. И, не простившись, положил трубку. Он знал, что отданное им распоряжение будет исполнено Генсеном незамедлительно.
Генсен встретился с Рачковским и передал ему приглашение Лубэ. Генерал задумался: зачем это он понадобился президенту Франции? Но ответа на свой вопрос так и не нашел. Тем большее любопытство вызывала у Рачковского предстоящая встреча с Лубэ. Без пяти минут два Рачковский был у дверей ресторана Констана. Его уже Ждали. Молодой, изысканно одетый человек, удостоверившись, что имеет дело именно с Рачковским, немедленно провел его в отдельный кабинет, там за прекрасно сервированным столом сидел президент Лубэ.
— Садитесь, месье, — пригласил он к столу Рачковского, указывая на стул напротив себя.
Рачковский сел. Лубэ налил в бокалы охлажденное шампанское. Оба помолчали. Перехватив взгляд Рачковского, устремленный на портьеры (за ними, как показалось Рачковскому, находились люди Лубэ), президент проговорил:
— К сожалению, месье Рачковский, никогда не бываю без охраны, таков удел людей моего круга. Но пусть вас это не смущает. Считайте, что мы беседуем наедине. Тайну нашего разговора я вам гарантирую. Итак, — продолжал Лубэ, с явным наслаждением сделав несколько глотков шампанского, — вас, конечно, занимает вопрос, зачем я с вами встретился. У меня очень мало времени. Поэтому давайте без предисловий перейдем к делу. Наши промышленники уже владеют в России несколькими заводами и фабриками, скоро, вероятно, приобретут и нефтяные промыслы. Но император Александр III, как вам, конечно, известно, крайне отрицательно относится к проникновению в его страну иностранного капитала, в том числе и французского. Это существенно затрудняет нашу предпринимательскую деятельность в вашей стране. Правда, сейчас правительство Франции принимает активные меры к заключению франко-русского союза и положение для нас должно существенно улучшиться. Однако необходимо срочно придумать какой-нибудь эффективный способ, который бы коренным образом изменил отношение вашего императора к Франции, к деятельности французских промышленников в России. Не могли бы вы мне помочь в этом, месье Рачковский? Вы, насколько мне известно, человек незаурядного ума и большой энергии, имеете хорошие связи при дворе императора Александра III. Неужели полицейская карьера действительно предел ваших желаний? Никогда не поверю, что те гроши (жалованье Рачковского в Париже составляло 1800 франков в месяц), которые вы получаете за службу вашему государю, могут удовлетворить такого человека, как вы. И потом, подумайте, что вас ждет после выхода в отставку, а она может быть не за горами: в нашем бренном мире все так быстро меняется. На что вы можете рассчитывать в случае отставки: шестьсот-семьсот рублей пенсии? Разве это деньги для человека с вашим размахом? Вам пора выходить на более прочную и солидную арену деятельности заняться предпринимательством.
Лубэ замолчал, ожидая ответа. Рачковский не был готов к такому обороту дела и сейчас тщательно обдумывал сказанное президентом Франции. На некоторое время в комнате воцарилось молчание. Не нарушал его и Лубэ, попивая шампанское и давая возможность Рачковскoмy поразмыслить над предложением. «Не провокация ли это со стороны Плеве?» — подумал Рачковский, но сразу же отбросил эту мысль. Лубэ – не та фигура, которую Плеве мог бы использовать в своей провокаторской игре. Для этого Плеве просто мелковат. И Рачковский решил поторговаться, в душе уже соглашаясь работать на французов.
— В чем будет заключаться моя работа, месье Лубэ, и что я за это буду конкретно иметь? – прервал он затянувшееся молчание.
Лубэ допил шампанское, медленно поставил бокал на стол и неторопливо ответил:
— Вы будете нам помогать в организации новых французских предприятий в России. Вы станете акционером всех тех французских заводов и фабрик, работу которых при вашей помощи удастся наладить в России. Обижены не будете. Мы умеем ценить полезных людей. Ну как, согласны?
Рачковский с трудом справился с охватившим его волнением. Еще бы! В считанные минуты стать миллионером! Однако для солидности ответил не сразу:
— Я готов быть вам полезным, месье. Но, мне кажется, вы переоцениваете мои способности и возможности.
— Ничего, ничего, — усмехнулся Лубэ, которому понравилась скромность Рачковского. – Лиха беда начало, научитесь. Итак, ваше первое главное задание: найти какой-нибудь эффективный способ изменить отношение Александра III к Франции.
На следующий день министр внутренних дел Франции передал Рачковскому чемодан из желтой кожи.
— В этом чемодане, — сказал Констан, — полтора миллиона франков. В интересах конспирации обойдемся на этот раз без банковских чеков. Вы можете, не скупясь, тратить эти деньги при выполнении задания, 500 тысяч франков лично ваши. Но это лишь небольшой аванс. В случае успешных действий отказа в деньгах не будет.
Французские промышленники, которых представляли Лубэ и Констан, были людьми с размахом. Они не боялись переплатить там, где речь шла о будущих миллиардных прибылях.
С этого момента Рачковский стал активным участником многих интриг. Возвратившись домой, новоявленный миллионер начал обдумывать задание Лубэ, судьба сделала ему сегодня великолепный подарок, но полученные франки предстояло отработать.
Очень скоро Рачковский нашел верный путь – недаром он прошел школу у Судейкина. Как в прошлом Судейкин, он решил использовать в своих целях паническую боязнь Александра III заговоров и покушений. Рачковский решил при посредстве своего агента-провокатора организовать в Париже группу из народовольцев-эмигрантов, которая якобы готовит покушение на жизнь императора, и систематически «информировать» Александра о том, как идет подготовка ликвидации этой группы.
Затем надо будет совместно с французской полицией «раскрыть» и ликвидировать «заговор». Император, бесспорно, будет весьма благодарен не только ему, Рачковскому, но и французскому правительству.
Открыв хорошо замаскированный в стене стальной сейф, Рачковский положил туда деньги, полученные от Лубэ, и, достав картотеку своей агентуры, начал внимательно перебирать карточки, читая и повторяя вслух псевдонимы своих агентов, словно представляя себе стоящих за ними конкретных лиц: Шерш, Американец, Матисса, Ротмистр, Космополит, Серж, Пьер, Гретхен, Дасе, Спосс, Поль. Нет, никто из них не подходит. А что, если использовать переданного ему недавно на связь агента Петербургского охранного отделения, русского эмигранта, бывшего студента Петербургского университета Геккельмана, работающего с Рачковским в Париже под псевдонимом Ландезен?
Хорошенько наголодавшись в Париже, падкий на всякие удовольствия, Геккельман в конце концов попал в руки Рачковского, поступив к нему на службу в качестве тайного осведомителя за ежемесячную плату восемьдесят франков. Ландезен оказался весьма способным тайным сотрудником. За месяц с небольшим он сумел через своих парижских друзей – русских эмигрантов-революционеров – выведать явки одной из групп народовольцев, активно действовавшей в Петербурге. Охранка арестовала революционеров, многие из них были осуждены на пожизненные каторжные работы. Узнай об этом народовольцы... Ландезен хорошо понимал, что последовало бы после этого; потому-то он и просил прибавки жалованья за «вредность» работы.
Встретившись утром с Ландезеном, Рачковский убедился, что не ошибся в выборе. Ландезен, как и предполагал Рачковский, оказался прирожденным провокатором и авантюристом, он с восторгом согласился принять участие в операции.
Получив задание создать группу террористов, Ландезен через своего бывшего петербургского товарища Теплова познакомился с тремя жившими в Париже народовольцами-эмигрантами – Накашидзе, Степановым и Кашинцевым. Во время горячих споров о положении в России, которые почти ежедневно происходили в комнатушке Теплова, Ландезен призывал присутствующих к активной борьбе с самодержавием, убеждал, что, как только будет убит Александр III, в России произойдет могучее выступление народа. Царизм окончательно рухнет, помещичья земля перейдет крестьянам и на обломках самодержавия возникнет государство свободы, равенства и братства. Ландезен говорил столь вдохновенно, так ярко рисовал блестящее будущее России, что у присутствовавших загорались глаза и они готовы были хоть завтра ехать в Петербург убивать Александра III. Вопрос об организации покушения на царя был решен окончательно, и участники группы дали торжественную клятву до конца бороться за свободу народа. Ландезена единогласно избрали руководителем группы.
Рачковский торжествовал: первая часть задуманного им плана уже выполнена.
На деньги (пятьсот франков), полученные Рачковским от департамента полиции на «выявление заговорщиков», якобы покушающихся на жизнь Александра III, Ландезен в предместьях Парижа оборудовал динамитную мастерскую. С помощью двух пиротехников-французов (один – Анри Виктор — был настоящий революционер, а второй – Жан Бинта – агент французской тайной полиции, рекомендованный Рачковскому самим Констаном) в мастерской изготовляли метательные снаряды – бомбы.
Свой план Рачковский согласовал с Констаном и с этого момента действовал в самом тесном контакте с французской тайной полицией.
В отправленном в Петербург сообщении Рачковский докладывал, что им в содружестве с французской тайной полицией вскрыта очень опасная группа террористов-народовольцев, замышляющая выехать в Россию, дабы осуществить покушение на жизнь государя – императора, что деятельность этой группы находится под его, Рачковского, контролем через тайного агента Ландезена и агента французской тайной полиции Бинта.
Сообщение Рачковского было доложено Александру III; отныне император лично следил за всеми действиями Ландезена и Рачковского, направленными на ликвидацию группы «опасных террористов» в Париже, — об этом Рачковский писал в своих еженедельных донесениях в Петербург.
Теперь Рачковскому предстояло лишь найти наиболее эффектный «повод» для «раскрытия заговора». Скоро такой повод представился. За два дня до того, как группа Ландезена должна была отправиться в Петербург, решили испытать за городом несколько бомб. Во время подготовки к испытанию Анри Виктор нечаянно уронил одну бомбу. Ему оторвало ноги, а легко раненный Жан Бинта сумел скрыться до прибытия полиции.
За час до смерти в парижской больнице Анри Виктор дал интервью вездесущим журналистам; он заявил, что является убежденным революционером, продолжателем великого дела Парижской коммуны и хотел помочь русским братьям избавиться от тирана Александра III, но нелепый случай помешал ему совершить это. Однако он надеется, что его русские товарищи-революционеры выполнят задуманное, и умирает со спокойной совестью.
На следующий день это интервью благодаря журналисту Генсену стало сенсацией номер один. Французские газеты, смакуя подробности гибели Анри Виктора, наперебой расписывали деятельность «опасных заговорщиков», свивших себе гнездо в Париже и призывали правительство поскорее пресечь ее. Еще через день на страницах французских газет появилось сообщение министра внутренних дел Констана, где говорилось: в результате активных мер, принятых французской полицией в тесном содружестве с русскими коллегами, арестованы эмигранты Накашидзе, Степанов и Кашинцев – члены террористической группы, в которую входил погибший Анри Виктор. Они арестованы в тот самый момент, когда намеревались выехать в Россию. Руководитель террористов Ландезен и французский гражданин Бинта, как и Анри Виктор, активный участник группы, сумели скрыться и в настоящее время разыскиваются полицией. При аресте у террористов изъято большое количество бомб и несколько стволов огнестрельного оружия.
Через несколько дней французские газеты лежали на столе Александра III. Русский император имел все основания быть довольным работой своей тайной полиции, своевременно раскрывшей опасный «заговор». Рачковский был отмечен новым орденом и большой денежной премией. Президент Франции Лубэ организовал в 1890 году в Париже громкий процесс по делу арестованных террористов Накашидзе, Степанова и Кашинцева. (Ландезена и Бинта «судили» заочно.) Заговорщиков приговорили к каторжным работам.
Приговор французского суда, как и предполагал Рачковский, в известной мере изменил отношение Александра III к Франции. Получив сообщение о суде над террористами, Александр III собственноручно начертал: «Пока это совершенно удовлетворительно».
Ландезен получил повышение – был переведен на должность официального сотрудника департамента полиции Российской империи. Поскольку после осуждения Ланде зена французским судом к пяти годам каторжных работ держать его в Париже было нельзя, под фамилией Гартинга (по документам – прибалтийского немца) по согласованию с правительством Германии его направили заведовать заграничной агентурой департамента полиции в Берлине.
Рачковский существенно укрепил свои позиции и в России, и во Франции.
Обо всем этом фон Плеве, конечно, не знал. Однако весьма опытный интриган, он все же после вступления на престол нового императора – Николая III – нашел пути для устранения Рачковского.
Прежде всего, он умело использовал организованные эсерами покушения на министра народного просвещения Боголепова, обер-прокурора Святейшего синода Победоносцева (приставленного в свое время Александром III воспитателем к будущему наследнику престола – Николаю II) и министра внутренних дел Сипягина.
...14 февраля 1901 года бывший студент естественного факультета Московского университета, исключенный из него в 1886 году за участие в революционных выступлениях студентов, Петр Карпович, добившись приема у министра народного просвещения Боголепова, выстрелом из револьвера системы Смит-Вессон смертельно ранил его в шею. 2 марта 1901 года Боголепов от полученного ранения скончался.
Последний год перед покушением на министра Карпович жил в Берлине и имел тесные связи с обитавшими там русскими политическими эмигрантами. 10 февраля 1901 года он выехал из Берлина в Петербург, чтобы осуществить покушение на Боголепова. При допросе министром юстиции Муравьевым Карпович заявил: «Не беспокойтесь, ваше превосходительство, предлагать дальнейшие вопросы, я был послан убить министра Боголепова, другие министры последуют за ним. Это только открытие огня».
Умело использовав случай с Карповичем, Плеве доложил Николаю II, что заведующий заграничной агентурой департамента полиции Рачковский развалил работу, что он явно не годится для занимаемой им должности. Рачковскому, утверждал Плеве, было известно, что, находясь в Берлине, Карпович вел активную революционную работу среди русских политических эмигрантов, открыто призывал их к активной террористической деятельности против русского царя и его сановников. Зная все это, зная, что Карпович собирается выехать в Петербург, Рачковский своевременно не известил об этом департамент полиции и тем самым не помешал предотвратить покушение на Боголепова.
В своей явно запоздалой шифрованной телеграмме в департамент полиции о замыслах Карповича Рачковский вынужден был признать их серьезную опасность для самодержавия. «Покушение, — писал Рачковский, — имело целью обострить движение среди студентов и популяризовать возникающую деятельность партии «Народн. вол.».
...9 марта 1901 года в первом часу ночи эсер Николай Лаговский, бесполезно потратив несколько дней на попытки встретить и убить обер-прокурора Святейшего синода на улицах Петербурга, подошел к его дому на Литейном проспекте и несколько раз выстрелил по освещенным окнам комнаты на первом этаже, где в это время за письменным столом работал Победоносцев. Победоносцев остался невредим.
Задержанный Лаговский на допросе показал, что по убеждениям принадлежит к сторонникам группы социалистов-революционеров, считает существующий государственный и общественный строй не отвечающим интересам народа и совершил покушение на жизнь обер-прокурора Святейшего синода как на одного из наиболее влиятельных представителей правительственной политики.
...2 апреля 1902 года член Боевой организации эсеровской партии, бывший студент Степан Балмашев, одетый в форму адъютанта, беспрепятственно проник в здание Комитета министров и произвел несколько выстрелов в упор из браунинга в находившегося в этот момент в вестибюле министра внутренних дел Сипягина. Смертельно раненный Сипягин умер через несколько часов. Балмашев 3 мая 1902 года был повешен в Шлиссельбургской крепости.
Плеве сумел доказать, что покушения Карповича и Лаговского тоже направлялись из-за границы, и опять обвинил в плохой работе постоянно находившегося в Париже Рачковского. Вместо того чтобы следить за революционными эмигрантами, что является его важнейшей обязанностью, большую часть своего времени, уверял Плеве, Рачковский отдает «большой политике», имеет подозрительные связи в правящих кругах Франции. В подтверждение Плеве искусно использовал попытку Рачковского вмешаться в избрание на папский престол кардинала Рампола, известного своей русско-французской ориентацией. Об этом Рачковского, как представителя России, доверительно просили близкие к президенту Франции люди.
Без разрешения директора департамента полиции, министра внутренних дел, без каких-либо полномочий от царского правительства Рачковский в 1901 году посетил дряхлого и смертельно больного римского папу Льва XIII и уговаривал его якобы от имени императора Николая II и президента Франции Лубэ назначить новым римским папой кардинала Рампола. При этом Рачковский заверил папу Льва XIII, что в случае назначения Рампола влияние католической церкви в России резко возрастет: он обещал, что добьется от Николая II разрешения, чтобы папский нунций имел постоянное представительство в Петербурге.
После посещения папы Рачковский, используя свои связи при дворе, действительно добился такого разрешения. Против этого, однако, рьяно выступили наиболее реакционные деятели Святейшего синода; они заявили, что православная церковь не потерпит в Петербурге представителя католической церкви. Под их давлением Николай II вынужден был отменить свое разрешение на открытие представительства католической церкви.
В правящих кругах России о Рачковском заговорили как о весьма темной личности, которая пытается в интересах католической церкви умалить значение православия (такие слухи активно и умело разжигал Плеве). Это было очень серьезное и опасное обвинение – оно заметно подорвало влияние Рачковского при дворе.
Пытаясь восстановить свой пошатнувшийся авторитет, показать преданность русскому престолу и православию, Рачковский решил повлиять на Николая II через его мать – вдовствующую императрицу Марию Федоровну. Минуя непосредственное начальство, он подал Марии Федоровне секретную записку. Рачковский почтительно доносил: к российскому престолу подбираются темные личности католического вероисповедания, в окружение ее сына, императора Николая II, под видом спирита, гипнотизера и лекаря втерся опасный международный авантюрист некто Филипп. Филипп втянул императора и императрицу в занятие более чем странным мистицизмом, оказывающим пагубное влияние на их и без того неустойчивую психику, — это очень обеспокоило влиятельные французские круги, опасавшиеся за судьбу своих капиталов, вложенных в экономику России. «История показывает, — говорил известный французский промышленник Альфонс Ротшильд, — что предвестником крупных событий в странах, в особенности событий внутренних, всегда является водворение при дворах правителей странного мистицизма, конечно, всегда связанного с именами крупных шарлатанов». В августе 1903 года Альфонс Ротшильд развивал эти мысли в беседе с видным политическим деятелем царской России С. Ю. Витте, ставшим вскоре председателем Совета министров.
Когда вдовствующая императрица показала записку Рачковского сыну и попросила его удалить от себя Филиппа, Николай II, несмотря на присущую ему флегматичность, буквально впал в бешенство. После беседы с матерью он вызвал министра внутренних дел Плеве и яростно спросил:
— На каком основании тайная полиция позволяет себе вмешиваться в личную жизнь императорской семьи?
И Николай протянул ничего не понимающему Плеве записку Рачковского. Прочитав ее, Плеве сказал, что о существовании записки ему ничего не известно и что Рачковский взял себе за правило обращаться непосредственно к членам царствующей династии, минуя министра внутренних дел.
— И вы это терпите? – возмущенно воскликнул Николай II. – Повелеваю вам немедленно избавить меня от опеки Рачковского!
Рачковского незамедлительно уволили из департамента полиции. Одновременно был отстранен от заведования русской заграничной агентурой в Берлине его протеже — Гартинг. По указанию Плеве приступила к работе специальная комиссия по проверке дел, к которым имел какое-либо отношение Рачковский: фактически он попал под следствие. В результате стали всплывать на поверхность весьма опасные для него факты, в том числе и его связи с французскими правящими кругами. Впрочем, сильные покровители в Петербурге, среди них и дворцовый комендант генерал-адъютант Гессе, спасли Рачковского. Царь дал указание Плеве прекратить расследование. Однако возвратиться в Петербург Рачковскому не разрешали и позволили лишь обосноваться на жительство в Варшаве.
На этом закончился первый этап деятельности действительного статского советника Рачковского. На должность заведующего заграничной агентурой департамента полиции в Париже был назначен находившийся под покровительством Плеве действительный статский советник Ратаев, некогда ближайший сотрудник графа Толстого.